Но это было бесполезно. И не только потому, что я не был уверен в том, что точно помню все перипетии современной политической жизни, но и потому, что актеры и просто так довольно часто выпадают из поля зрения: в нашей профессии даже лучших из нас подстерегает множество случайностей.
Тут я поймал себя на том, что внимательно слежу за прототипом.
Я понял, что смогу сыграть его. Дьявол, да я смог бы сыграть его, даже если бы одна нога у меня была бы в ведре, а за спиной горела сцена. Начнем с того, что никаких проблем с телосложением не было: мы с Бонфортом могли бы спокойно обменяться одеждой, при этом на ней не образовалось бы ни одной морщинки. Эти наивные конспираторы, которые завлекли меня сюда обманом, сильно преувеличивали важность физического сходства, потому что оно ничего не значит, если не подкреплено искусством – и ни к чему, если актер достаточно компетентен. Я, конечно, готов допустить, что в некотором роде такое сходство даже полезно, и им просто повезло, что их глупая игра с Машиной кончилась (совершенно случайно), выбором действительно настоящего артиста, да еще такого, который размером и телосложением является близнецом политика. Его профиль был очень похож на мой; даже руки его были также длинны, узки и аристократичны, как мои – а руки гораздо выразительнее лица.
А эта легкая хромота, возможно, явившаяся результатом одного из покушений – да это сущая ерунда! Понаблюдав за ним несколько минут, я уже знал, что могу встать со своего ложа (при нормальном тяготении, естественно) и пройтись точно так же, даже не замечая этого. А то, как потирает кадык и поглаживает подбородок – едва заметная привычка – начиная говорить, вообще не представляло трудности; такие вещи впитывались в мое подсознание, как вода в песок.
Он был примерно лет на пятнадцать или двадцать старше меня, но играть роль человека, более пожилого, чем ты, действительно легче, чем более молодого. В любом случае, возраст для актера является вопросом просто внутреннего отношения: он не имеет ничего общего с естественным процессом старения.
Я мог бы сыграть его на сцене или прочитать вместо него речь уже минут через двадцать. Но, как я понял из намеком Дэка, этого явно было недостаточно. Возможно мне придется иметь дело с людьми, которые хорошо его знали, да еще в интимной обстановке. Это уже значительно сложнее. Кладет ли он сахар в кофе. А если кладет, то сколько? В какой руке он держит сигарету и каким образом? На последний вопрос я почти сразу получил ответ и поместил его глубоко в подсознание: мой прообраз курил сигарету так, что стало ясно – он привык пользоваться спичками и старомодными дешевыми сигаретами задолго до того, как стал одним из движителей так называемого прогресса.
Хуже всего то, что человек не является просто суммой каких-то качеств, черт и привычек; для каждого, кто знаком с ним, все они представляются в разном свете, а это означает, что для полного успеха имперсонация должна быть разной – для разных людей – для каждого из знакомых человека, роль которого мне придется играть. Это не просто очень трудно, это статистически невозможно. Именно мелочи и могут подвести. Какие взаимоотношения были у прообраза с неким Джоном Джонсом? С сотней, тысячей других джонов джонсов? Откуда это знать двойнику?
Обычно игра на сцене, как и любое искусство, является отвлеченным процессом, обнаженным обычно только одной характерной чертой. Но в имперсонации любая деталь может быть значительной. В противном случае рано или поздно найдется человек, которому не затуманишь мозги, и выпустит кота из мешка.