Уилл открывает тяжелую входную дверь в ярко-желтую прихожую, и я спешу внутрь. Дождевая вода стекает по моим ногам и разливается лужей по клетчатому мраморному полу. Люстра висит в двух этажах над нами, сияя словно солнце.
Вау, говорит Майлз, уставившись на высокий потолок.
Его ботинки скрипят по отполированному полу. По крайней мере, дождь скрыл пятно на платье.
Капельки дождя бисером покрывают лоб Уилла и стекают с его ресниц. Он протягивает руку, чтобы смахнуть их.
Принесу полотенца, говорит он, и к тому времени, как он возвращается с ними, миссис Клиффтон входит через парадную дверь.
Она вздрагивает, когда видит, что мы все еще стоим там, и тяжело опускает на пол наш багаж.
Я снова смотрю на лужу у своих ног и щурюсь.
Вой ветра стал пронзительнее. Дождь продолжает стучать в окна. Однако миссис Клиффтон и наши кожаные чемоданы идеально сухие.
***
Мы вытираемся и встречаемся с единственной оставшейся служанкой Клиффтонов, поваром и управляющей домом, живущей в нем, Женевьевой. Она высокая и худая как щепка, а ее волосы цвета дыма. Она предлагает крепкий, но неароматный чай. Он как угли опускается по горлу, согревая меня изнутри, когда мы идем за миссис Клиффтон осматривать дом. Я пытаюсь не сравнивать его со Склоном, но не могу не заметить, что все дверные ручки фигурные медные, в отличие от наших: круглых стеклянных. Здесь нет красивых часов дедушки, которые тикают и звенят всю ночь, не имеется и коллекции фигурок-лягушек с маленькими кусочками бумаги, засунутыми под них, чтобы они не съезжали с наклонных полок. Вместо них декоративные книги, узорчатые шторы и крошечные раскрашенные фарфоровые шкатулки, расставленные в идеально ровных витринах. В коридорах картины с изображением ваз и чаш, переполненных фруктами, а не морские карты отца или распечатанные наброски архипелагов. «По крайней мере, он увидит еще океан, когда уедет,» думаю я. Некоторые предметы мебели выглядят так, словно ими никогда не пользовались. Но, когда мы заворачиваем за угол, миссис Клиффтон с воодушевлением показывает на деревянный стул.
Уилл сделал его для меня, когда ему было тринадцать, произносит она с гордостью.
Он скорее функциональный, чем красивый, говорит Уилл.
Я обожаю его, возражает миссис Клиффтон.
Тымоя мама, отвечает Уилл, улыбаясь мне немного смущенно, и проводит рукой по коротким волосам на затылке. Он идет за нами, пока мы осматриваем застекленную террасу и парадный обеденный зал, а также библиотеку миссис Клиффтон, где книги покрывают все стены, их корешки ровные, как клавиши. Я изучаю старый патефон и аккуратный ряд деревянных тростей, когда Майлз протягивает руку, чтобы крутануть полуночный глобус небесного свода. Я хватаю его за запястье. На его руке все еще остатки арахисового масла.
Я бросаю на него предупреждающий взгляд, а потом поворачиваюсь к миссис Клиффтон:
У вас красивый дом, говорю я.
Да, эхом повторяет Майлз и вытирает руки о край рубашки. Спасибо, что приютили нас.
Миссис Клиффтон машет рукой.
Ваша мама была мне как сестра, говорит она, быстро моргает, и на секунду я боюсь, что она заплачет. Майлз напрягается рядом со мной.
Так что ты и Майлзчлены нашей семьи, заканчивает она и улыбается. Плечи Майлза снова расслабляются.
Пойдем наверх? Можете уже расположиться. Миссис Клиффтон ведет нас обратно в прихожую, где я хватаю с пола свой рюкзак, а Уилл забирает наши чемоданы.
Айла, весело говорит миссис Клиффтон, сопровождая нас наверх, помнишь, как я приезжала в Гарднер? Не на похороны, а много лет назад? Ты тогда была еще очень маленькой. Вообще-то, Уильям тоже был со мной. Вы не помните, как встречались детьми?
Нет, отвечаю я через мгновение. Шпильки начинают тянуть волосы, и я хочу найти свою комнату и вытащить их.
Мы с Джульет отвернулись на минутку, говорит миссис Клиффтон, когда мы поднимаемся на второй этаж, и в мгновение ока вы уже оба в поле, с ног до головы покрытые грязью. Она останавливается перед первой дверью после балкона. Мы сразу же запихнули вас в ванную.
Когда я понимаю, что это значит: мы с Уиллом видели друг друга в нижнем белье, а может, даже и без него, стараюсь не смотреть на него. Майлз, сдавленно хихикая, делает все только хуже.
Это правда, говорит Уилл быстро, пытаясь взяться за наши чемоданы поудобнее. Мы закапывали что-то, найденное в поле, какое-то сокровище. Не могу вспомнить, что это было. Может, если бы у нас был Внутренний взор, мы могли бы
То, как он замолкает на полуслове, заставляет меня взглянуть на него и заметить странное выражение, мелькнувшее на его лице. Его мама отдернула руку от ручки двери, и в воздухе ощущается и искрится резкое напряжение, словно они ожидают от нас какой-нибудь реакции.
Что такое Внутренний взор? спрашивает Майлз, и миссис Клиффтон едва заметно качает головой Уиллу.
О, что-то, о чем мы можем поговорить позже, говорит миссис Клиффтон, толкая дверь в первую гостевую комнату. Айла, у тебя красивое ожерелье, продолжает она, меняя тему и приглашая нас войти. Я помню это кольцо. Оно твоей мамы?
Да, отвечаю я.
Она правда отдала его тебе? тихо спрашивает Майлз, пока Уилл ставит мой чемодан на пол. Я киваю, и мне неловко от того, как он и миссис Клиффтон смотрят на мою шею.
Мне она ничего не дала, говорит Майлз, и я жду, чтобы они отвернулись, а потом прячу кольцо под ворот платья.
***
Моя комната простая и яркая, с желтыми стенами, уютная, несмотря на грозу, бьющую в окно. Здесь белая кровать с четырьмя столбиками и расшитым стеганым одеялом и сиденье у окна с видом на ветви огромного дуба. Миссис Клиффтон поставила на комод тугие бутончики столистной розы и фотографию в серебряной рамке. Юные Джульет и Матильда одеты в одинаковую школьную форму, обнимаются и смеются.
Я никогда не видела фотографии мамы в моем возрасте. Ее волосы были светлее, чем мои, каштановые, но у нее, как и у меня, серые глаза, немного широко посаженные, маленький нос и острый подбородок. Поразительно, как сильно я похожа на нее.
Я распаковываю платья и выкладываю туалетные принадлежности на молочно-белой раковине, а потом расставляю на полках томики со стихами, которые выбирала из кучи ненужных книг в углу библиотеки Гарднера на протяжении многих лет. Стивенсон, Фрост, Дикинсон, Йетс и Уайльд, все без обложек или покрытые пятнами цвета светлого чая. Пока не могу заставить себя распаковать зимнюю одежду. Может, к тому времени мы уже вернемся домой. Вместо этого раскладываю на ночном столике тупой дротик отца, мамин томик Шекспира и ленту Кэсс. Потом моюсь в фарфоровой ванне с коготками на ножках и одеваюсь к ужину. В ванной нет зеркалстранно для дома, в котором есть практически все. Интересно: не покажется ли наглостью попросить у миссис Клиффтон зеркало?
Я, как могу, укладываю волосы лишь на ощупь и направляюсь вниз на ужин.
Когда вхожу в обеденный зал, доктор Клиффтон встает со своего места у стола из красного дерева. Онболее взрослая и мягкая версия Уилла, с голубыми глазами, но не такими яркими и обрамленными проволокой очков. Я завожу вежливый, натянутый разговор: «я никогда не была так далеко на севере», «точно пойдет дождь» за ужином, состоящим из кресс-салата, жареных персиков, жареного цыпленка и чего-то вроде тыквенного тортика, поданных Женевьевой. В нашей семье мы так не ели даже до войны и начала раздачи пайков.
Один из плюсов жизни на ферме, говорит доктор Клиффтон, замечая, что я смотрю на маленький кусочек свежесбитого масла. Мне хочется размазать его, такое соленое, гладкое и густое, по куску хлеба, но я притворяюсь, что не хочу масла, и передаю тарелку дальше. Майлз повторяет за мной и тоже отказывается. Мы и так слишком вторглись в жизнь Клиффтонов, чтобы есть их драгоценное масло.
Доктор Клиффтон прочищает горло.
Ваша мама часто рассказывала о Стерлинге? спрашивает он меня, перестав резать торт. Его нож и вилка зависли над тарелкой.
Совсем немного, отвечаю я. По правде говоря, она вообще едва о нем говорила. Следует долгая пауза, как будто я ответила неправильно. Какое-то время я слышу только звон столовых приборов и то, как жую.