Он собирал штук пять-шесть, пока она находила хотя бы один - как правило, поганку, - а потом вставал рядом с ней и показывал:
- Ну вот же, вот он, прямо у вас под ногами! Какой красноголовик! Не наступите.
Она нагибалась и только тогда замечала гриб и брала его. Сознание столь явного своего преимущества над ней сделало Воронова благодушным и разговорчивым. От детства и отрочества он перешел к юности. У него была судьба, типичная для человека его склада: приезд в большой город с картонным чемоданчиком и аттестатом в кармане латаного пиджачка, завод, общежитие с лимитной пропиской, вечерний техникум, армия, снова завод, вечерний институт, квартира, в которую он тут же выписал из деревни мать, расчет вариантов и выбор пути. Целеустремленность, упорство, работа над собой, видение цели.. И при этом он, рассказывая, не упускал ни один грибок на их пути, вынимал с корнем ("Многие считают, что надо ножом срезать у земли, но это неверно - тогда начинает болеть грибница"), аккуратно складывал в корзину.
- Смотрите, какой здоровый! - воскликнула вдруг Елена.
- Где?
- Да там, у елки.
Она устремилась по направлению к большой темно-красной шляпке, высунувшейся из-под изогнутого елового корня. Но тут моховая кочка просела под ее ногой, и Елена неловко упала на бок.
Воронов кинулся к ней, помог встать.
- Как вы? Ничего не болит? Елена слабо улыбнулась.
- Да вот, нога немного.
Она сделала шаг, другой - и, вскрикнув, упала во второй раз.
- Подвернула, кажется, - виновато сказала она. - Ничего, как-нибудь доковыляю.
- Нет, - сказал Воронов, нагнулся и легко, как пушинку, поднял ее на руки. - Держите меня за шею. Крепче.
Он снова нагнулся, подцепил корзину и зажал ее в кулаке той руки, которая держала Елену под колени.
- Пустите, - сказала Елена. - Вам же тяжело.
- Нисколько, - он улыбнулся. - Да, хорошо ходить в лес с изящной женщиной.
- Хотя бы корзинку оставьте.
- Ну уж нет! Зря старались, что ли? Да и ушли мы недалеко. Не успели.
- Вы хоть знаете, в какую нам сторону?
- Я хорошо ориентируюсь.
Она крепко обняла его за шею. Его шаги укачивали ее как младенца.
- Давненько меня на руках не носили, - сказала она, заглядывая снизу в его лицо.
Он сосредоточенно молчал. Елена с наслаждением наблюдала, как тяжелеет его дыхание, переходя в сопение и пыхтение, как постепенно багровеет и покрывается потом его топорное лицо, наливаются кровью свинячьи, плебейские глаза, как начинают дрожать сильные руки, напряженно удерживающие ее и при этом не выпускающие корзину.
"Еще сто шагов, - подумала она. - Нет, лучше двести. Или пока сам не попросит... Нет, такой не попросит..."
- Стоп! - сказала она. - Спустите меня. Вы совсем измотались. Привал.
- Осталось-то всего чуть-чуть, - прохрипел он, не выпуская ее из рук.
- Тем более. Явитесь пред очи коллектива свежим и отдохнувшим.
Он усадил ее на мягкий сухой мох, поставил рядом корзину, утер рукавом лицо и усмехнулся.
- Коллектив до утра на берегу увеселяться будет. Если только дождь не зарядит. Я их знаю.
- Жалеете, наверное, что не остались с ними? Сейчас бы веселились и гуляли, а приходится таскать на себе взбалмошную стерву.
Он с наслаждением плюхнулся рядом с ней.
- Вот уж не знал, что вы любите комплименты, - сказал он.
- То есть?
- Говоря про "стерву", вы явно стремились, чтобы я начал возражать. Я лучше промолчу.
- И правильно. Тогда не придется врать... Кстати, силы подкрепить не желаете?
- Это смотря как...
Она достала из внутреннего кармана куртки плоскую прозрачную фляжку.
- Увы, льда предложить не могу. Но, по-моему, и так Достаточно прохладно. Лично я даже немного замерзла и очень не прочь погреться. - Она отвернула крышку и отважно хлебнула. На глазах у нее тут же выступили слезы, и перехватило дыхание.