" - бормочет он еле слышно.
- Каракас, - подсказываю я, также не повышая голоса.
Он оборачивается ко мне, узнает и уже готов вскочить с официальным приветствием.
- Сидеть! - тихо говорю я. - Ягодкин близко?
- Через три ряда, напротив. Сидит вполоборота к нам. Закрылся газетой.
- А где Зайцев?
- Он ведет наблюдение с другой стороны.
Я смотрю на часы. Минут через десять объявят посадку. Я почти шепотом говорю о том Александрову.
- Мы еще не знаем, на какой рейс у него билет, - отвечает он. Александр Михайлович приказал ждать вас.
- Все правильно. На посадке в толпе пассажиров возьмите его в клещи. Один впереди, другой сзади. Не рядом, конечно. Он вас еще не приметил?
- Думаю, нет. Все время читает газету. А вы где будете?
- Я встречу его у трапа. Вы подойдете туда же.
Лавируя между ожидающими, прохожу на летное поле. Почему я намеревался задержать Ягодкина лишь в последние минуты перед посадкой? Проще было бы арестовать его тут же, в пассажирском холле. Но я хотел взять его, как говорится, с поличным, официально зафиксировав его попытку бежать за границу. Ведь само по себе его пребывание в аэровокзале еще не свидетельствовало об этом. Ведь он мог признаться, что действительно украл бумажник у Бауэра и действительно вклеил в его паспорт свою фотокарточку, но бежать раздумал, собирался уже уехать домой, заменить в паспорте свою карточку бауэровской и вернуть этот паспорт его законному владельцу вместе с просроченным билетом на самолет. Все-таки одним преступлением будет меньше, а другие, мол, надо еще доказать. Нет, я рассчитал все точно: арест при посадке на самолет был хорошим ходом. Король заматован. Все!
Только не король он, не король, не годится тут шахматная терминология.
Я стою у трапа рядом со стюардессой - очень картинной и обаятельной, как в любом киноэпизоде, где такие вот стюардессы встречают пассажиров у самолета. Она смотрит на меня почти с восхищенным любопытством: мое служебное удостоверение свою роль сыграло.
- Вы не полетите с нами, товарищ полковник? - спрашивает она.
- Нет, не полечу. Мне тут одного пассажира требуется встретить.
- С цветами?
- Цветы - это для вас, Лидочка. Я только ждал этого вопроса, чтобы вручить вам букет.
- Спасибо. Только, между прочим, я не Лидочка, а Валя.
- Простите, Валечка. Тут я с одной стюардессой летал, на вас похожей. Так ее звали Лидочкой. Ну и сболтнул по-стариковски.
- Какой же вы старик? Полковник он и есть полковник. Да и совсем молодых полковников не бывает.
- А космонавты? - улыбаюсь я.
- Так то космонавты, а не просто военные... - Она ищет слова, которые могли бы, не обидев меня, объяснить в ее понимании разницу между просто полковником и полковником-космонавтом. - Да, и работа у них не просто военная и не просто воздушная, как у наших пилотов, а специальная, особая и очень-очень трудная.
- У нас, Валя, тоже специальная и нелегкая, хотя мы и не летаем в космос, - вздыхаю я.
- А кто этот ваш пассажир, не секрет?
- Секрет, Валя. А увидеть его вы, конечно, увидите.
К самолету уже подходят первые пассажиры. Много наших, советских, но в основном иностранцы.
Ягодкин подходит к трапу вслед за платиноволосой Гретхен в белых расклешенных брюках. В руках у него мягкий клетчатый чемодан, весь оклеенный иностранными этикетками. Глаза, как и у меня, прикрыты дымчатыми очками. В сущности, такой же примитивный маскарад, как и мой.
На Гретхен я не смотрю, но перед Ягодкиным протягиваю руку, преграждая ему путь на лестницу.
- Варум? - спрашивает он по-немецки, явно не узнавая меня.
- Отойдем в сторонку, Михаил Федорович, - говорю я негромко, но непреклонно.
Он еще не понял или делает вид, что не понял.
- Их бин Отто Бауэр. Я есть иностранный турист, - настаивает он, ломая русский язык.