Пацан, кажется, этого не заметил. Он прижался затылком к спинке кресла и скомандовал:
Касание, прямо сядьте.
Сергей обалдело повиновался, и шасси тут же ударили в бетон, ухватили полосу и понесли по ней «боинг» уже не прыжком, а катаньем. Впереди жидко похлопали. Сергей снисходительно пояснил:
Посадки давно на автоматике, пилотам просто запрещено в управление соватьсякому аплодировать-то?
Давно на автоматике, повторил пацан с прикрытыми глазами. Посадки на автоматике, автоматика импортная, самолеты заграничные. Своих нет. Ни самолетов, ни взлетов, ни автоматики, ни одежды.
С бабушкой живешь, да? уточнил Сергей, вытаскивая телефон и отключая авиарежим.
Разговор стал тухло неинтересным, а Карине требовалось написать «Сели» традиция такая. Кругом шумно вздымались пассажиры, чтобы выдернуть ручную кладь из рундуков над головами и десять минут тупо стоять в проходе. Генетически обусловленная тоска по очередям, не иначе.
Телефон американский? спросил малой.
Вот еще, рассеянно оскорбился Сергей. Сроду в секте яблочников не был. Все родненькое, китайское.
Малой сказал со странной тоской:
Летать учились, в космос хотели, «Костер» читали, клятвы давали. Могли уже на Луне яблони сажать и по Марсу гулять. А заместо этогородненькое китайское, лучшее американское, надежное немецкое. Бочка варенья и корзина печенья вместо неба и космоса. Чего ж вы предатели такие, а, Серый?
«Кто предатель?» хотел рявкнуть Сергей, схватив, возможно, мелкого наглеца за шкирятник, но не рявкнул. Наглеца в соседнем кресле не было. Не было и рядом с кресломтам тяжело дышала, испепеляя Сергея взглядом, толстуха в спортивном костюме. Перед нею и за нею малого тоже не было.
Шустёр бобер, подумал Сергей и обмер. Когда я представиться-то успел? Во сне, что ли? Или он карманы мне обнес, пока я дрых?
Похолодев, Сергей проверил одежду. Резко успокоился, обнаружив, что паспорт, бумажник, кеш и карты в нем, как и все остальное, на местах, но на всякий случай вскочил, чтобы выдернуть, почти не задев голову толстухи, чемоданчики чтобы высмотреть все-таки наглого пацана.
Высмотреть не удалось: народ в проходе, покачиваясь по-пингвиньи, пополз к открывшимся дверям. Если малой и умудрялся протискиваться сквозь эту жаркую динамическую систему, то разглядеть его не удавалосьда и смысла не было.
Сергей бегло проверил чемоданчик, совсем успокоился и ловко встроился в пингвинью колонну.
Уже через полминуты он снова, в последний раз, забыл наглого пацана, который исчез непонятно как, который говорил неприятные банальности и с которым Сергей тридцатью шестью годами раньше конкурировал за место участника экспериментальной исследовательской группы Министерства общего машиностроения СССР, проходившей в давно уничтоженных документах под кодом «КБПД Пионер-12».
Другой пролог. Через сутки, чуть больше
Костер оглушительно щелкнул, выбрасывая пучок искр. Остальные отшатнулись, поэтому я заржал и, наоборот, чуть придвинулся к огнютак, что кожа на скулах и даже глаза резко высохли и нагрелись, а от выставленной руки пахнуло паленым волосом. Есть, значит, у меня растительность на тыльной стороне ладони. Вернее, была.
Давай-давай, сгори еще сейчас.
Мы сидели вплотную, но никого и ничего, кроме слоистого огня, видно не было. Голоса как будто сгущались из темнотыэтот справа, другой слева. Прикольно.
Это приказ? осведомился я, обозначив, что если да, то прямо сейчас спляшу в огне, как болгарская девушка из «Клуба кинопутешествий».
Кто же тебе прикажет, снисходительно протянули с другой стороны.
А во-от, сказал я торжественно и вернулся на бревно, поерзав задницей, чтобы подвинулись. Помните об этом, дети мои.
Справа прилетело по башке.
Давай-давай, резвись, пока можно, сказал я безмятежно. Завтра под трибунал за такое пойдешь.
Вот ведь. А у тебя эта, как ее, гауптвахта есть?
Устроим, сказал я. Может, и пистолет выдадут.
Слева хмыкнули. Я завелся:
Чего ржешь-то? Сейчас даже пилотам в самолетах выдают, чтобы в Турцию и в этот, Израиль, не угоняли. А у нас не самолет вообще-то.
Ты куда угонять будешь, в Турцию или Израиль? немедленно спросили слева.
Справа подхватили:
А можно на тропические острова, чтобы тепло, апельсины, бананы, океан, птички всякие?
Попугаи, подхватил я и томно протянул: Вы не были на Таи-ити?
По спине будто провели мокрым одеялом: от степи дунуло. Я завозился и тут же замер: справа меня с шуршанием накрыл кусок настоящего одеяла, теплого. И тут же другое одеяло накрыло слевас головой.
Я проглотил едва не вылетевшее из горла «Э, чё творите-то», зажмурился и некоторое время висел в темной, но очень уютной тесноте. Спереди она была жаркой, сзадисогревающейся из прохлады, снизутвердой и неровной, сверхухолодной, бесконечной и манящей, справа и слеватеплой и родной. Манящей вправо.
Можно было попробовать просунуть правую руку, приобнять там или просто потрогать, но это было неправильно и нарушало условия тесноты, которые никто никому не ставил, но которые все понимали и так. Как-то. Телом и душой. Теплом, которое поднимается, вытесняя холод сладкой дрожью.
Наверное, это и называется счастьем, вдруг остро понял я.
Я потер нос, в котором защекотало, и бодро сказал:
Что там с углями, готовы? Картоху закладываем?
Рано. Сгорит, сказали слева, где все шибко умные и рассудительные.
Вот и ладушки. Шевелиться не хотелось вообще.
Жаль, язык у меня всегда готов шевелиться. Без согласования с остальным мной.
Боимся, ребзя? осведомился я вполголоса.
Справа фыркнули, а слева спросили:
Сам-то как?
Я вытянул ноги к огню, пошевелил стремительно накаляющимися резиновыми носками полукед и сказал:
А смысл? Лететь надо? Надо. Кто-то, кроме нас, сможет? Не сможет. Мы готовы? Готовы. Для нас все всё сделали? Ага. Так фигли тут выпендриваться? И фигли бояться?
Страхон же не спрашивает.
А я не отвечаю.
Лишь бы брякнуть чего, одобрительно, кажется, сказали справа.
Учись, мать, у дедушки, пока он жив.
Я зашипел, убирая скрючившиеся от жара ноги, и быстро, пока со всех сторон не принялись напоминать, что все тут старше меня, спросил то, о чем спрашивать вообще не собирался:
Как вы думаете, нам Героев дадут?
Размечтался, фыркнули справа и тут же добавили почти без паузы: А чего нет? Всем дают, а мы чем хуже?
Возрастом, с раздражающей, как обычно, рассудительностью напомнили слева. И вообще, я не уверен, что в невоенное время пионеры-герои возможны.
Если не уверен, меня спрашивай, посоветовал я. Фотку Брежнева в пионерском галстуке видел? В Артеке там и так далее. Ну и все. А он сколькижды Герой у нас был?
Справа хмыкнули, слева зашевелились, явно готовясь рассказать древний анекдот. Это надо было опережать:
Да-да, помним-помним, «к Жукову не полечу, у него звезды порохом пахнут, а у тебя липой». У нас-то не липой будут.
Если справимся, почти беззвучно сказали справа.
Ты что? спросил я, развернувшись так, что слетели оба одеяла. Ты заканчивай. Заболела? Не готова? Очко на минусе?
Так с девочками нельзя разговаривать, отрезала она.
Обиделась. Вот и хорошо.
Ты не девочка, ты бортинженер! рявкнул я. Тебя взяли, тебе доверили, тебя обучили, от тебя все на свете зависит! Ты это помнишь?
Даже в кромешной тьме было понятно, что она уставилась на меня с ненавистью и, наверное, готова заплакать. На левое плечо легла ладоньполегче, мол. Я ее сбросил. Какое тут легче, блин. Тут всей тяжестью и со всего размаху надо.
Если сомневаешься, давай сейчас, пока не поздно, доложим, в двухместном режиме на старт пойдем, как и планировалось, Главный говорил
Кончай базар! прошипела она. В двухместном захотел. Фиг тебе, понял? Вы люк от сопла не отличите, теоретики, куда вас одних в космос отпускать?
Вот именно, подхватил я, успокаиваясь. Тебя почему отобрали-то? Ты, смотри, вот сейчас спать ляжешь, и тебе во сне команду дадут, что делать, ты сделаешь?