Что же вы мало кушаете, сказалъ онъ обращаясь къ адмиралу:позвольте попотчевать васъ этимъ соте изъ рябчиковъ. По времени года, рябчики теперь рѣдкость, но мой Яковъ мастеръ все отыскать. Онъ учился у Шевалье, а послѣ, сказываетъ, окончилъ свое мастерство на кухнѣ покойника Нессельроде. А у Нессельроде все посланники и высокія особы обѣдалитакъ онъ сказывалъ. Онъ мастеръ своего дѣла. А вы знаете, ваше превосходительство, всякое дѣло мастера боится. Прошу! Эй, Ефимъ, подай сюда соте.
Благодарю васъ, я ѣлъ и супъ и говядину, я не большой охотникъ до ѣды, сказалъ адмиралъ.
Да какая же это ѣда? Каша, щи, говядина, пожалуй что ѣда, а это лакомство, деликатесъ. Ужъ откушайте.
Не могу, Сидоръ Осиповичъ, я ѣмъ, когда голоденъ, а удовольствія въ ѣдѣ безъ голода, найти не сумѣлъ.
Ракитинъ обратился тогда къ Серафимѣ Павловнѣ, и лицо его просіяло, когда она согласилась и кушала съ аппетитомъ, похваливая искусство повара.
Я люблю маленькія блюда, petits plats, пояснила она:не обращайте вниманія на моего Antoine, онъ у меня чудакъ. Знаете ли, что онъ однажды сказалъ мнѣ, когда я жаловалась, что нашъ поваръ готовитъ очень плохо, и все простыя грубыя блюда.
Какъ же это грубыя? спросилъ Ракитинъ.
Да какъ вамъ сказать? Все такое обыкновенное: лапшу съ вотрушками или говядину огромными, жирными кускаминичего изысканнаго, замысловатаго.
Понимаювъ своемъ родѣ щи да каша, для насыщенія, а не для удовольствія, сказалъ смѣясь Ракитинъ.
Именно. Это и есть мысль Antoina. Онъ потому и сказалъ мнѣ: ѣсть дурная привычка.
Ракитинъ расхохотался.
Дурная привычка; однако безъ этой привычки помереть надо.
Адмиралъ хотѣлъ сказать, пояснила Зинаида Львовна, что ѣсть не для утоленія голода, а для наслажденія, дурная привычка. Не такъ ли? обратилась она къ адмиралу.
Именно такъ, и въ писаніи это названо весьма мѣтко: чревоугодіемъ. Церковь считаетъ это грѣхомъ.
Истинная правда, вставилъ свое слово, до тѣхъ поръ сидѣвшій безмолвно, Андрей Алексѣевичъ Безродный. Что надо человѣку, чтобы утолить голодъ и, такъ сказать, отдать долгъ тѣлесной природѣ? тарелку щей, кусокъ хлѣба. Бывало въ Сибири
Глаша улыбнулась, нагнулась къ Анатолію и шепнула: тѣлесной природѣ! Прелестно! Оба разсмѣялись.
Ну, полно о Сибири, старый другъ; а лучше покушай и ты этого соте, которому должную похвалу приписала Серафима Павловна, спасибо ей, не побрезгала.
Я не прочь поѣсть, а нѣтътакъ и обойдусь, сказалъ Андрей Алексѣевичъ, обильно наполняя свою тарелку. Мнѣ случилось въ Сибирѣ ѣсть только щи да кашу мѣсяца по два, зато, пріѣхавъ въ Томскъ или Тобольскъя съ друзьями пировалъ до ранняго утра. Помнишь, Сидоръ Осиповичъ?
Какъ не помнить! Золотое было времечко, золотая молодость! она не воротится, но зато теперь полюбуюсь, повеселюсь, погляжу на молодость удалую и веселую дѣточекъ моихъ. Для кого же и для чего же мнѣ деньги, какъ не для нихъ, не въ ихъ удовольствіе?
Казалось, что эта послѣдняя фраза добраго хозяина не понравилась ни Зинаидѣ Львовнѣ ни адмиралу, но Серафима Павловна пріятно улыбнулась и весело сказала:
Конечно, деньги потому и пріятны и дороги, что ими мы можемъ тѣшить себя и дѣтей нашихъ.
Адмиралъ сдѣлалъ какой-то вопросъ, и разговоръ принялъ другое направленіе.
Когда обѣдъ, обильный, длинный, утомительный, наконецъ, окончился, и стали подавать десертъ, Ракитинъ опять не утерпѣлъ, сказалъ:
Попробуйте ананасы; выписалъ изъ Москвы, мои еще не доспѣли. Должны быть хороши. За штуку заплатили по золотому, самъ мой главный управляющій выбиралъ. Доложу вамъ, это не дорого. Свои-то ананасы, я знаю это по опыту, не въ золотой обойдутся, но гораздо дороже. Оранжерея, мы какъ-то считали это, помнишь, Зинаида Львовна, обошлась намъ въ 3000 годично, а теперь и дороже; лѣса вырубали А я люблю свои оранжереи. Вотъ и Анатоль мой тоже. Вѣрите ли, въ разоръ меня разоряетъ. Придетъ въ оранжерею, срѣжетъ два-три ананаса, будто это яблоки, да и съѣстъ. Весело смотрѣть, какъ онъ своими крѣпкими бѣлыми зубами откусываетъ. Что жъ? На здоровье! Затѣмъ я въ молодости трудился и частенько на пищѣ св. Антонія сидѣлъ, какъ говоритъ жена, чтобы и она и дѣтки на бархатѣ сидѣли, на золотѣ кушали лакомства заморскія.
И опять не понравился Зинаидѣ Львовнѣ разговоръ мужа; такая ужъ въ этотъ день была незадача, а прекословить мужу она не хотѣла, уважая его и желая, чтобы и другіе уважали его. Она, чтобы перемѣнить разговоръ, поглядѣла на мужа и встала. Всѣ встали за нею. Начались обычныя благодаренія хозяйкѣ и хозяинуи всѣ потянулись въ гостиную.
Чего прикажете: чаю или кофею? спросилъ Ракитинъ у своихъ гостей.
Мне кофе, а мужу чаю; онъ охотникъ до чаю, сказала Серафима Павловна.
Эй, эй, кто тамъ! Ефимъ чаю, да лучшаго, цвѣточнаго, у меня цыбикъ выписанъ изъ Нижняго, сказалъ Ракитинъ.
Благодарю, отъ чаю я не откажусь, сказалъ адмиралъ, люблю хорошій чай и пью его съ удовольствіемъ.
Лицо Ракитина такъ и просіяло.
Угощу васъ на славу! воскликнулъ онъ весело:благодарю васъ, что меня утѣшили, потому за столомъ вы почти ничего не кушали.
Прямой вы русскій человѣкъ, хлѣбосолъ, гостепріимный хозяинъ, сказалъ привѣтливо адмиралъ.
Зинаида Львовна улыбнулась милою улыбкой и, обратясь къ сидѣвшему рядомъ съ ней адмиралу, сказала ему вполголоса, такъ что мужъ не могъ слышать, что она говорила:
Да, вы правду сказали, мужъ мой гостепріимный хозяинъ и истинно добрый человѣкъ. Вотъ уже 16 лѣтъ, какъ я замужемъ, но вѣрьте, до сихъ поръ не привыкну къ добротѣ егоона меня растрогиваетъ. Кому, кому онъ ни помогалъ, и какъ часто былъ обманутъ!
Отъ этого ни одинъ порядочный и добрый человѣкъ не застрахованъ. Только негодяевъ и мошенниковъ обмануть трудноони всѣхъ по себѣ судятъ, всѣхъ подозрѣваютъ и отъ всѣхъ остерегаются, сказалъ адмиралъ, а добраго и благороднаго человѣка ничего нѣтъ легче, какъ обмануть и обокрасть.
Мой мужъ знаетъ дѣла, но остался, несмотря на свою опытность, мягкосердъ и довѣрчивъ. Я, право, за нимъ не знаю капитальнаго недостаткаодна моя бѣда съ нимъ: слишкомъ дѣтей любитъ.
Бѣда не большая, возразилъ адмиралъ, улыбаясь.
Ахъ, большая, большая, отвѣтила Зинаида Львовна съ увлеченіемъ и жаромъ. Перебаловалъ мальчиковъ, воли имъ далъ слишкомъ много. Удержа они не знаютъ, узды на нихъ нѣтъ.
Это ужъ не любовь, а слабость, замѣтилъ адмиралъ.
Онъ не отъ слабости, онъ человѣкъ съ большимъ характеромъ и разумныйэто у него отъ ложнаго пониманія жизни. Онъ стоитъ на томъ, что мальчикамъ надо имѣть характеръ.
Онъ правъ! куда же годенъ молодой человѣкъ, а тѣмъ больше мужчина безъ характера?
Да, но характеръ не вырабатывается въ своеволіи и невоздержанности. Трудно имѣть характеръ, вырастая въ слишкомъ большой роскоши, не зная отказа ни въ чемъ.
Конечно, это другой вопросъ, сказалъ адмиралъ.
Все тотъ же, но это оборотная сторона медали. Мы, я и мужъ мой, часто споримъ объ этомъ. Я говорю: пусть сперва выучатся повиноваться и управлять собою, чтобы потомъ быть въ состояніи управлять другими. А онъ говоритъ: пусть живутъ свободно и счастливо, жизнь потомъ научитъ покоряться обстоятельствамъ. Я говорю: воспитаніе вырабатываетъ зачатки характера, а жизнь его окончательно утверждаетъ. Вотъ хотя бы старшій сынъ мой, Анатоль; онъ умный и способный мальчикъ, но ему нужна узда.
Узда всѣмъ нужна, сказалъ адмиралъ, и мнѣ и вамъ и во всякіе годы.
О чемъ это вы такъ серіозно разговариваете? спросилъ Ракитинъ, отходя отъ Серафимы Павловны и подсаживаясь къ женѣ своей и адмиралу.
Да вотъ, адмиралъ говоритъ, что и ему въ его лѣта и всякому во всякія лѣта нужна узда.
Смѣяться изволите! воскликнулъ Сидоръ Осиповичъ.
Нѣтъ, я не смѣюсь, я говорю серіозно. Что такое узда, это значитъ не распускать себя, владѣть собою и управлять твердо тѣмъ, чтò намъ дано: состояніемъ, семьею, подвластными. Кто этого не дѣлаетъраскается рано или поздно.
Состояніемъ, конечно, управлять надо, но въ семьѣ я врагъ стѣсненія и еще не раскаивался, что предоставилъ дѣтямъ моимъ свободу. Зато они любятъ насъ и имъ будетъ чѣмъ помянуть золотую молодость. Я, ваше превосходительство трудился въ потѣ лица не для того, чтобы ихъ печалить отказомъ. Пусть живутъ въ свое удовольствіе.