Он брата мово молодшего У-у-у, гад!
Татаринкривоногий, жирный, с двойным подбородком и толстыми, унизанными серебряными перстнями, пальцами, повалился на колени:
Не бей меня, бачка Аким, а? Я к тобе добер был, добер у-у-у-у!!!
Не вытирая слез, парнишка несколько раз пнул толстяка в брюхо и, сбив круглую шапочку, с остервенением плюнул тому на плешь.
Что, обижал сильно? подскочив ближе, Федька протянул парнишке нож. Тогда убей! Перережь горло или засади прямо в сердце. На!
Юный раб схватился было за рукоятку Но тут же сник и протянул нож обратно:
Не могу я так как барана. Вот если б в бою. Возьми свой ножик, мил человеце.
Себе оставь, отмахнулся Федька. Я себе еще раздобуду. А вас всех завтра-послезавтра один гость новгородский торговый заберет, всех полоняников с караваном своим на матушку Русь доставит. До Нижнего, а дальше уж сами. Мы уж многих так сплавили.
Я не хочу! стиснув зубы, отрок упрямо набычился. Да и дома у меня нет. Хочу с вами татарву эту громить, резать, жечь!
Просись, вон, у атамана.
Вожников не стал возражатьв эти времена дети взрослели рано:
Хочешь, пусть так и будет. Коли, говоришь, не осталось у тебя никого.
Между тем ордынцы под бдительным присмотром ватажников тащили на главную площадь доброу кого что было. Не артачилисьсебе дороже, да и чего зря бузитьселение-то богатое, откупиться вполне по силам, лучше малую часть потерять, чем все.
Пряча довольную усмешкупусть татары видят, что атаман несгибаем и тверд, Егор прикидывал, каким образом лучше и удобней всего переправить добро на ушкуи, точнеена трофейный насад, куда более вместительный, нежели стремительные пиратские ладейки. Те, не считая команды, брали на борт по четыре-пять тонн, насад же раз в пять-семь больше.
Господин!
Что такое? Вожников повернул голову, строго взглянув на подошедших к нему старейшин, которых, надо сказать, заметил уже давно, да только сразу же оборачиваться не посчитал нужнымслишком уж много чести!
Говорят, ты обещал посевы не жечь, а вона, за дубравойдым! торопливо пояснил подбежавший толмач Авдей.
И правда, дым, присмотревшись, Егор цинично кивнул и прищурился. Хорошо горит, похоже. А что вам до того дыма? Вы что, юные помощники пожарных?
Последнюю фразу Авдей перевести затруднился, да старики его уже и не слушали, взмолились:
Не губи, господин! Не губи посевы! Не жги все-то, оставь.
Там, мой атаман, их заимка, выселки, пояснил толмач.
Ага, Вожников шумно втянул ноздрями воздух. Эх, Купи Веник, предупреждал ведь. И что он там жжет-то?
Госпо-о-ди-и-и-ин!
Ладно, поедем, прокатимся, махнул рукой атаман. Лошадок ведите, не пешком же идти.
Зря он заикнулся о лошадях, держался-то в седле так себе, хотя уже гораздо увереннее, нежели прежде, примерно так же, как молодой, со стажем месяца четыре, водитель за рулем новенького, сверкающего полировкой и лаком, авто. Выпал случай потренироватьсяватажники Микифора Око везли с собой коней на пяти насадах, справедливо полагая, что конница пригодится всегда. Еще бы, чай не море, суша кругом!
Аксакалы по-быстренькому пригнали откуда-то лошадок, с ходу предложив Вожникову белого в крапинку жеребцав подарок. Егор ухмыльнулся, усевшись в седло: ишь, сволочиконей-то зажилить хотели, поди, в урочище какое-нибудь увели, спрятали. Не заикнулся б Егортак и не показали бы.
Авдей, скажи этимштраф с них в десять коней, чтоб больше не жулили.
Что, господин атаман?
Десять коней реквизируем то естьконфискуем. Тьфу тыв общем, себе берем.
А-а-а! Понятно.
Молодой человек плавно, как учили лет восемь назад в автошколе, выжал сцепление в смыслетронул поводья коня. Ну, слава богу, поехали. Лошадка вроде попалась смирная, без выкрутасов.
Так и ехали вдоль дубравы, прямо на дым, не медленно, но и не быстрогалопом не скакали. Да, действительно, озимое поле дымилось, а из расположенных рядом мазанок доносился визг, летели пух да перья, по всем дворам бегали ватажники, ловили птицу и скот А вот, лихо перемахнув плетень, прямо перед атаманом приземлился Никита Купи Веник, держа под мышкой нежно-белого упитанного красавца-гуся со свернутой шеей.
Паниковский, брось птицу! шутливо погрозил Егор. Чего тут такое творится-то?
Птицу не брошувечером съедим! с бесстыдной ухмылкой заявил ватажник, глядя на своего вожака преданными глазами. А тут шум наводимони, суки, двоих наших убили, Петрю да Карнишку. На засаду в доме нарвались. Онисиму бы Морде тоже не сдобровать, да, слава богу, упасся, ноги быстрыми оказались, а то б
Значит, управились тут? спокойно уточнил атаман.
Никита кивнул:
Управились.
Тогда вот что: посевы больше не жечь, скот без нужды не валить, людишек татарских не тиранить! Понял?
Понял, Купи Веник вновь ухмыльнулся, моргнул. Так я и это никому ничего худого не делаю, кровь ни единомуокромя тех, кто в засаде былине пустил, гуся вот забралдак что, нельзя, что ли?
Можно, можно, смеясь, утешил молодой человек. А кто там так визжит-то? Неужто свинья?
Не-е, Никита весело расхохотался. Свиней они не держатмагометане все ж. Там, в амбарце, Онисим одну бабу воспитываетона ж, змея подколодная, тоже в той засаде сидела, саблей била, колола копьем. Ну, мы ее все уж того перепробовали, кто хотел, Онисим вот последний остался, спохватился, чуня гуняваяране-то рот варежкой раззявил, да чего-то ждал.
Вон оно как, успокоился Вожников. А я-то подумал невесть что.
И в самом деле, насилие в лихом набеге дело обычное самое, что ни на есть житейское, как непременно сказал бы Карлсон, окажись он в подобной ситуации. Тем более, «подколодная змея» в засаде сидела, с оружием. Ай-яй-яйнехорошо! Чего ж тогда хотела-то? Женевской конвенции об обращении с военнопленными?
Из амбараточнее, это был небольшой дощатый сарайчик, выстроенный, по-видимому, для хранения сенаснова донесся визг уже и не визг даже, а какой-то утробный вой, полный ужаса и боли.
А он забавник, этот Онисим, спешившись, хмыкнул Егор. Пойду-ка, гляну, что он там за Камасутру устроилинтересно все ж. Как в остальном, все спокойно?
Ага.
Посевы больше не жги!
Да понял я, понял.
Когда молодой человек очутился в соломенной полутьме сарая, то поначалу не понял, что тут вообще происходит. И лишь когда чуть привыкли глаза
На глинобитном полу лежала обнаженная татарская дева, пухленькая, молодая, лет, может, семнадцати-двадцати. Руки и ноги ее были распятыпривязаны к вбитым в пол кольям Понятно некрасиво, но понятно. Все сделано для свободнойа кто хочет! любви, чтоб зря не трепыхалась. Сами-то ордынцы русских девок в такихвесьма, кстати, частыхслучаях ножамипрямо через плотьпришпиливали, а уж потом Так что ватажники поступили еще, можно сказать, гуманно Поступили бы! Если бы не то, что сейчас делал Онисим Морда. Вожников аж глазам своим не поверил, хотячего б и не верить-то? Особым гуманизмом этот век не отличался, нравы были зверские. Вот и здесь
Встав на колени, Онисим, поудобнее ухватив короткое метательное копье, пихал его тупым концом прямо в женское естество пленницы, по сути, пытаясь посадить ее на кол.
Егора чуть не вырвало Ну, вот же тля! Нельзя так с женщинами, даже с вражескими
Эй, боец!
Ватажник обернулсяего маленькие, какие-то свинячьи глазки сияли восторгом, из уголков рта тоненькой, блестевшей в лучах проникающего сквозь щели сарая солнышка, струной стекала слюна.
А ты, парень, однако, садист.
Бум! Короткий свинг слевав челюсть. Онисим где сидел, там и лег.
Вожников, присев рядом, вытащил из-за пояса нождевчонка что-то гневно закричала, типа «фашистский выкормыш» или что-то вроде того. Имела право, наверное, так ругаться, натерпелась
Быстро освободив пленницу, Вожников распахнул дверь:
Беги!
Девчонка непонимающе хлопнула глазами. Красивая
Беги, говорю, дура! Вон дубрава давай.
Сказал и вышел, не оборачиваясь. И в последний момент вспомнил про оставленное в сарае копье и про Онисима Морду. Повернулся