Некоторое время они шли, не обменявшись ни словечком, и каждый размышлял о чем-то своем. Хэсситай этим безмолвием не тяготился ничуть: даже у самого одинокого человека потребность высказаться, излиться душой не то чтобы ослабевает с возрастом, но притупляется, теряет первоначальную жалящую болезненность - да Хэсситай по натуре и воспитанию и в юности был хотя и привязчив, но не общителен. Так что долгим молчанием наскучил первым, конечно же, Байхин.
- Послушай, - обратился он к Хэсситаю, - идти нам еще долго и времени у нас предовольно. Так, может, хоть теперь скажешь, куда мы идем и зачем?
- Мы, - выразительно хмыкнул Хэсситай. - Мне и самому интересно, куда и зачем мы идем. Вот ты мне скажи, куда тебя понесло? И что тебе дома не сиделось? Молодой, богатый, знатного рода - чем не жизнь?
Хэсситай явно лукавил, уходил от ответа - но Байхин решил не перечить: до сих пор мастер гнал его от себя, ни о чем не спрашивая.
- Жизнь, - согласился он и, помолчав, добавил: - Только... как тебе сказать... тесно мне было жить. Тесно и душно.
- Да пожалуй, - после короткого раздумья кивнул Хэсситай. - Младший сын младшей жены, или кто ты там... очень неопределенное положение.
- Да нет, - с недобрым коротким смешком возразил Байхин. - Как раз очень определенное.
- В каком смысле? - удивился Хэсситай.
- В самом прямом. Кто мне высшим приходится, кто - низшим и в какой степени... все как есть расписано. Кого каким поклоном уважить и кого какими помоями облить. Только низшие и высшие, и никого равного.
- А тебе так нужен был равный? - полюбопытствовал Хэсситай.
- Конечно, - ответил Байхин. - Я отчасти поэтому в тебя так и вцепился. Понимаешь, тебе я всегда могу подсунуть лягушку в ящик для фокусов.
- Не советую, - с ехидной прямотой предостерег Хэсситай. - Я ведь могу тебе в ответ клею в грим налить.
- Достойный ответ равного, - ухмыльнулся Байхин. - Вот поэтому я и могу подложить тебе лягушку. А иначе жить тесно. Над низшими подшучивать гнусно - они ведь не то что ответить, они даже обидеться не вправе, если шутка не по вкусу пришлась. А над высшими... здравый смысл не позволяет себе дороже. - Байхин выразительно развел руками, а затем неожиданно ухмыльнулся. - Правда, по части здравого смысла у меня всегда было слабовато...
- Не сомневаюсь, - сухо отпарировал Хэсситай. - Даже странно, что ты до сих пор жив и шутки шутишь. Другому бы давно расхотелось.
- Ну нет, - неожиданно посерьезнел Байхин. - Я ведь только тем и выжил.
Разговор вновь оборвался: при всей своей словоохотливости Байхин явно не хотел продолжать тему, а Хэсситаю так и вовсе не до разговоров стало. Достаточно и того, что он уже успел услышать. Сколько уже раз он укорял себя за то, что ошибся в парне, - и вот опять... да что ж это делается? И как только ему в голову пришло дивиться, что вся жизнь Байхина была исполнена жгучей жаждой смеха? Неужто позабыл, как сам изнемогал от той же жажды, как дерзил мастеру Хэйтану, как тяжко отстаивал свое право смешить и смеяться? Почему он так упорно отказывался поверить, что Байхин той же породы, что и он сам? Отчего защищался, так яростно стараясь не понять?
А какая разница? Главное, что Байхин с ним и впрямь одной породы... а это значит, что отделаться от него не удастся. Пустые надежды. Нельзя оборонить человека от него самого.
При этой мысли Хэсситай испытал пронзительную боль - и в то же самое время невероятную легкость. Словно бы с него сняли тяжкий груз, с которым он уже свыкся настолько, что и замечать его перестал, и только сгорбленная спина все еще отвечает болью на попытку распрямиться...
За этими мыслями Хэсситай и не заметил, как впереди завиднелись ворота. В своей задумчивости он едва было не заплатил привратникам лишку едва спохватился.