Дома его встретила темнота и тихая, безмерно печаль-музыка. Шопен. Лишь из-под дверей гостиной лился неровный, слабый свет свечи. Он тихо разделся и на цыпочках вошел в гостиную.
Таня сидела в кресле, в руке ее дымилась сигарета. Она задумчиво смотрела в никуда и не обернулась. На столе горели две свечи в высоких подсвечниках, стояло блюдо с пирожками, два прибора, графин, чашки и накрытый чистым полотенцем заварной чайник.
- Таня... - сделав глубокий вдох, начал Павел.
- Не надо, - тихо сказала она. - Не надо ничего говорить. Я все знаю.
- Понимаешь, я не могу без нее...
- Помолчи, Большой Брат. Пожалей себя, Пожалей меня. Садись лучше, поешь со мной.
Она пересела к столу, положила себе и ему на тарелку по пирожку, налила водки из графина.
- Я, пожалуй, не буду...
- Одну надо, Большой Брат. Помянем нашу с тобою жизнь. Недолгая она у нас получилась...
Таня залпом выпила теплую водку. Павел последовал ее примеру, невольно поморщился и закусил пирожком с грибами.
- Ты не волнуйся, - после долгой паузы сказал он. - Жилье я нашел. Квартира остается тебе. Я только заберу вещи, свои и Нюточкины...
- Знаю, - сказала Таня. - Сегодня звонил твой Лихарев.
- Да. Понимаешь...
- Мы пригласили тишину на наш прощальный ужин, -тихо проговорила она, перебивая его. - Зачем слова?.. Будь счастлив, Большой Брат.
Она налила себе водки, поднесла графин к его рюмке.
Павел покачал головой. Таня поставила графин, пожала плечами и выпила.
- Эх, упьюсь сегодня на много дней вперед! - Она надкусила пирожок и посмотрела на Павла. - Не хочешь водочки, тогда хоть чайку выпей. Она сняла с чайника полотенце. К крепкому чайному аромату примешивался посторонний запах, терпкий, горьковатый.
- Что за чай? - спросил, принюхиваясь, Павел - Странный какой-то.
- С травками, - пояснила Таня, наливая ему в чашку. - От всех тревог и напастей. Чабрец, пустырник много ромашки. Меня в санатории научили.
Павел пригубил чай. -Странноватый вкус, но не без приятности. Он насыпал в чашку сахара, размешал, хлебнул
Таня налила себе еще водки.
- Ну, будь счастлив, Большой Брат!
- И ты будь счастлива.
Пленка с Шопеном кончилась. Таня поднялась, вставила новую кассету. Комнату заполнили протяжные звуки неизвестных Павлу духовых и струнных инструментов, сопровождаемые медленным, устойчивым ритмом ударных.
- Что это? - спросил он.
- Африканская шаманская музыка. Ты не вслушивайся. Просто дай ей звучать, пусть течет через тебя, течет... течет...
Комната поплыла перед глазами Павла в такт странной музыке. Точнее, комната оставалась на месте, поплыл он сам, не сходя при этом с места. Он как бы перемещался по комнате, с каждым тактом видя ее и все, что в ней находится, под иным углом зрения. Потом предметы стали пульсировать, набухая и опадая. И опять-таки они оставались неизменными, а пульсировал он, становясь то гигантом, заполняющим собой не только гостиную, но и дом, город, Землю, то карликом, величиной с муху, с пылинку, с микроб. Голова его касалась звезд, он без слов разговаривал с ними, и они делились своими секретами, смеялись вместе с ним над тем, как все, оказывается, просто. Он хватал кометы за косматые хвосты и летел на них через Вселенную, оглашая ее живые просторы раскатами счастливого смеха. Дышащие, струящиеся молекулы звали его в свой мир, и он уходил туда любоваться переливчатым сиянием атомов, вращающихся вокруг ярких, разноцветных, веселых ядер, слушал их нехитрые, душевные песни, катался на них, как на карусели... Играл в прятки с мерцающими амебами... Карабкался, как по шведской стенке, по решетке кристалла, поднимаясь туда, куда манило его мягкое золотое сияние... "Ты не узнал меня? - спросило огромное золотое око в самом центре кристаллической решетки.
- Я Сард ион, душа твоего алмаза... твоя душа и жизнь.