Он был приятной внешности, этот Браммер, - слегка смахивал на Спенсера Трейси, но лицо тверже, осмысленнее, выразительней. Глядя, как они со
Старом улыбаются, обмениваются рукопожатием и принимают боевую стойку, я невольно подумала, что такую собранность, готовность к борьбе редко
встретишь. С этой минуты они нацелили внимание друг на друга; конечно, оба были со мной любезны дальше некуда, но интонация у них сама собой
делалась "облегченней", когда они обращались ко мне.
- Что это вы, коммунисты, затеяли? - начал Стар. - Всю мою молодежь сбили с толку.
- Верней, вывели ее из спячки, - сказал Бриммер.
- Сперва мы пускаем полдюжины русских на студию - изучать ее в качестве образцовой, понимаете ли, кинофабрики, - продолжал Стар. - А вслед
за тем вы принимаетесь разрушать ту целостность, то единство, которое как раз и делает студию образцовой.
- Единство? - переспросил Бриммер. - То бишь пресловутый "Дух Фирмы"?
- Да нет, - мотнул головой Стар. - Удар ваш явно направлен на меня. На прошлой неделе ко мне в кабинет пришел сценарист - неприкаянный
пьяница, давно уже на грани алкогольного психоза - и стал меня учить, как работать.
- Ну, вас, мистер Стар, не очень-то поучишь, - улыбнулся Бриммер.
От чая не отказался ни тот, ни другой. Когда я вернулась. Стар рассказывал уже что-то забавное о братьях Уорнер, и Бриммер тоже посмеивался.
- А в другой раз пригласили братья Уорнер русского хореографа Баланчина поставить танцы братьям Риц. И Баланчин запутался во всех этих
братьях. Все ходил и повторял: "Никак не затанцуют у меня братья Уорнер".
Беседа, кажется, шла по спокойному руслу. Бриммер спросил, почему продюсеры не оказывают поддержки Лиге борьбы против нацизма.
- Из-за вас, - ответил Стар. - Из-за того, что вы мутите сценаристов. В конечном счете, вы зря только время на них тратите. Они как дети -
даже в спокойные времена им не хватает деловой сосредоточенности.
- Они в вашем бизнесе на положении фермера, - не горячась, возразил Бриммер. - Фермер растит хлеб, а праздник урожая - для других. У
сценариста на продюсера та же обида, что у фермера на горожанина.
Я задумалась о том, все ли между Старом и той девушкой кончено. Позже, стоя с Кэтлин под дождем на грязной авеню Голдвина, я услышала от
нее, как все тогда случилось (встреча Стара с Бриммером состоялась всего через неделю после телеграммы). Кэтлин ничего не могла сделать.
Американец сошел с поезда, точно с неба свалился, и потащил ее регистрироваться, ни капельки не сомневаясь, что она именно этого хочет. Было
восемь утра, и Кэтлин была в таком ошеломлении, что думала лишь о том, как бы дать телеграмму Стару. В теории можно, конечно, затормозив на
трассе, объявить: "Послушай, я забыла сказать - я тут встретила одного человека". Но трасса эта была проложена Американцем с таким усердием, с
такой уверенностью, такие он усилия потратил и так радовался теперь, что Кэтлин повлекло за ним неотвратимо, как вагон, когда вдруг стрелка
переведена с прежней колеи. Американец смотрел через стол, как она пишет телеграмму, и Кэтлин на одно надеялась - что вверх ногами прочесть текст
он не сумеет...
Когда я снова вслушалась в разговор, от бедных сценаристов оставались уже рожки да ножки, - Бриммер позволил себе согласиться с тем, что они
народ "шаткий".