Казалось быглупость. Но как же ярко это впечаталось в память!
Последующие хакима стали настоящей проверкой для него! Испытания тьмой, испытания видениями, испытания состраданием И конечно же, момент, когда всех служек разделили на демортиуусов и будущих мастеров!
«Мне не хватает тебя, Кахси».
Труп я уберу, министр, донесся до Исхака голос Петронии. И уже попросила свою подругу сходить за лекарем, хотя сейчас все они в покоях Владыки. С Домиником всё будет хорошо. Я уж прослежу.
Я пока отведу мальчика, сказал Квинт.
«Убирайтесь всё прочь! Не смейте прикасаться ко мне!»
Почувствовав, как на плечо легла тяжелая ладонь, Исхак дернулся, но его тут же схватили и поставили на ноги. Тогда он сильно зажмурился.
Ты уже не ребенок, малец. Пойдем в покои. Тебе надо отдохнуть.
Я никуда не пойду!
Крепкие пальцы Квинта схватились за подбородок, подняли голову. Слезы текли по щекам, оставляя неприятный влажный след.
Открой глаза.
Нет!
Малец, сейчас сестра Доминика нуждается в тебе, министр произнес это таким голосом, что страх и дрожь разом вышли из Исхака, словно их никогда и не было. Дыхание перехватило. Вот так лучше. Впредь старайся не реветь, малец. Пойдем.
«Я не могу, не могу!»
Открыв глаза, Исхак бросил взор на тело Палатина. Казалось, веки трупа набухли; из левого уголка рта до уха засохла неровная линия крови, в странном сиянии коридора казавшаяся черной. Кожа приобрела синий оттенок. Покойник выглядел, как кусок сырого мяса.
Хотелось убежать подальше от людейтуда, где никто не поймает. Где можно забиться в самый тёмный угол, свернуться там в позе зародыша и ни о чем не думать. А еще лучше заснуть.
Здесь не на чего больше смотреть, заявил Квинт и, положив руку на плечо Исхака, повел его в сторону покоев королевского замка.
Мы сейчас уберем труп, сказала Петрония с таким видом, будто ничего и не произошло.
Министр лишь кивнул.
«Лучше бы я сдох тогда в Юменте! Надо было броситься на выручку мастеру Преномену, а не глазеть, как его убивают! Слабак! Ничтожество!»
Они шли дальше, дальше, в самую глубину коридора. Выбивающийся из камней голубоватый свет сменился белым дрожащим пламенем жар-камней, вставленных в металлические треножники. Господствовала гнетущая тишина.
Послушай, мы должны поговорить, малец. Мне кажется, ты так с астульской школы до конца и не осознал одну простую вещь.
Какую же? прошептал Исхак. Язык не слушался, а в горло словно насыпали песка.
Что не существует белого и черного. Понимаешь, в мире не бывает абсолютного добра или зла. Всё относительно. И чем быстрее ты это поймешь, тем проще станет жить, сказал Квинт, даже не смотря на мальчика. Стал ли я плохим после того, как задушил слугу? Нет. Стал ли я мучеником после того, как мне проткнули мечом грудь? Или после того, как я провел в подземных казематах некоторое время? Нет. И остаешься ли ты добрым, Исхак, если в жизни никого не убьешь? Вдумайся.
«Не поддавайся на его провокации».
Хотелось остановиться и посмотреть в глаза Квинту, но что-то заставляло идти вперед и пялиться на белые мраморные плиты.
А если девушку прижал в темном углу убийца разве это не проявление зла? спросил Исхак. Или когда из недр земли вылезают монстры Универса?
Возможно, дети убийцы голодают. И он пошел на преступление ради того, чтобы их прокормить. Тем более нельзя объяснить действия бога. Он руководствуется не желаниями, а исключительно логикой.
Откуда ты знаешь?
У Луция Агенобарда про это написано. В «Истории от сотворения мира».
Не помню такой строчки, сказал Исхак.
Мысли то и дело возвращались к драке между Палатином и Домиником.
Хочешь, я расскажу, каким вижу тебя? спросил Квинт. Он шел спокойно, словно этот разговор его ничуть не беспокоил. Думаю, тебе будет интересно.
Воздух в коридоре был чист и свеж. Голова Исхака немного прояснилась, хотя боль в висках давала о себе знать при каждом шаге.
Помимо того, что ты делишь мир на белое и черное, ты умен, начал министр. И как любой умный человек предпочитаешь одиночество. Ты можешь начать сейчас спорить, но мы-то с тобой прекрасно понимаем друг друга. Я сам такой же. Лучше посидеть одному в тишине, почитать книжку, погрузиться в мысли, чем мучиться в шумной толпе.
Исхак лишь пожал плечами, буркнул:
Возможно.
Из-за твоего ума у тебя частенько проблемы. Уверен, что другие служки били тебя, а ты никогда не давал сдачи.
В груди мальчика разлился страх. «Как он догадался?»
А если и так, это ничего не меняет, сказал Исхак как можно спокойнее.
Ты не можешь ударить другого, продолжил Квинт, словно не услышал его слова. А потому в тебе разрастается неуверенность в себе, малец. Ты не можешь определиться с выбором. Но это еще не всё. Ты постоянно отводишь взор, когда я на тебя смотрю. Нельзя показывать свой страх.
Мне наплевать.
Обманываешь себя, малец. Обманываешь
Исхак остановился, сжал кулаки. Министр встал напротив него, растянув губы в едва заметной улыбке.
Ты ведь не человек, да?
Я куда человечнее многих, малец.
Это не ответ!
Вскинув руки, Квинт рассмеялсяв его глазах появился блеск, бледное лицо просияло.
Я создан из плоти и костей, если ты об этом, сказал он. В отличие от тебя я умею скрывать свою неуверенность. Могу научить, если хочешь.
Зачем отправил Доминика в покои старейшин? Скажи мне!
Я не хочу, чтобы его маленький брат увидел его в таком состоянии. К тому же, когда Гименея явится к нему, он уже будет выглядеть более-менее прилично. Лекарь подлатает его. Я же объяснял, малец: до здания священнослужителей доберешься быстрее, чем до королевского замка.
«Он лжет, лжет!»
Точно? спросил Исхак, нахмурившись.
Точно, ответил министр, улыбаясь.
Как ты расправился с Палатином? Ты же худой и слабый.
Квинт замотал головой.
Худойда, но не слабый, малец. Я всячески пытаюсь сделать вид, что едва передвигаюсь, но это обман для простаков. Как уже говорил, я многое умею скрывать.
Они продолжили путь и всю оставшуюся дорогу молчали. Исхак перебирал в голове слова министра, пытаясь обнаружить ложь в его речи, но ничего не получалось. Инстинктивно хотелось довериться Квинту, ведь они уже через многое прошли. «Он мог бы меня бросить еще в Юменте. Когда мы были на рынке. Однако он этого не сделал».
Вскоре впереди показались гигантские двери покоев детей Тиберия.
Господин! Господин!
Раб в черной тоге несся по коридору сломя голову. Лицо бледное, искаженное страхом. Когда до Исхака и Квинта оставалось всего десять-пятнадцать шагов, слуга поспешно упал на колени и закричал:
Безымянный Король, господин! Безымянный Король!
Что, что случилось, дагулы тебя дери? спросил рассерженный министр.
Владыка пришел в сознание!
Глава пятая. Тиберий
Ледяная пустыня
Линумное покрывало, отлично защищавшее вход переносного домика от снегопада, наощупь было шершавым и холодным. Тиберий старался смотреть вдаль и ни о чем не думать, но мысли надоедливо крутились вокруг этого чувства. Шершаво. Противно. Словно трогаешь мертвую человеческую плоть. Нестерпимо хотелось повернуться и в тысячный раз оглядеть девушек и друга Немерия. «Будет только хуже. Просто смотри на дагула. Сосредоточься на деталях».
Чешуя павшего бога переливалась фиолетовым, синим и зеленым цветами, даже несмотря на снегопад. Огромная треугольная пасть была широко раззявлена, явив миру загнутые острые зубы. Стеклянные глаза с черными, как навсегда погасший жар-камень, зрачками невидяще уставились на ущелье. Но больше всего в уныние приводили гигантские кожистые крылья, зияющие дырами. На павшего ящера было больно смотреть.
Тиберий закашлялся, подставив кулак ко рту, затем сплюнул. Пот струился градом, хотя он стоял в одной грубой рубахе и тонких штанах. Дыхание с тяжелым свистом вырывалось из груди. Треклятые ноги дрожали, как у старика, пришлось сесть.
«Не оборачивайся! Ну же!»
В вое ветра Тиберий различал тихие, вкрадчивые шепотки: мужские и женские голоса требовали о чем-то, молили, рыдали, возмущались, просили Слов, конечно, не получалось разобрать, однако постоянно казалось, что вот-воти смысл озарит сознание.