* * *
Сандро Кусиков ещё сидел в ЧК, когда имажинисты (между прочим, ещё не зная, чем закончится дело их товарища) решили устроить большой вечери снова со скандальным заходом.
4 ноября в Большом зале консерватории на Большой Никитской состоялся «Суд над имажинистами».
Шпилька в адрес Чрезвычайной комиссии здесь точно была: Шершеневича уже тягали, Есенин под раздачу попадал, Кусиков томитсяну вот тогда принимайте действо: мы сами себя засудим, пока вы не дотянулись.
Поэт Григорий Мачтет: «Их скандальная репутация, безобразия и рекламирование друг друга сделали своё дело, и в зале яблоку было негде упасть. Публика хохотала, шумела, свистела, ругалась, но вместе с тем и слушала с интересом».
Забавно, что иные шли на суд с искренней убеждённостью, что поэтов по итогам либо оправдают, либо всерьёз посадят и сошлют куда-нибудь.
В качестве обвинителя выступал Валерий Брюсов, в качестве гражданского истцалитератор Иван Аксёнов; из числа слушателей выбрали 12 присяжных.
Свидетелями со стороны обвинения были литераторы Адалис и Сергей Буданцев. Защитникомжурналист Фёдор Жиц.
Выздоровевший Мариенгоф, Есенин, Шершеневич и Грузинов, занявший место отсутствующего Кусикова, сидели на сцене, что-то жевали, переговаривались и смеялись. Почему все ключевые мероприятия они проводили именно вчетвером, никто из них так и не объяснил; скорее всего, так получилось случайно. На афише этого суда, к примеру, значился Кусиковто ли надеялись, что он объявится (Блюмкин обнадёживал), то ли таким образом проявили сочувствие к товарищу. Но с драматургической точки зрения подход был верный: троеэто ещё не группа, а так, приятели по интересам; пятеро или шестероуже перебор, на всех не хватит зрительского внимания; мушкетёрская четвёркав самый раз. Они даже по росту составляли пары: высоченные Мариенгоф и Шершеневичи низкорослые Есенин и Грузинов или Кусиков.
Брюсов с известной иронией обвинил имажинистов в том, что эта компания произвела покушение на существующий литературный строй, взяв в качестве основного и главного оружия образ, который на самом деле является одной из десятков фигур словесного искусства; ну и нечего огород городить, тоже мне новаторы. Всё этопокушение на Пегаса негодными средствами.
На сцену поочерёдно выходили представители разных поэтических группот акмеистов до ничевокови произносили обвинительные речи.
Имажинистов, в частности Шершеневича, обвиняли в подражании Маяковскому, что, конечно, основания имело; но по большому счёту Шершеневич уже несколько лет как вырос в самобытного и парадоксально одарённого поэта.
Всю компанию справедливо укоряли в том, что они сбили литературу с пути истинного и теперь все подражают имажинистам.
В зале на где-то добытом стуле, слева перед первым рядом, сидела незнакомая Есенину девушка. Он сразу обратил на неё внимание и начал разглядывать.
Девушку звали Галина Бениславская.
Когда слово предоставили Есенину, онможет, раззадоренный вниманием этой брюнетки? выступил на редкость хорошо.
Брюсову он ответил, что Пегаса они давно оседлали и тот мирно стоит в стойле. Но больше всех досталось истцу Ивану Аксёнову.
А это кто? вдруг спросил Есенин, указывая на него и выдерживая паузу, заставившую Аксёнова бегло осмотреть себя: вдруг что не так? Чем он знаменит? Да ничем! Ничего не сделал в поэзии этот тип, утонувший в рыжей бороде!
Эта рыжая борода дорого обойдётся Аксёнову: в Союз поэтов начнётся паломничество, люди будут спрашивать, а где эта рыжая борода, о которой сказал Есенин, и Аксёнову придётся побриться, чтобы отвязаться от этого внимания.
Снова необычайно удачным стало есенинское выступление со стихами.
Таким его запомнила в тот день Галина Бениславская:
«короткая, нараспашку оленья куртка, руки в карманах брюк и совершенно золотые волосы, как живые. Слегка откинув назад голову и стан, начинает читать: Плюйся, ветер, охапками листьев/ Я такой же, как ты, хулиган.
Он весь стихия, озорная, непокорная, безудержная стихия, не только в стихах, а в каждом движении, отражающем движение стиха. Гибкий, буйный, как ветер И в том, кто слушает, невольно просыпается та же стихия, и невольно за ним хочется повторить с той же удалью: Я такой же, как ты, хулиган.
Потом он читал Трубит, трубит погибельный рог!...
Что случилось после его чтения, трудно передать. Все вдруг повскакивали с мест и бросились к эстраде, к нему. Ему не только кричали, его молили: Прочитайте ещё что-нибудь.
Опомнившись, я увидела, что я тоже у самой эстрады. Как я там очутилась, не знаю и не помню. Очевидно, этим ветром подхватило и закрутило и меня».
В финале вечера Есенин, Грузинов, Шершеневич и Мариенгоф, встав плечом к плечу и подняв вверх правые руки, прочитали хором, поворачиваясь кругом:
Вы, что трубами слав не воспеты,
Чьё имя не кружит толп бурун,
Смотрите, четыре великих поэта
Играют в тарелки лун.
Самомнения им было не занимать.
Суд над собой они, естественно, устроили сами. Стратегии продвижения собственного товарастиховбыли у них отработаны отлично, что позволяло им не только собирать полные залыпо билетам! за деньги! в нищем 1920-м! но и продавать огромное количество своих сочинений. Точные тиражи установить уже невозможноизбегая ответственности, имажинисты чаще всего ставили фиктивные цифры; но по косвенным данным получается, что с прилавков уходило от десяти до тридцати тысяч каждой их тоненькой, сомнительной полиграфии, книжицы.
А книжек они издали десятки.
* * *
Через полторы недели, 16 ноября, имажинисты устроили новое мероприятиетеперь уже суд над современной поэзией. Надо ли говорить, что билеты раскупили за несколько часов?
Тем временем Кусиков продолжал сидеть.
Афиша мероприятия в Политехническом гласила: «Защитником от современной поэзии выступитВалерий Брюсов.
Обвинитель имажинистВадим Шершеневич.
Председатель судаВ. Л. Львов-Рогачевский.
ЭкспертыИ. А. Аксёнов, С. Есенин.
Гражданский истецА. Мариенгоф.
Свидетели с обеих сторонС. Буданцев, Адалис, Ив. Грузинов и др.
12 судей избираются из публики».
Интересно, что Аксёнов (уже без бороды) не отказался работать в паре с Есениным!
Пройти в здание имажинистам удалось только при помощи конной милиции.
На улице стояли толпы людей, не сумевших попасть на суд.
Всё тот же Мачтет, наблюдая оглушительный успех своих собратьев по поэтическому ремеслу, запишет в дневнике: «Имажинистам повезло».
Да, они работали! Они крутились, рисковали, обивали пороги кабинетов, трудились не только сочинителями, но и собственными агентами, издателями, продавцами, грузчиками, конторщиками, бухгалтерами, охранниками. Ну и наконец, как бы кто ни относился к имажинистам, эта компания проводила самую достойную теоретическую работу с обоснованием собственной позиции: после есенинских «Ключей Марии» вышли книжка Шершеневича «2×2 = 5. Листы имажиниста» (посвящённая «моим друзьям имажинистам Анатолию Мариенгофу, Николаю Эрдману, Сергею Есенину»), «Буян-остров» Мариенгофа (посвящённая «друзьям имажинистам: Сергею Есенину, Николаю Эрдману, Вадиму Шершеневичу и Георгию Якулову»). Грузинов работал над опусом «Имажинизма основное», а Есенин всё собирался написать пространный, в форме отдельной книжицы, ответ критикам имажинизма «Скулящие кобели».
Тоже, кстати, немаловажный момент: имажинистов ругали на чём свет стоит в самых центральных газетахдалеко не любая психика может справиться с такими остервенелыми разносами. Но люди во все времена примеряют на себя только чужие удачи: вот конная милиция на очередном концертеэто да, это мы заметим, а всё остальное, что предшествовало такому успеху, так, ерунда, не важно: «повезло».
Имажинистовбезупречно одетых, остроумных, холёныхвоспринимали стрекозами из крыловской басни, а они были муравьи, работяги.
Есенин в кои-то веки загодя приготовил речьна бумаге! Жаль, потерялась.
Основная часть его выступления была посвящена, как обычно, футуристам: Маяковского он обвинил в безграмотности, Хлебниковав том, что его словотворчество произвольно и не учитывает корневую систему языка; впрочем, за переход к имажинистам, сказал Есенин, мы готовы Хлебникова простить.