Итак, для неё довольно трудно говорить просто и понятно о своём возрасте, не столько по причине какого-либо личного затруднения или тщеславия, которое она, возможно, прежде чувствовала, и которое ей теперь не разрешено, сколько потому, что вопрос этот с одной стороны, довольно запутанный и может ввести в заблуждение, а с другой стороны, по крайней мере, первоначально может показаться неправдоподобным. Короче говоря, я бы предположила, что теперь было бы наиболее информативно и наименее запутывающе принимать её возраст таковым, каким он кажется, и это в известном смысле будет ближе всего к реальности. Я имею в виду тот возраст, который Вы предположили бы, увидев и рассмотрев её теперь. Можно сказать, что в действительности это и будет её истинный возраст, причём во всех отношениях, как биологически, так и физиологически. В конце концов, именно такое заключение будет вынесено компетентным врачом любого мира, по результатам полного и тщательного обследования, и даже ужасающе полного и тщательного, сделанного врачом этого мира.
Это именно тот возраст, в котором она, к добру или к худу, находится в этом мире. Однако в другом мире это было совсем не так.
Теперь она хотела бы заметить, что этот документ составлен с определенной осторожностью и анонимностью. Имя, которое она носила, конечно, никакого значения не имеет, тем более что теперь в этом мире она может носить любое имя, возможно даже ваше или кого-либо из ваших знакомых. Так что, поначалу мы просто не будем давать ей имя, вплоть до тех пор, когда её назовут другие. Также, в соответствии полученным ей запретом, она попытается скрыть названия учреждений, улиц, районов, музеев, театров, парков, магазинов и прочих объектов, которые могли бы указать или подсказать, даже приблизительно или намёком на место начала этой истории, позволив тем самым его идентифицировать. Признаться, цель данного запрета ей самой не до конца понятна, поскольку как ей кажется, в их власти приходить и уходить, куда и когда им потребуется и делать всё, что им захочется. Я вообще сомневаюсь, что их кто-то мог бы остановить. Но, разумеется, она будет соблюдать полученное указание в точности. В конце концов, у них могут быть на то свои причины. Быть может, они просто не хотят, чтобы Вы были настороже. В любом случае ей этого не известно. Могло ли для них иметь какое-то значение, если бы Вы были настороже? Или имело бы это для неё самой какое-то значение, если бы она была настороже? Неужели действительно хоть что-нибудь отличалось бы? Честно говоря, не могу этого сказать, но сильно сомневаюсь. Возможно, они не хотят, чтобы Вы знали те районы или места, в которых они работают. Однако у неё сложилось впечатление, что их деятельность, работа, или, если хотите, операции, не ограничиваются неким одним городом или городами, или даже страной и полушарием, или временем года. И причин так думать хватает. Однако фактически, она мало что знает об этом. Ей, как и другим, таким как она, обычно сообщают крайне мало, предпочитая держать практически в полном неведении, полагая, что эти проблемы их не касаются. У них теперь иные проблемы, и как обычно предполагается, этих проблем более чем достаточно, чтобы занять всё их время и внимание. Они, конечно, порой задаются этим вопросом, который, впрочем, не имеет никакого практического значения в каждом конкретном их случае. Они теперь такой вид существ или объектов, которым они являются. Таким образом, она будет рассказывать с осторожностью, скрывая детали, которые, по большому счёту, могут не иметь особого значения.
Кроме того она не посмела бы выказать даже малейшего непослушания, ибо уже на своём горьком опыте изучила какова здесь цена непокорности. Теперь она слушается так, как ей и положено, незамедлительно, во всём и со всем совершенством. Тем не менее, моя героиня полагает, что кое-кто, прочитав её историю, сможет понять несколько больше того, что она осмелилась написать. Она подозревает, что место действия, по крайней мере, город и даже его район, пусть и скрытые под завесой осторожности, могут быть достаточно очевидны для внимательного читателя. Впрочем, пусть это остаётся на совести читателя, если, конечно, таковой будет.
Ещё она хотела бы добавить, что эта рукопись написана на английском языке. Дело в том, что в своём прежнем мире моя героиня была грамотна, причём даже очень, однако в этом мире, она не умеет ни читать, ни писать, ни на одном из его языков. То есть фактически, она не грамотна, хотя понимать и говорить на основном языке этого мира она, конечно, может. Это знание просто необходимо для неё.
Наконец она могла бы привлечь внимание читателя к тому, что не так давно ей самой казалось причудой, или аномалией. В своём прежнем мире она имела крайне скудное представление об этом мире, фактически можно сказать, что она о нём ничего не знала. Все её знания о данном вопросе сводились в лучшем случае к инсинуациям, к которым люди зачастую не склонны относиться серьёзно, и чаще всего, как бы это не показалось ей немыслимо в настоящее время, предпочитают просто выбрасывать их из головы. Зато теперь она часто задавалась вопросом, не имели ли различные власть предержащие в её прежнем мире некой информации об этом мире. Не исключено, что имели, по крайней мере, некоторые из них. Могло ли быть так, что они не знали об этом? Впрочем, вполне возможно, что и не знали, или не хотели знать. Лично она этого ни знать, ни утверждать не может.
Вышло так, что эта причуда или аномалия, стала для неё законом.
Мы все понимаем, что государство или иной источник закона может решить, есть ли у человека определенный статус или нет, скажем, является ли он гражданином или не является таковым, имеет он права или не имеет, является ли он законопослушным гражданином или преступником и так далее. Это может просто заставить появиться ту или иную вещь, казалось бы, просто объявив об этом и заявив, что это правда, и это же относится и к любому из нас. И с этим нечего не поделать, совершенно ничего, понимает это человек или нет, согласен ли он с этим или нет, но всё это верно и для него, категорически и абсолютно, во всём величии закона. Это делает человека тем, что он есть, и не важно, понимает ли человек это или нет, знает ли он об этом или нет. Как видим, человека тоже можно сделать чем угодно, полностью, причём он не будет даже сознавать этого, при этом уже став чем-то иным. Теперь-то ей самой ясно, что за ней долго наблюдали, присматривались, оценивали, не исключено, что даже в течение многих месяцев, совершенно без её ведома. Она понятия не имела об этом. Она ничего не подозревала. Совершенно ничего. А тем временем её правовой статус, её гражданское состояние, уже изменились. В конце концов, решение было принято, документы подписаны и заверены, и, несомненно, с безупречной законностью. И затем, согласно закону, моя героиня, сама того не подозревая, стала чем-то, чем не была прежде. Она, ничего не зная и даже не подозревая об этом, оставаясь совершенно неосведомлённой, наивной, продолжала заниматься своими делами. Но она уже стала чем-то другим, полностью отличающимся от того, чем она была прежде. Её статус, её положение, подверглись поразительному преобразованию, которого она себе даже представить не могла. Откуда ей было знать, что согласно законам другого мира, причём мира способного проследить за исполнением его декретов и санкций, и в пределах чьей юрисдикции она, сама того не зная отныне находилась, она стала чем-то отличным от того, чем она была прежде? Моя героиня даже представить себе не могла, что то, что она считала забавным, любопытным, по-своему пугающим, причудливым и аномальным, внезапно стало реальным. А главное, она не знала того, чем она стала. Теперь она часто спрашивает себя, не может ли быть так, что некоторые из вас, возможно даже из тех, кто читает эту рукопись, так же, как когда-то она сама, уже теперь превратились, пока того не подозревая, в то же, чем стала она. Вероятно, Вы столь же не осведомлены об этом, как была она. Но ей самой реальность этого чуть позже ясно дали понять неопровержимые статьи и акты, которые не столько подтверждали гипотетическую суровость на тот момент довольно умозрительного закона, действовавшего в весьма отдаленном мире, сколько в неопровержимой манере вытеснили и заменили её собственную действительность непосредственными, бесспорными, безошибочными фактами, фактами, не только независимо законными и полностью самодостаточными, но и признанными, понятыми, принятыми и приведёнными в жизнь, со всей властью не подвергаемых сомнению обязательств и уважением к традициям целого мира, того мира, в котором она оказалась.