Много ты знаешь,возразил Ковальков.Река откуда? Из гор. А горы промерзают? Нет. Воду выжимает мороз, понятно тебе? Он жмет, а она бежит, он опять жмет...
А если я тебя прижму, ты побежишь? Будешь на месте! Она сама разогревается...
Ребята продолжали спорить. Женя подошла к берегу заглянуть, как протискивается между валунов незамерзающая речка, и вдруг берегснеговая глыбаобрушился, и она оказалась по колено в воде.
Ой, ребята, спасайте...
Ученики бросились на помощь, протянули руки, но поскользнулись сами и, только сидя и пятясь назад, помогли ей выбраться из воды. Все трое были в снегу, руки коченели.
Пронин нашелся первым:
Снимайте катанки! Скорей! Надо вылить воду, выкрутить чулки...
Да что ж я буду... прыгать как зайка?
Снимайте, говорю. Петька, костер! Снимайте! Ноги в пиджак!
Мальчик торопливо снял свою стеганку и разостлал на снегу:
Вот! Садитесь! А ноги в рукава! Снимайте, говорю! Петька, дров!
Женя сняла катанки и чулки. Пронин укутал ей ноги. Но тут она заметила, что на мальчике одна ситцевая рубашка.
Нет, так нельзя! Ты простудишься. Давай катанки.
Не! Я закаленный!..
Давай, говорю. Как ты можешь не слушаться?
Тогда вот... Петька, рви сухую траву. Не надо костер! Лучше быстрей побежим!
Мальчики нарвали сухой травы, набили катанки, но когда Женя стала надевать сырые чулки и дело не ладилось, Пронин размотал шарф и разорвал на две части.
Вот, портянки...
Пальцы у Жени закоченели, чулки не слушались, и она подчинилась ученикам...
А теперь бежать! Во весь дух!командовал Пронин.
Они помогли Жене встать, взяли ее за руки и потащили к поселку.
Ребята, да что вы! Дайте передохнуть. Я не могу!..
Нельзя передыхать! Надо вспотеть! А стоятькрышка... Петя, вперед!
Надо полагать, в истории народного образования еще не было случая, чтобы ученики так тормошили своего учителя. Когда Женя пыталась сделать остановку, Пронин тащил за руки, Ковальков подталкивал сзади. Она, и плакала и смеялась в одно и то же время.
Приключение в лесу еще сильнее повлияло на ребят: в душу неожиданно вошло и поселилось светлое чувство. Последней мыслью перед сном и первой, когда просыпались, была мысль об учительнице: что еще надо сделать, чтобы ей было хорошо. В эту зиму они были в поселке самыми счастливыми из всех...
* * *
После того как Женя приобрела двух «рыцарей», готовых на любые подвиги, дело пошло лучше, хотя срывы еще и случались. Причиной были два обстоятельства, устранить которые она не могла: вынужденная пассивность и однообразие работы и неумение ребят управлять собою.
Учебного оборудования в школе не было, класс тесный, занятия во вторую смену, при слабом освещении; ребята сплошь и рядом становились «слушателями», тогда как слушать их не научили. В преодолении трудностей ей не могли помочь ни ученики, ни советы товарищей,помогла общая «установка», с которой она вступала в жизнь. В головке этой на вид такой хрупкой девушки укрепилось простое правило: жизнь должна быть хорошей, и ради этого нужно потрудиться; она не допускала и мысли, что не справится с порученной работой, не добьется своего; ей все должно быть по силам! Не справиться с полсотней каких-то «курносых»это было ниже ее достоинства. Поэтому Женя не давала себе покоя, пока не убеждалась, что цели своей добилась вполне. Она еще из семьи вынесла повышенную требовательность к порядку, к себе самой и к людям. Оттуда же и ее неутомимая деятельность, и непреклонная убежденность в том, что если возьмешься, то непременно сделаешь. Она с детства стала испытывать приятное чувство насыщения трудом, морального удовлетворения: было так, а стало лучше, красивее, приятнее, и этого добилась она, это ее труд. Это чувство приходило к ней, когда она вместе с матерью наводила порядок в квартире: чистым становился пол, светлееокна, свежеецветы; когда они белили палисадник, перешивали одежду старших и «подгоняли» для младших; когда она, старшая в семье, вместе с отцом, железнодорожным рабочим, наводила порядок в садике возле дома: устанавливали столик, скамейки, делали беседку, расчищали дорожку, устраивали пару пчелиных домиков. Ей уже тогда радостно было сознавать, что там, где потрудились ее руки, остается хороший след. И теперь она, не могла допустить, чтобы там, где она находится, было плохо, некрасиво, несправедливо, а она смотрела бы и ничего не делала. Смотреть и ничего не делать, особенно там, где дело просилось в руки, было не в ее характере. В семилетней школе, а затем в педагогическом училище и послев дороге, когда она ехала на Дальний Восток, сама того не замечая, она становилась непререкаемым судьей и стражем коллективной совести. И, странное дело, ей охотно подчинялисьтак категоричны были ее требования, так велика убежденность, так стыдил ее взгляд, по-детски чистый, но и строгий, требовательный, как сама совесть, еще ни разу не сделавшая уступки никакому соблазну,качество, которым обладают дети, но которое многие из них потом теряют.
На уроках у Жени много времени уходило на то, чтобы ученик отвечал только тогда, когда его спрашивают, а не когда хочется; она не начинала работы, пока не добивалась полной тишины и порядка в классе; она учила детей молчать, говорить, спрашивать, следить за каждым ее жестом; иногда она говорила вполголоса, иногда молчала и лишь движением руки давала понять, что нужно делать классу или отдельному ученику; придумывала самые разнообразные самостоятельные работы для всего класса вместе, а также и для некоторых учеников в отдельности. Она постепенно становилась все более и более необходимым центром их жизни, интересов, желаний; какую-то часть учеников она увлекла учебной работой, которая таким образом сама по себе становилась интересной, заставляла не видеть и не слышать того, что раньше отвлекало внимание и уводило далеко.
Особую заботу и гордость вызывал Гриша. Самостоятельность и самобытность мальчика больше всего радовали Женю.
Все это давалось нелегко и не сразу; Женя забывала все, кроме того, что делала в данную минуту, вкладывала в дело всю душу, и это как-то доходило до души учеников и оставляло в ней заметный след. Дело спорилось у Жени.
Дважды с группой ребят она навестила Петра Игнатьевича. Это оказало большое влияние на учеников, они, по существу, впервые увидели в своем учителе живого страдающего человека и прониклись к нему простым ребячьим уважением, каким проникаются в хороших семьях к отцу и матери. И Петр Игнатьевич, пожалуй, также впервые увидел по-настоящему своих учеников: живых, отзывчивых, способных всем сердцем принимать чужое горе. Он, пожалуй, впервые понял, что необходим, небезразличен этим шумным, веселым, жизнерадостным ребятам.
Знакомство с соседом
Поближе к весне, когда на снегу образовалась ледяная корка, Женя стала отдавать все свободное время лыжному спорту, благо теперь были надежные спутники: Ковальков и Пронин.
Как-то в выходной день в начале марта они перевалили через сопки и спустилась к деревне Межгорной.
На перевале, примерно на полпути, их догнал Лысиков, который уже не раз навязывался Жене в компаньоны. Спортсмен не учел своих сил: вспотел и тяжело дышал.
Присутствие ребят, по-видимому, не устраивало Лысикова, и он настойчиво посоветовал им возвращаться назад готовить уроки, но те вместо ответа ринулись по склону к деревне, за ними последовала Женя, Лысиков отстал на добрых полкилометра.
Между тем книга природы раскрывала перед ними одну за другой свои зимние страницы, но читали их только учительница и ее ученики, Лысиков скользил глазами и ничего интересного не видел.
Как ни глубоки снега в этом районе (южнее зимы малоснежны), жизнь в тайге не замирала и зимой, и следы этой жизни виднелись повсюду.
Приморская тайга богата зверем и птицей. Оскудевший было старожил соболь начинает богатеть; хлопотунья белка все еще никому не уступает первого места; еще нередко отдают человеку свои шубы бурый и черный медведи; украшением тайги по-прежнему являются изюбр и лось; оставляют свои следы кабан и тигр, косуля и рысь; дуболобыволки, серый и красный; сернылегкая тонконогая кабарга и домосед горал; колонок и простофиля заяц; отшельник крот и общительный бурундукоседлые жители тайги. Снуют повсюду трудолюбы дятлы, поползни, клесты, сорокопуты; в глухой тайгедикуши, глухари; ближе к опушкамрябчики, синицы, тетерева, фазаны.