.
- Все время хочется остановиться, переделать заново, - сказал Боксли. - Беда, что у вас здесь конвейер.
- От ограничений не уйти, - сказал Стар. - У нас не бывает без этих сволочных условий и ограничений. Мы сейчас делаем фильм о жизни Рубенса.
Предположим, вам велят писать портреты богатых кретинов вроде Пата Брейди, Маркуса, меня или Гэри Купера - а вас тянет писать Христа! Вот
вам и опять ограничение. Мы скованы, главное, тем, что можем лишь брать у публики ее любимый фольклор и, оформив, возвращать ей на потребу. А
остальное все - приправа. Так не дадите ли вы нам приправы, мистер Боксли?
И пусть Боксли будет сердито ругать Стара, сидя вечером сегодня с Уайли Уайтом в ресторане "Трокадеро", но он читал лорда Чарнвуда и
понимал, что, подобно Линкольну, Стар - вождь, ведущий долгую войну на много фронтов. За десять лет Стар, почти в одиночку, резко продвинул
кинодело вперед, и теперь фильмы "первой категории" содержанием были шире и богаче того, что ставилось в театрах. Художником Стару приходилось
быть, как Линкольну генералом, - не по профессии, а по необходимости.
- Пойдемте-ка со мной к Ла Борвицу, - сказал Стар. - Им сейчас очень нужна приправа.
В кабинете Ла Борвица было накурено, напряжено и безысходно. Два сценариста, секретарь-стенографистка и притихший Ла Борвиц так и сидели,
как их оставил Стар три часа назад. Стар прошелся взглядом по лицам и не увидел ничего отрадного. Как бы склоняя голову перед неодолимостью
задачи, Ла Борвиц произнес:
- У нас тут слишком уж много персонажей, Монро.
Стар фыркнул несердито.
- В этом-то и суть фильма.
Он нашарил в кармане мелочь, взглянул на люстру, висящую на цепочках, и подбросил вверх полдоллара; монета, звякнув, упала в чашу люстры. Из
горсти монеток Стар выбрал затем четвертак.
Ла Борвиц уныло наблюдал; он знал привычку Стара подбрасывать монеты и знал, что сроки истекают. Воспользовавшись тем, что в эту минуту
никто на него не смотрел, Ла Борвиц вдруг вскинул руки, укромно покоившиеся под столом, - высоко взметнул ладони в воздух, так высоко, что,
казалось, они оторвались от запястий, и снова поймал, опустил, спрятал. После чего Ла Борвиц приободрился. К нему вернулось самообладание.
Один из сценаристов тоже вынул из кармана мелочь; затем согласовали правила игры. "Монета должна упасть в люстру, не задев цепочек. А то,
что упало задев, идет в добычу бросившему чисто".
Игра продолжалась минут тридцать, участвовали все, кроме Боксли - он сел в сторонке и углубился в сценарий - и кроме секретарши, которая
вела счет выигрышам. Она прикинула кстати суммарную стоимость времени, потраченного четырьмя участниками на игру, - получилась цифра в тысячу
шестьсот долларов. В конечном итоге в победители вышел Ла Борвиц: выиграл пять долларов пятьдесят центов. Швейцар принес стремянку и выгреб
монеты из люстры.
Вдруг Боксли громко заговорил:
- При таком сценарии фильм шлепнется.
- Что-что?
- Это не кинематограф.
Они пораженно глядели на него. Стар спрятал улыбку.
- Явился к нам знаток кинематографа! - воскликнул Ла Борвиц.
- Красивых речей много, но нет остроты ситуаций, - храбро продолжал Боксли.