Ну и что? Это горит?
Вопрос обескуражил Барумова.
Не горит, но все же Самый разгар работы. Прогульщиков надо наказать, другим будет наука.
Андрей Петрович в душе чертыхнулся, но только и сказал:
Прогульщиков, конечно, взгреть надо. И взгрею! А сам подумал: «Тракторист Было бы из-за чего нервы портить».
Разговор не назовешь приятным. Самое время подвести итог лекции, чтобы завтра в вагонном депо сокрушительней забивать вопросы. А тут вмешиваются, прерывают мысли.
Оставь докладную и на перегон! Своей докладной ответственность за разгильдяйство Матузкова не снимешь. Спрошу по всем статьям! Дементьев потряс бумагой перед лицом Барумова, небрежно сунул в черную с блестящими кнопочками папку.
Барумов ушел не попрощавшись. «Не слишком ли я? подумал Андрей Петрович. Ничего Уж больно бесцеремонен. Если посидел за одним столом, то думает все, начальник в его руках. Таких сразу надо ставить на свое место. Молод еще!..» Одернув пиджак, он взял папку за угол, чтобы получилось небрежнее, пусть люди не думают, что он следит за своими манерами, и пошел в кабинет начальника депо. Там, в шкафу, на плечиках висели его пальто и шапка
* * *
Вечером Гришка гремел стульями, передвигая их за столом, недовольно дергал шнуры то у розетки, то у репродуктора. Не провода подсунули в общежитие, а гнилостную штуку! Весь вид красноречиво говорил Гришка обижен. И виноват начальник участка. Насупившись, несколько раз прошел мимо Барумова. Читает. Можно подумать, что в самом деле интересно читать с натянутыми нервами. Притворяется. О-от человек! Видно, что переживает, а ни в какую, чтоб поговорить.
Павел иногда отрывался от книги, отвлеченный громом стульев. Напрашивается? Ну так спрашивай, если надо! Испортил день, да еще вечер добавляет. Вот опять начал переставлять стулья с выкрутасами, с громом: спинку к спинке или подсунет сиденье к сиденью. Ложись, как на диване.
Нельзя поаккуратнее? сдержанно спросил Павел.
А я что? вызывающе повернулся Гришка.
Ничего.
Если ничего, то нечего! У меня тоже нервы! Сразу вспылил, раскраснелся, будто его долгое время сдерживали. Я тоже человек! У меня тоже есть! постучал пальцем по груди, тут же уцепился за шнур у розетки.
Не дело выслушивать такое. Павел не спеша оделся и пошел в столовую. Когда вернулся в общежитие, Гришка уже спал, с головой укрывшись одеялом. Наконец-то можно было поразмыслить о сегодняшнем дне. И прежде всего о Дементьеве.
Если оторвал от чего-то срочного, так и скажи. Может быть, не стоило подступать с официальным докладом? Сначала объяснить, внести предложения. Ну, так и скажи!
Лег спать в полночь. Заснул не сразу. Ведь абсолютно все равно, как на него смотрит Дементьев, что может предпринять. Барумову скорее бы постигнуть тонкости своей работы. Нужен не только книжный багаж в голове, но и опыт. А опыт, как и знания, на всю жизнь.
И все-таки обидно. Лично для себя, что ли, Барумов с этой докладной? Для дистанции, для участка, для общего дела, наконец! Как же укреплять дисциплину? Через неделю к Гришке не подступишься, поздно будет.
Утром, проснувшись, повернулся к соседней кровати: пусто! Несмотря на ранний час, постель была тщательно заправлена. Простыня конвертиком, посредине узкая полоска бордового одеяла, подушка взбита, как у девушки на выданье. Только приляг, сразу утонешь в блаженстве. Успел куда-то! Куда спешить? Сегодня выходной
Гришка заявился вечером. Вид победителя. Ухмылочка независимости скользила по губам.
Честь имею откланяться. Вместе с помощником.
Не кривляйся. Если хочешь говорить, то говори нормально.
Гы-гы Я и сам поучу кого хочешь. Так-то, товарищ начальник. Больше не желаем с вами в ладушки играть.
Уходишь, что ли?
Так точно. О чем ставлю в известность. Утречком ранним помашу платочком.
Завтра уже не будешь?
Ха, захотел чего. Завтрачком будем сажать без вашего позволения у начальника Тузенкова. Но вы не скучайте. Я буду приезжать. Я здесь прописан, здесь и поживу. Ясно? Побудем здоровы до позднего вечера.
Новость убила Барумова. Видя его растерянность, Гришка с откровенным удовлетворением смотрел в лицо Павла и готов был прыгать от мстительной радости.
Кто разрешил?
Гм кто. Значит, разрешили! Мы не сами, у нас порядок.
А Вендейко?
Барумову несладко спрашивать, неприятно смотреть в озаренное победой лицо Гришки.
Гы-гы, спрашивает. Он по гроб мой.
Нет, от таких вещей вопросами не отмахнешься. Павел пошел в контору. Как всегда, дверь открыта. В какой вечер ни заглянешь, всегда встретишь уборщицу Наталью Ивановну. Вытирает телефоны, двери, звенит связкой ключей, в десятый раз за вечер выглаживает тряпкой полы в комнатах.
Дементьев ответил быстро, словно в выходной день не отходил от телефона.
Насчет Матузкова? Я согласовал. А почему я должен ставить тебя в известность? Говорил тихо-тихо, да как пальнул: Я начальник дистанции и прошу не указывать!
Барумов замолк. Только выслушивает да краснеет от негодования.
Где хочешь, там ищи тракториста. А план выполни! Человек не хочет работать у тебя. Не хочет! А ты подумай почему? Значит, сам хорош. Все разбегутся, а ты продолжай гадать: почему?
В тягостном раздумье глядел Барумов на телефонный диск. Жаловаться? Писать Дементьеву официальную докладную? Нет, спасибо, уже писал
Мы-ы-ыладой человек, ты ить новенький. А? Говори громче, с правой стороны. Я туговатая.
Наталья Ивановна, сухонькая, маленькая, с добрыми евангельскими глазами, присела за стол напротив Барумова.
На гулянку собрался?
Никуда не собрался!
Будешь в конторе?
Не спешу я! Некуда!
Мы-ы-ыладой человек, ты б написал мне. Расписываться умею, а больше силов нет.
Давайте напишу! Что надо!
Наталья Ивановна принесла серенькую хозяйственную сумку, запустила в нее темные жилистые руки. Сейчас достанет пухлую связку потертых ответов на свои жалобы. Может быть, у нее крыша течет или с пенсией неладно получилось. Сейчас придется читать монотонные бумаги, разбираться, кто прав. Потом под диктовку весь вечер на нескольких листах чертить очередное заявление в очередную организацию.
Но перед Барумовым Наталья Ивановна бережно положила стопку красно-синих праздничных открыток. «С Октябрем!» горели алые слова на голубом небе, пестром от ракетного салюта.
Напиши как надо. Складно сумеешь? Сперва ко мне домой.
Самой себе, что ль?
Сестре, Дуняшке. Живем вместе, одинокия мы, обижается, коли по почте не пришлю открытку. Ты проверь, марки на все открытки я приляпала? Стыдно пропускать.
Проверю! Чего писать?
Пиши так. Дорогая Дуняша, цалую много-много раз. Твоя сестра Наталья.
Сначала надо с праздником поздравить! А потом целовать!
Да ить с праздником они уж написали.
Наталья Ивановна кривым ногтем постучала по алым буквам.
А потом напиши начальнику нашему, Андрею Петровичу.
Начальнику не буду!
Удивилась, присмотрелась ясными глазками.
Эт почему же? Он вроде ничево. Со слезами от него никто не выходил. Вот до нево был, того даже за это с работы турнули. Ну, гляди. В сторонку отложи, одну-та. Лиду Ляксандру попрошу. Она их быстро строчит на машинке. Теперь давай кладовщику нашему, Митрохе. Митрофан Тарасыч он.
Всем будем писать?! Всем, говорю, кто работает в дистанции?
Всех-то я не знаю. Их, считай, полтыщи. Только этим, она медленно покрутила рукой по столу. Только в Кузнищах. Но и то о-ое-е-ей! Ну вот. А теперь булгахтеру
Странное дело! Чудновато, а приятно было выслушивать подсказки Натальи Ивановны, откладывать очередную заполненную открытку и смотреть, как напрягала она морщинистый лоб. Не пропустить бы кого! Ей страшно подумать, как обидится человек, если не получит к празднику ее поздравление.
Из конторы Павел направился на Сигнальную, к Якову Сергеевичу. Поздновато, но идти надо.
Яков Сергеевич готовился в ночную поездку. Под вешалкой у порога стоял чемоданчик с провизией, с чемоданчика свешивался полосатый шарфик.
О-от, ночной гость, удивился он. Вовремя, Идем чай пить.