Два меланезийца с трудом катят в гору тележку с какими-то мешками. Улица очень узка, и вынырнувший из-за поворота лимузин не может проехать. Не так-то легко маневрировать тяжелой тележкой: улица оглашается нетерпеливыми сигналами. Из машины выскакивает длинный англичанин с липом кирпичного цвета и неожиданно высоким срывающимся голосом кричит на меланезийцев. Вот тебе и традиционная английская сдержанность!
Садится солнце, и на сразу потемневшем небе вспыхивает россыпь золотых звезд. Улицы пустынны, тихо, редкие фонари вырывают у мрака участки дороги.
Вдруг идущий впереди гидролог Толя Волков останавливается и прислушивается: да, действительно, неторопливый перебор гитары. Еще несколько шагов, и мы поравнялись с домом, около которого на скамейке сидят две девушки, одна из них с гитарой. Мы спросили, как ближе пройти к порту. Нам приветливо пояснилии незаметно завязался непринужденный разговор. Выяснилось, что они сестры, уроженки архипелага Самоа. Работают на складах копры.
Вы здесь давно живете?
Очень. Нас привезли, когда мы были совсем маленькими. А сейчас «цветным» въезд на Новую Гвинею не разрешен, сказала одна из сестер.
А язык свой помните?
Нет, уже забывается. Вот только песни помним.
Мы попросили спеть. Они в два голоса исполнили грустную самоанскую песню, главное содержание которойтоска по родине.
Порт освещен слабо и в этот час безлюден, но у «Витязя светло и шумно. Судовые прожекторы ярко освещают палубы и прилегающую часть пирса, где собрались меланезийцы и папуасы. «Белых» мало, и они держатся особняком. Смех, шутки, песни, разговоры продолжались до позднего вечера.
Утром следующего дня мы пошли на рынок.
Между урезом воды и лентой шоссе втиснулась узенькая каменистая тропинка, по которой впереди нас, прихрамывая и слегка сутулясь, идет высокий немолодой папуас.
Услышав голоса и увидев целую толпу «белых», он сошел с тропинки, уступая дорогу.
Good morning.
Папуас, а это был, несомненно, настоящий папуас с густой шапкой мелко вьющихся волос и характерным орлиным носом, растерялся, при этом его суровое лицо приняло мягкое и какое-то доброе детское выражение.
Вы спрашиваете где национальный рынок? О да! Вы идете правильно, неожиданно на хорошем английском языке заговорил папуас.
Редко можно встретить папуаса или меланезийца, хорошо владеющего английским языком. Колонизаторы не заинтересованы в том, чтобы «туземцы» получили доступ к современным знаниям.
Правда, в общеобразовательных школах, открытых австралийской администрацией для папуасских и меланезийских детей, преподавание ведется на английском языке, но подавляющее большинство обучается в трехгодичных миссионерских школах. Преподавание в них ведется на местных диалектах и ограничивается священным писанием и молитвами.
Логическим следствием такой постановки образования явилось то, что в 1948 году официальным языком в Папуа был объявлен уродливый жаргон «пиджин-инглиш»явление сугубо колониальное, возникшее в результате общения местных жителей с английскими торговцами и скупщиками. Сколько-нибудь сложные понятия с помощью «пиджин-инглиш» выразить невозможно.
Основной мотив, который выдвигала австралийская администрация при объявлении жаргона языком официальнымэто языковая раздробленность. Действительно, на Новой Гвинее насчитывается сейчас около 400 различных диалектов и наречий.
«Почти в каждой деревне свое наречие», отмечал Миклухо-Маклай. И если его экскурсии длились более одного дня, ему требовались два или даже три переводчика. Это «вавилонское столпотворение» поражало и других исследователей. В новогвинейском фольклоре есть такая легенда: «Очень давно юноша и девушка, полюбив друг друга, решили идти по тропе жизни рука об руку, но их союз противоречил воле родителей и племени. Влюбленные решили бежать. Их побег был вскоре обнаружен, и все племя вместе с родителями стало преследовать их. Беглецов настигли, но те влезли на огромное дерево, которое, пожалев влюбленных, стало расти прямо на глазах. Тогда решили спилить дерево. Подпиленное дерево упало с таким ужасным грохотом, что память испуганных преследователей пострадала, и они, после того как разошлись по своим деревням, начали говорить на разных языках».
Следует отметить, что в последнее время произошло частичное объединение диалектов и возникли так называемые большие языки, охватывающие значительные территории. Это, например, язык меланезийского племени моту, на котором стали говорить жители в большом районе, примыкающем к Порт-Морсби, или язык добу на островах Луизиады.
Папуасские языки не имеют письменности, и даже единственный журнал для папуасов и меланезийцев, издающийся в Порт-Морсби в очень небольшом тираже «Papuan villager», печатается на английском языке. Трудно говорить, по какому пути объединения языка пойдет Новая Гвинея, одно ясноза основу общенационального языка народы Новой Гвинеи не взяли бы чуждый им «пиджин-инглиш».
Но пока Новая Гвинеяфактически колония, и ее делегат Айсолини Салин, выступивший на Первой конференции народов Тихого океана, с горечью констатировал: «Мы не имеем общего языка»
Но вернемся к нашему попутчику. Да, он действительно папуас из племени элема, живущего на побережье залива Папуа. Зовут его Данги. Ему много пришлось жить среди европейцев, и он научился хорошо говорить по-английски.
За разговорами незаметно прошли большую часть пути. Примыкающая к урезу полоса берега снова стала просторнее, показались какие-то строения, а совсем близко, в бухточке, на зеленом от отражающихся пальм зеркале воды расположилась флотилия лодок с убранными парусами. На носу одной из лодок о пальмовый канат, поддерживающий мачту в вертикальном положении, терлась пегая коза, а на соседнейнагие ребятишки забавлялись с поросенком, издававшим время от времени пронзительный визг.
Это привезли на продажу? спросили мы нового знакомого.
О да! Но многие так и живут вместе с животными. С этих лодокмы называем их лакатойловят рыбу и жемчуг. А для многих это плавучий дом. Ну вот вы и пришли, желаю вам всего хорошего, сказал Данги.
Приходите к нам на корабль!
Благодарю вас.
Мы простились с Данги и свернули на рынок.
На берегупросторный навес, однако большинство аборигенов предпочли разложить свой товар просто в тени пальм. Оранжевые апельсины и гроздья зеленых и молочно-желтых бананов, лиловатые клубни батата и кокосовые орехи рассыпаны на банановых листьях.
На веревках, натянутых между стволами пальм, подвешены диковинные рыбы. Некоторых из них мы узнаемэто коралловые. Тут же и панцири гигантских морских черепах, разнообразные раковины, крабы.
Многие меланезийцы и папуасы пришли на рынок, вероятно, из ближайших деревень и одеты более или менее по-европейски, но непременно босые. А некоторые были, по-видимому, из отдаленных мест. Темно-коричневые тела женщин украшены затейливой татуировкой. Никакой одежды, кроме юбочек из сухой травы или из листьев пандануса. Мужчины также обнажены, и на фоне темной кожи выделяются ярко-красные или оранжевые набедренные повязки.
Не уступая пестротой и колоритностью восточным базарам, рынок в Порт-Морсби явно уступал им в динамичности. Не было слышно возгласов, зазываний. Назвав цену, продавец уже не занимался покупателем, а спокойно продолжал перекладывать товар или просто безучастно созерцать происходящее вокруг.
Вблизи базара раскинулось предместье Порт-Морсби, населенное коренными новогвинейцами. Дощатые домики покрыты гофрированным железом или пальмовыми листьями. Эти хрупкие домики обступают со всех сторон стройные красавицы пальмы. Улицы не асфальтированы, и в пыли возятся голые ребятишки. Взрослых не видновероятно, все на работе. Лишь иногда можно увидеть старую меланезийку, хлопочущую у очага, сложенного из камней вблизи дома.
К первому советскому кораблю, прибывшему на Новую Гвинею, жители проявляли огромный интерес, и в течение трех дней стоянки в Порт-Морсби к нам на судно было настоящее паломничество. Научные работники переквалифицировались в гидов и водили морсбийцев по кораблю, знакомя с его научным оборудованием и лабораториями.