А в форме ты его не боялась? усмехнулся Иг.
Нет, отвечала Елена. Вальтер мне круглый шоколад давал.
И ты брала? ужаснулся Сергей.
Брала Но галеты мне больше нравились.
Да как же можно из рук врагов брать еду? возмутился Сергей.
Уж брала, глаза у Медуницы сузились, ушли в глубь воспоминаний.
Понимаешь, попытался оправдать Елену Шашапал, если отказываться, то можно было этих немцев разозлить. И неизвестно, что бы они сделали c Еленой, да и с бабушкой ее
Курт Тучку любил, вспомнила Медуница. И она его признавала. Когда бабушка без ноги лежала долго, Курт лучше меня доить Тучку намастырился. Тучка немцев не жаловала. А Курта вот допускала к себе. Курт смешной был. Пухлый. Как большой лопух с огорода Вальтер против него худой. Чернявый, дотошный до всякого, что узнать хочет. Очки аккуратненькие. Двое очков у него было. С одними писал больше, другие всегда на носу. А без очков потешный. Что ворона удивленная.
Скажи, а как же бабушка твоя с партизанами встречаться могла, когда у вас немцы стояли? спросил Ник. И в селе немцев полно?
До того, как без ноги осталась, бабушка Мария много чего мамаше-тетке и Аксюте косенькой таскала. Картошку, муку У мамаши-тетки огород прямо в ельник упирался. А у Аксюты, с другого угла деревни, лес с подлеском за плетнем. Елочки плотно к погребу подходили. Ну и мамаша-тетка с Аксютой к нам тоже нередко наведывались. Как-никак сродственникам, где детишек полон дом, помогать надо. Такое и немцы понимали. К тому же Вальтеру бабушкина стряпня сильно полюбилась, Медуница при этом воспоминании даже руками помогать себе стала, для большей наглядности, должно быть. Перво-наперво Вальтер дрочены в яйцах с кислым молоком уважал. У бабушки Марии сестра замужем за белорусом была. Через него бабушка дрочены и научилась печь. Вальтер, когда дрочены ел, вспоминал, как они с дружком Хельмутом, так дружка его звали, когда малые были, оладьями из картошки с луком у бабушки Хельмута объедались. Это нам Курт объяснял Курт харчей для нас тоже не жалел. Вот у бабушки, хоть по малости, да кое-что скапливалось, сродственникам в подспорье Еще нет-нет, да глядишь, лекарствами какими Вальтер бабушку снабдит. Как она ему про болезни детячьи жаловаться станет. Понимал, откуда людям теперь брать. А что до мамаши-тетки да Аксюты косенькой, они очень даже с понятием бабы. Зима многоснежная, вьюжная стояла. След всякий мигом заметает Теперь с дровами как быть? Война. Летом да осенью не каждый дров запасти успел. Бабушка у Вальтера для себя да сродственников наловчилась поблажку испрашивать, чтоб в лес за дровами на санках съездить. Вальтер часовым на околицах говорил, они пропускали. Знали бабушку в лицо, потому как из-за всякой болячки не только в сельсовет, где Вальтеру немецкую больницу сделали, но и к нам захаживали. Один начальник охраны чаще других наведывался. Имя смешное Отто Отто Туда и обратно говорить можно На гусака похож. Как Отто в избу заявится, бабушка Мария капусту и грибы на стол выставляет. Потому что Вальтер с Отто за бутылку принимались. А Курт им банки консервные открывал Этот Отто над всеми охранниками в деревне командовал. Оттого бабушке и нашим всем на санях за хворостом в лес путь открыт был. А зимой в санях как без сенной подстилки, али соломенной, усидеть? А в соломе завсегда схоронить кой-чего можно. Да и партизаны тех немцев, что у нас в деревне стояли, не тревожили до поры. Все тихо, без стрельбы шло. «День короток, ночь велика. Силы копить надо», так бабушка Мария про зиму сказывала. Партизаны в деревню нечасто в ту пору наведывались. Лишь по крайней нужде. Больше в сумерки иль в ночь. Когда завьюжит крепко. Раз один пожаловал все ж. Вальтер с Куртом у нас недели две как в избе стояли. Ну да В ноябре я ноги поморозила А в начале декабря немцы пришли. Календарь свой повесили. Курт меня обучал по нему. Децембердекабрь по-ихнему будет Вот в децембер самый дед бородатый из лесу и пожаловал к нам в избу. Хорошо, Вальтер и Курт у себя в больнице, в сельсовете были. Я на печке заспалась. Проснулась когда, слышу голос чужой. Гляжу, сидят бородач с бабушкой. Разговоры разговаривают. Тут Вальтер с Куртом возвернулись. Дед с лица спал. А бабушка Мария и говорит Вальтеру, кум вот, дескать, из Сугробина явился. Беда у него в дому. Внук захворал сильно. Прознал кум, какие у меня знатные немецкие начальники стоят. Голову сложить не убоялся, пришел Христом-богом лекарство вымаливать Гляжу, поверил Вальтер. Только не поймет никак, что значит «кум». Уж бабушка ему тогда через Курта объяснять стала, что «кум» по крестинам родственник. Она «кума». А бородач«кум». То есть матерь и отец крестные. Того ребенка, которого крестили. Вальтер сочувствует, кивает. Понравилось ему про крестины У Вальтера тоже крестик был. Я видела раз. На крестике боженька замученный.
Кем замученный? как всегда, не удержался Шашапал.
Не знаю я, вздохнула Медуница и продолжала. Бабушка Мария видит, как Вальтер расчувствовался. Кивает. «Я», «я» говорит. Это «да-да» по-немецки означает. И приступила бабушка у Вальтера лекарство вымаливать. Вальтер очки от пота трет, губами чмокает. Потом ушел к себе. Жили они, вестимо, в горнице. Пошуршал, пошуршал. Приносит лекарство. Тут и бородач сообразил, как быть. В ноги Вальтеру кланяется.
Откуда ты все-таки знаешь, что этот «кум» был партизан? усомнился Шашапал.
Да уж знаю, чуть прищурившись, заверила Медуница Шашапала.
* * *
Короткие слепящие вспышки, пробив толщи ушедшего времени, выхватывали, возвращали из небытия встречи, обрывки разговоров, нелепые и страшные видения событий, что вершились в засыпанной снегом деревне, на стыке сорок первого и сорок второго годов.
Пылкое воображение друзей Елены порождало множество разных версий, фантазий и картин, в реальность которых мальчишки уверовали с поразительной необратимостью.
Перед слушателями Медуницы вдруг высветился леденящий провал, поразивший обыденностью ужаса. Провал, в котором каждый из заглянувших в него по-своему видел, сопереживал и домысливал происходившее тогда в Зиморях.
Зримость и осязание присутствия в ярких всплесках памяти Медуницы были столь притягательны, что держали всю четверку во взвинченном напряжении. Переполняли вещими голосами, предчувствиями, видениями, превосходящими достоверностью любую явь А Елена все говорила и говорила
* * *
Сергей еще продолжал слышать голос Медуницы, но смысл слов улавливать уже перестал. Тяжелели, слипались веки, звуки распадались, убаюкивали
На продувной колокольне деревни Зимори дежурил долговязый обер-лейтенант Отто. Рядом у пулемета топтался солдат. От нечего делать Отто тренировал меткость, наводя винтовку с оптическим прицелом на движущиеся внизу предметы. Вот крест прицела вышел на голову крупной серой кошки. Но улыбнуться, обозначив выстрел, Отто не смог. Кошка выпрыгнула из фокуса. Будто почувствовала угрозу, метнулась с крыши сарая за погреб.
Не успел, произнес вслух обер-лейтенант Второй «промах» из восемнадцати возможных «попаданий» за полчаса. В общем, не так уж плохо. Карл, когда вы последний раз стреляли из пулемета? обратился Отто к солдату.
Почти месяц назад, господин обер-лейтенант. На лесной дороге, с бронетранспортера. По приказу фельдфебеля Шранке. Для профилактики.
Именно из этого пулемета, Карл?
Нет, господин обер-лейтенант. Этот находился в руках у ефрейтора Грубеца.
Значит, из этого пулемета вы пока не сделали
Отто Шмидт! Вы готовы к рождественским сюрпризам?! примчался снизу гортанный выкрик.
Шмидт шагнул к проему, посмотрел вниз.
Сергей последовал за его взглядом.
У ограды под колокольней стоял майор медицинской службы Вальтер Штольц.
С трудом удерживая на задранной голове фуражку, схожий с вороном, майор размахивал розовым конвертом.
Я весь внимание, герр майор! приветствовал Отто приятеля.
Сейчас я поднимусь к вам вместо Деда Мороза! крикнул Вальтер и высоко засмеялся.
Когда окрапленное багряной испариной горбоносое лицо Вальтера Штольца со сбившимися на лоб очками показалось в проеме звонницы, Сергей понял, что майор сильно навеселе.