Ну вот, дети, и приехала ваша учительница. Видите, какая хорошая. Долго ждали, зато дождались. Любите ёе, хорошо учитесь. Зовут вашу учительницуЕвгения Михайловна. Ну, в добрый час!сказала она Жене, понизив голос.Любите их... Они славные...
Жене стало легко и даже весело. Агния Петровна всех обдала таким теплом, что и класс и учительница, можно сказать, на глазах у нее расцвели.
Агния Петровна ушла. Женя осталась с классом одна и не знала, что делать, хотела рассмеяться: «Наконец-то! Вот они какие!» Но напустила на себя солидности и приступила к работе и в этот день уже не расставалась со своим классом, как ни ждали ее в учительской.
Меня зовут Жен... Евгения Михайловна, а как зовут тебя?
Катя.
А чем занимается твой папа?
Он шкипер на кавасаки...
А что такое шкипер на кавасаки?
Ученица не могла ответить, не знала и учительница. Дальшебольше. Учительница не знала, что такое сейнер, кунгас, пирс, буек и многое другое, и вдруг испугалась: она сама ничего не знает, а дети знают все. Что же делать?
Тогда она стала спрашивать, как дети провели лето, где бывали, из кого состоят семьи, что делают мамы,и беседа пошла веселее.
У нее есть еще бабушка!подсказала девчушке ее проворная соседка,
Эта бабушка не наша. Она у нас живет, только она чужая...
А ты ее жалеешьчужую бабушку?
Мы ее взяли, чтоб она нас жалела.
Первое знакомство с классом состоялось. Прозвенел звонок, дети высыпали из-за парт, как пчелы из улья, и тут Женя еще лучше увидела, кого ей предстоит учить и воспитывать: одни прибежали в школу босиком, другиебез пояса, третьив одежде явно с чужого плеча, некоторые с отросшими волосами, девочкив платках, в тяжелых сарафанах из грубого домотканого полотна.
У Жени сразу же оказалось много работы: она заглядывала им в волосы, в уши, отсылала к рукомойнику, заставляла застегнуть рубашку, девочкам поправляла прически, бантики, пустила в ход свою гребенку; а когда кончились уроки, так и не зайдя в учительскую, пошла в поселок к родителям.
Она зашла в барак и побывала в двух квартирах, у ребят, которые больше других поразили ее своим неряшливым видом. В первой, куда она зашла, происходила попойка: три женщины и один мужчина допивали вторую бутылку.
Лица были потные, глаза осовелые, языки едва ворочались.
Здравствуйте... Я учительница Гриши. Кто его мама?
Я, на свое горе... Что дальше скажешь?отозвалась одна из женщин, не глядя на Женю.
Ну, как вас зовут, скажите...
Марья... По батюшке у нас не принято, а как по матушкесама, поди, знаешь...
Тетя Маша, ну что это такое? Ну зачем же так?.. Такой у вас хороший мальчик, сообразительный, а вы с ним так обходитесь?! Босой, без пояса, без пуговиц, грязный...
Сама вижу... Как могу, так одеваю. Ты посмотри, что на мне,она подняла платье выше колен,ни штанов, ни рубашки.
Ну, зачем же так... Ну вот... а на столе две бутылки... Вы еще такая молодая...
Маня, подай еще стакан. Учительнице... Допьембеседа пойдет веселее,сказал мужчина, разливая водку по стаканам.
Я пить не буду.
Ты что? За людей нас не признаешь? Ты должна сделать нам уважение. Сесть за стол, показать нам, что мы тоже люди. Культурненько...
Ну вот, я присела. Давайте беседовать. Как мне вас звать-величать?
Ну, Данила Тимофеевич.
Данила Тимофеевич, пить я не буду, давайте и ваш стакан. Вот так, пусть постоит здесь. Как вы думаете, враг я вам или друг?
Данила Тимофеевич недоуменно моргал глазами: к чему такой вопрос?
Другверное слово. В дружбу мою верьте... А теперь возьмем обязательства: я буду хорошо учить Гришу, а тетя Маня хорошо одевать...
Нет, ты сначала выпей, тогда разговор пойдет. А так разговору не будет. Давай-ка тару сюда!Данила Тимофеевич взял свой стакан.
Выпьем, бабоньки! Пусть учительница поучится.
Он выпил свой стакан и уставился на Женю.
Ты сколько зарабатываешь?
Еще не знаю.
Не знаешь. А я знаю. Сколько хочу, столько и зарабатываю. Хочу две тысячидве заработаю, захочу пятьпять и зарабатываю. Вот ониденежки!
Он извлек из кармана горсть червонцев, к которым, как видно, относился без всякого уважения: деньги были измяты и грязны.
Гришку надо одеть?! Оденем! Раз плюнуть! Маня, вот... обмундируй... Понятие имеем. Гришку надо содержать...
Он не считая, на глаз, отделил часть своих денег, остальные сунул в карман.
Довольна ты?! А теперь выпей.
Пить не буду.
Значит, за людей не признаешь? Знаться не хочешь?! Ну, вот тебе бог, а вон и порог! Не мешай веселиться...
Тетя Маша, я еще к вам зайду,сказала Женя, вставая из-за стола.
Придешьсчастья не принесешь, не придешьскучать не будем.
Женя вышла. Грища сидел у порога барака.
Ты почему не идешь домой?
Я не пойду... Она, когда пьяная, дерется и все равно выгоняет.
Ну, тогда пойдем ко мне.
Мальчик стал всхлипывать. Женя обняла его за плечо и привела к себе на квартиру.
Агния Петровна не удивилась. «Смотри ты, выудила того, кого надо»,подумала она и сказала Жене:
Ну, корми своего гостяобед на столе. Он и у меня не раз уже был в гостях... И ночевал не раз...
* * *
Работа захватила Женю, до краев заполнила и время и сердце. Незаметно каждый из сорока «курносых» забрался к ней в душу, потребовал особого к себе внимания, особой заботы. Все были разные: дети, родители, причины, следствия; обо всем нужно было думать по-особому. По вечерам, готовясь к урокам, она, думая о всех, думала о каждом в отдельности; и хоть никто от нее этого не требовал, завела особую тетрадь, в которой для каждого ученика отвела несколько страниц, и эти страницы тщательно заполнялись: кто родители ученика, какая семейная обстановка, как учится, чем интересуется, какая нужна помощь, и когда шла в класс, никто не мог подумать, что эта легкая стройная девушка несет на своих плечах такую большую заботу. Ее уроки, вопреки планам, которые она тщательно составляла, сразу же теряли свою стройность: все усилия уходили на то, чтобы работал каждый ученик, работал самостоятельно и в полную меру своих сил. Тут не было методического мастерства, но была большая забота о каждом ученике и большое душевное напряжение. Когда кончался рабочий день и дети разбегались, она садилась за стол в пустом классе, некоторое время отдыхала, удовлетворенная, насыщенная трудом, и хоть класс был пустым, она все еще видела за каждой партой недавно сидевших за нею учеников.
Но уроками и подготовкой к урокам работа Жени не кончалась: на улицах поселка то и дело мелькала тоненькая фигурка «новенькой» учительницы, кудрявой, черноволосой девушки с веселыми глазами; полы легонького пальто всегда были распахнуты, походка быстрой, движения решительными. Она заходила в квартиры учеников и своими ясными, открытыми глазами и приветливой улыбкой, пожалуй, больше, чем словами, убеждала, что нужно для их ребенка, как одеть, принарядить, чтобы и сами родители и соседи залюбовались им и прониклись бы к нему уважением. В некоторых домах она садилась за швейную машинку, вовлекала мать, а иногда и отца в решение сложной проблемы, как из ничего сделать что-то: перешить, перелицевать, приспособить к лицу и к росту. Нередко получалось так, что родители, до этого почти не замечавшие своего ребенка, начинали прихорашивать его, отогревать своей родительской заботой, и он, захудалое растеньице, «трогался в рост», становился смелее, способней.
Надо сказать, что никто не требовал от Жени такого усердия, не давал ей таких указаний; все происходило само собой, указания давало сердце и сама обстановка.
Однажды на урок к ней зашла Агния Петровна. Вела его Женя как обычно. Придирчивый методист мог бы указать много ошибок, но и он признал бы, что дети учатся с охотой, с видимым удовольствием, что учительница никого не оставляет в «тени», вовремя приходит на помощь.
Урок был последний, и, отпустив ребят, они вместе ушли домой. Женя жила в смежной комнате; нередко они обедали и ужинали вместе. За обедом Агния Петровна говорила:
Молодец вы у меня, Женя. Уж я вас из школы не отпущу. Сама вам и жениха выберу. Видно, наш опыт не всегда идет нам на пользу. Сегодня я была на уроке в третьем классе у Петра Игнатьевича. Стаж у него большой, а ребятишек калечит. Опыт хорош, пока им управляем, а как перейдет в привычку, да станет нами управлять, тогда лучше бы, если бы его и совсем не было. У вас выходит хорошо... Сама еще девчурка, а как взяла в руки и ребят и родителей!..