Впрочем, причиной ухода могли быть опасения, что в зале сидят бдительные доносчики, которые, завидев имажинистов на сцене, накатают ещё одну статью о том, что сигнал подан, а выводы не сделаны: «шарлатаны» и «преступники» снова как ни в чём не бывало читают свои вирши ростовской публике, разрушая сознание молодёжи.
В ресторане Есенина, уже подвыпившего, нашёл (да, Россия маленькая) художник Юрий Анненков, будущий эмигрант и автор одного из лучших прижизненных портретов Есенина: никакого тебе берёзового Леляглубоко трагический, рано постаревший человек.
В тот вечер, запомнил Анненков. Есенин без запинки скороговоркой произносил «Малый матерный загиб» Петра Великого из тридцати семи слов и «Большой загиб» из двухсот шестидесяти.
Кричал:
В горы! Хочу в горы! Вершин! Грузиночек! Курочек! Цыплят Айда, сволочь, в горы?.. Лакей, пробку!
Пробкой, поясняет Анненков, именовалась бутылкав силу того, что вино выпивалось, а бутылка разбивалась, оставалась только пробка; её и заказывали как вещь постоянную.
Это едва ли не первое описание есенинского разгула. На дворе, напомним, 1920 год, Есенину скоро 25, а к знаменитому своему пьянству он даже не приступал: в Ростовечай, в Харьковечай, на квартире с Мариенгофомчай; и даже скандалы в «Стойле Пегаса» и в столовой Союза поэтовна трезвую голову: ни один мемуарист не пишет о том, что Есенин буйствовал под влиянием алкоголя.
Все эти «горы» и «грузиночки» не были голословной бравадойимажинисты решили, что пора Колобову делом заняться, а то действительно под следствие попадёт.
Гришу подняли, растормошили и привели в человеческий вид.
Теперь их путь пролегал по маршруту ТихорецкМинеральные ВодыПятигорскКисловодск; далее, через Дербент, до Баку, а оттуда ещё в Тифлис.
В Кисловодске Есенин столкнулся с молодым поэтом Василием Казиныммосквичом, надеждой всей пролетарской поэзии, юным красавцем, виртуозно игравшим на гармошке.
У Есенина созрел план: надо посвататься к Нине и забрать её отсюда.
А что за сватовство без гармошки?
Договорился обо всём с Казиным и поехал дальшену не разворачиваться же. Нину можно будет забрать на обратном пути.
Кавказские и закавказские виды Есенина тогда влекли: Пушкин и Лермонтов тут бывали, а он ещё нет; надо было разобраться, в чём тут красота таится.
Реакция Есенина на увиденное была традиционнойкак, к примеру, после крымской поездки, то есть никакой. Строго говоря, природу Есенин признавал только рязанскую.
Отчитывался обо всём Есенин не Кате Эйгес, не Наде Вольпин и не Нине Грацианской, анеожиданноЖене Лившиц. Видимо, больше всех она его зацепила и понимала о нём такое, о чём он и товарищам не всегда рассказывал.
В письме ей он пишет: «глядя из окна вагона на эти кавказские пейзажи, внутри сделалось как-то тесно и неловко абсолютно не понимаю, чем они поразили тех, которые создали в нас образы Терека, Казбека, Дарьяла»
Куда больше Есенина тронул ставший классическим случай, когда на очередном перегоне с их поездом начал соревноваться жеребёнокмчался версты две, но затем, конечно же, отстал.
Мариенгоф запомнил, как страстно и яростно Есенин болел за жеребёнка.
Ожившая метафора нови!
И обобщения Есенина впервые заходят максимально далеко.
«Мне очень грустно сейчас, сообщает Есенин Жене Лившиц, что история переживает тяжёлую эпоху умерщвления личности как живого, ведь идёт совершенно не тот социализм, о котором я думал, а определённый и нарочитый, как какой-нибудь остров Елены; без славы и без мечтаний. Тесно в нём живому, тесно строящему мост в мир невидимый»
Интересные у них были разговоры в том харьковском тарантасе: по письму видно, что он продолжает делиться сомнениями, о которых у них уже шла речь.
В сказанном Есениным видно явное разочарование. И дело, конечно, не только в жеребёнке.
Случай в Новочеркасске подействовал на него обескураживающе: какая-то наглая бестолочь называет егоглавного русского поэта«шарлатаном» и ещё грозит при этом?!
И они теперь вынуждены едва ли не бежатьа какие были планы!..
Но точку здесь поставить никак не получитсятолько запятую.
Да, в Баку компания занималась лишь железнодорожными делами Колобова; никаких стихов.
Но что удивительно: Мариенгоф захворал, и Есенин один поехал из Баку в Тифлис, выполняя поручения Колобова. В Тифлисе Есенин вёл переговоры о возвращении Советской России части подвижного железнодорожного состава.
Много чем Есенину приходилось заниматься, но такимвпервые.
Там он попал в гости к местному адвокату. Адвокат был меньшевиком, а сын егобольшевиком.
Казалось бы, как стоило вести себя Есенину в Грузинской демократической республике, сохраняющей определённую независимость и управляемой меньшевиками?
Тихо себя вести, смирно.
Однако Есенин сам завёл разговор на политические темы, словно бы вызывая скандал, и, всё более горячась, уверенно повторял: «Мысоветские», «Советская Россиянаша Родина!»
Закончилось тем, что Есенин закричал с балкона: «Да здравствует Советская Россия!»
Его услышала местная меньшевистская милицияи тут же нагрянула в квартиру.
Сына адвоката, которого могли арестовать, пришлось закатать в ковёр. Чтобы милиция не тронула Есенина, дали взятку.
И это происшествие придаёт метаниям Есенина несколько иной отсвет: жеребёнка ему жалко, большевики ему не кажутся соразмерными задачам, которые сам он ставил перед революцией; но едва встретив даже умеренных противников советской власти, Есенин встаёт на дыбы: мы?! Мы за большевиков!.. А вы что думали?
В сентябре начали собираться в обратный путь.
Толя совсем разболелсяу него оказалась тропическая лихорадка.
Он остался хворать в салон-вагоне, а Есенина Колобов посадил на красноармейский поездназад, в Москву, разведать, не ищут ли их уже люди с наганами, и, главное, доложить председателю транспортного отдела Громану о проделанной работе.
Дорога, естественно, лежала через Ростов.
Надо было что-то делать с Нинойа что? Куда её везти?
Разрешилось всё негаданным способом. Василий Казин, который должен был Есенину помогать в сватовстве, встретил в Ростове Нину и сам в неё влюбился без памяти.
Какое уж тут сватовство!
Есенин был в Ростове на бегу, успел на какое-то сборное выступление, даже что-то прочитал, но тут же умчался на поезд. Неизвестно даже, успел ли чмокнуть Нину в щёку.
А Казин остался.
У него с Ниной сложатся отношения, но начнутся удивительные страсти и драмы протяжённостью в несколько лет. Первая любовь у неё, первая любовь у него. Казин напишет о Грацианской множество стихов и воплотит её в главной героине своей поэмы 1926 года «Лисья шуба».
Есенину придётся уступить Нину молодому товарищу.
Ах, Нина. Как жаль.
* * *
Жильё они с Мариенгофом опять потеряличто толку было платить за квартиру, если их два с половиной месяца дома не было?
Если бы не инцидент в Новочеркасске, они, может, так и превратились бы в бродячую труппу, кружившую по России.
В Москве Есенин селится у Кусиковав районе Арбата, в Большом Афанасьевском, дом 30.
19 и 20 сентября посещает два поэтических вечера в Политехническом музее.
На первом проходил диспут о задачах современной литературыЕсенин на сцену не выходил, но ругался из зала, крича, что нет никаких футуристов, никаких пролетарских поэтов, а есть только имажинисты, обнажившие поэтическое слово.
На следующий день был смотр поэтических школ: от футуристовПастернак, Буданцев и Маяковский, читавший поэму «150.000.000»; от неоклассиковПавел Антокольский; битый Ипполит Соколов представлял экспрессионистов. Имажинисты явились в составе: Шершеневич, Грузинов, Кусиков, Есенин.
Здесь состоялось первое чтение «Сорокоуста», написанного ещё в салон-вагоне, сразу после погони жеребёнка за паровозом.
Есенинское впечатление было столь сильным, что стихи родились тут женечастый для него случай:
Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?..
Поэму снова посвятил Мариенгофу.
Сорокоустсорокадневный цикл молитв, поминальных или о здравии. Поэма «Сорокоуст»наиважнейший текст Есенина той поры, самая мрачная из всех его «маленьких поэм», и речь там идёт, ни много ни мало, о крестьянском апокалипсисе.