– О, как я ненавижу это дешевое морализаторство, свойственное абстрактной этике! Моя жена была очень дурна собой, она никогда не умела должным
образом накрахмалить мне бры-жии ровно ничего не смыслила в искусстве вкусно готовить. Возьмем, к примеру, хотя бы та-кой случай. Однажды мне
удалось убить в Хоглейском лесу оленя, великолепного самца-одногодка. Так вот – как же, ты думаешь, она с ним распорядилась и что в конце концов
было подано к столу? Да что толку сейчас говорить об этом – дело ведь прошлое! И пусть я действи-тельно убил свою жену, но заморить меня
голодом, доведя до мучительной смерти, было со сто-роны ее братьев тоже не очень-то красиво.
– Они заморили вас голодом? О, мистер призрак, – то есть, я хотела сказать, сэр Саймон, – вы, наверно, и сейчас голодны? У меня в сумке есть
бутерброд. Возьмите, пожалуйста!
– Нет, спасибо. Я давно ничего не ем. Но все равно с твоей стороны это очень любезно, и вообще ты гораздо симпатичнее всей своей ужасной,
невоспитанной, вульгарной и бесчестной семьи.
– Не смейте так говорить! – воскликнула Вирджиния, топнув ногой. – Это про вас можно сказать, что вы невоспитанны, ужасны и вульгарны, а что
касается честности, так вы сами пре-красно знаете, кто таскал у меня из ящика краски, чтобы наводить ваше дурацкое кровавое пятно в библиотеке.
Сперва исчезли все красные краски, включая и алые, так что я больше не могла изображать закаты, потом вы унесли изумрудную зелень и желтый хром,
а закончилось тем, что у меня вообще ничего не осталось, кроме индиго и китайских белил, и мне пришлось ограничиться пейзажами с лунным светом,
а они невыносимо унылы, да и рисовать их ужасно трудно. Но я никому на вас не наябедничала, хоть и очень сердилась. И вообще все это страшно
глупо: ну разве бывает изумрудная кровь?
– А что мне оставалось делать? – произнес призрак с некоторым смущением. – В нынешние времена достать настоящую кровь не так-то просто, и,
поскольку твой драгоценный братец решил пустить в ход свой «образцовый пятновыводитель», – а с этого все и началось, – мне ничего другого не
оставалось как воспользоваться твоими красками. А что касается цвета, то это, знаешь ли, дело вкуса. У Кентервилей, например, кровь голубая,
самая голубая во всей Англии. Впрочем, вас, американцев, такие вещи мало волнуют.
– Откуда вам знать, что нас волнует? Я вам очень советую к нам эмигрировать и расши-рить у нас свой кругозор. Папа с радостью устроит вам
бесплатный проезд, и, хотя пошлины на спиртное, а значит, и на все спиритическое ужасно высокие, проблем на таможне у вас не будет, так как все
чиновники там – демократы. А в Нью-Йорке вас ждет огромный успех. Я знаю там многих людей, которые с охотой бы дали сто тысяч долларов просто за
то, чтобы у них был де-душка, ну а за то, чтобы иметь семейное привидение, дадут во сто крат больше.
– Боюсь, мне не понравится ваша Америка.
– Потому что у нас нет ничего допотопного и диковинного? – насмешливо спросила Вирд-жиния.
– Ничего допотопного и диковинного? А ваш флот и ваши манеры?
– Всего хорошего! Пойду попрошу папу, чтобы он разрешил близнецам продлить канику-лы еще на одну неделю.
– Прошу вас, не уходите, мисс Вирджиния! – воскликнул призрак. – Я так одинок и несча-стен! И я совершенно не знаю, чем мне заняться. Больше
всего я хотел бы уснуть, но, увы, не мо-гу.
– Ну что за глупости вы говорите! Для этого всего лишь надо лечь в постель и задуть свечу. Вот бодрствовать – это гораздо труднее, особенно в
церкви.