26 марта Есенин посетит вечер Игоря Северянина, где познакомится с упомянутым Рюриком Ивневым (на самом делеМихаилом Александровичем Ковалёвым, сыном русского офицера и дворянина и голландки графских кровей).
Рюрик был известен своими гомосексуальными предпочтениями, незлобивым, открытым характером, да и стихи на тот момент сочинял очень даже неплохие.
Ивнев опишет, что Есенин был одет в «простенький» пиджак, серую рубаху с серым воротничком и галстуком. Валенок, само собой, не было, иначе при таком наряде они неизбежно бросились бы в глаза.
По итогам шумного, не без некоторой скандальности, северянинского вечера у Есенина спросили:
Как тебе, не понравилось, что ли?
Нет, стихи есть хо-ро-шие, ответил, а только что же всё кобениться!
На самом деле северянинская подачаон не читал, а почти напевал свои поэзыкак минимум заставила Есенина задуматься. Пройдёт немного времени, и он начнёт вести себя с известной долей вызована свой лад. Чтобы запомниться не хуже Северянина.
Дело, конечно, было не в валенках.
Валенки для Есенина являлись символом: мы пришли в привычном для себякак живём и трудимся, а вы не сочли нас равными.
Наши валенки (лапти, порты, кафтаны, рожи) вам не понравились.
Есенин априори в среде петроградской аристократии, «дворянщины», буржуазии чувствовал себя чужим, «простачком», на самом деле таковым не являясь.
Блок, говоривший про крестьян и бар, просто обозначал два разных мира, где барский вовсе не лучше крестьянского, а может быть, даже хуже. Что же до «Мережковских», то они при любых обстоятельствах смотрели сверху вниз.
Но как на Есенина можно смотреть сверху вниз? С его-то бешеным гонором? Он себя сразу настраивал на «гения».
Классовое и поэтическое в его случае слились воедино.
Ну а чтоон был менее талантлив, чем «Мережковские»? Или русский мужик, русский народменее талантлив?
«Вы вообще кривляетесь» Это смертельно обидело Есенина не потому, что его обвинили в неискренности, но потому, что позволили себе так говорить с ним.
Разве пришло бы в голову Гиппиус обратиться с таким вопросом к сыну полоцкого дворянина и курляндской баронессы поэту Георгию Иванову?
Едва ли.
А к немуда. За этой фразой слышится ещё и другое:
Зачем, юноша, вы изображаете из себя ровню? Вам и так многое позволилиусадили, к примеру, за один стол.
Что Есенину хотелось произнести в ответ (про себя, сжав зубы и пока ещё стеснительно улыбаясь)?
Вот что:
Дайте срок, я ваш стол переверну к бесам. Сейчас только частушки споюи переверну. Не сегодня так завтра, я памятливый.
Когда в 1916-м Есенин напишет, что ночевал по вокзалам и питался на две копейки, в том будет фактическая неправда. Но он не за себя здесь высказывается, а за всех обиженных с рождения, и поэтому в главном не обманывает.
* * *
Казалось бы, вот она, удачапокатилась судьба с горки.
28 марта на вечере «Поэтывоинам» Есенин слышит, как выступают Блок, Сологуб и Ахматова.
Становится завсегдатаем салона молодого библиофила Кости Ляндау на Фонтанке, в подвале, где раньше была прачечная.
Знакомится там с Михаилом Кузминымтомный вид, подкрашенные глазаи Осипом Мандельштамомумная голова на птичьей шее.
30 марта в редакции «Нового журнала для всех» читает свои стихи вместе с Георгием Адамовичем и Владиславом Ходасевичем.
А ещё в числе новых знакомых были поэты Всеволод Рождественский и Леонид Каннегисер, публицист Дмитрий Философов, писатель Алексей Ремизов.
Вообразите себе его окружение! Конкуренцию!
Ещё неделю назад он влачил свои типографско-корректорские дни, готовый разувериться во всём, а тут будто оказался посреди невиданного маскарада, где всякий шут мог претендовать на царство, а всякий царьоказаться ряженым.
И ему, Пастушку, надо было не сгинуть, не растеряться.
Хорошо сказал поэт (впоследствии актёр) Владимир Чернявский, видевший тогда Есенина: «Он ходил, как в лесу, озирался, улыбался, ни в чём ещё не был уверен, но крепко верил в себя».
Кажется противоположной, но по сути странным образом созвучна словам Чернявского едкая реакция Фёдора Сологуба на повстречавшегося ему в те дни Есенина (в пересказе Георгия Иванова, который наверняка досочинил от себя, но суть, кажется, не переврал): «Я этого рязанского телёнка сразу за ушко да на солнышко Прощупал хорошенько его фальшивую бархатную шкурку и обнаружил под шкуркой настоящую суть: адское самомнение и желание прославиться во что бы то ни стало».
Как будто у Сологуба и Иванова самомнения не было.
Есенин становится своим в доме писательницы и критика Зои Бухаровой; хозяйка зовёт его Сергуней, привечает как родного и вскоре напишет о нём очень доброжелательную статью.
2 апреля Рюрик Ивнев у себя на квартире устраивает Есенину первый в его жизни личный вечер.
Явились и Адамович, и всё тот же Георгий Иванов (интересно, что два будущих классика эмигрантской литературы, дворяне, дети военных, на тот момент были любовниками, причём их роман дал повод называть молодых людей подобного толка «жоржиками» или «юрочками»). Был имевший те же сексуальные предпочтения Кузмин.
Вышеупомянутый Чернявский, наблюдая за всем этим, всерьёз опасался, что Есенина «развратят».
Слушатели в доме Ивнева приняли Есенина с некоторой иронией. Кузмин назвал его стихи «лимонадцем». Матерные частушки, которые Есенин исполнил по завершении чтений, понравились больше.
24 апреля Есенин пишет в Олонецкую губернию Николаю Клюеву: «у нас с Вами много общего. Я тоже крестьянин и пишу так же, как Вы».
И тут же хвалится, отчего-то уверенный, что адресат разделит его радость: «Стихи у меня в Питере прошли успешно. Из 60 принято 51. А в Голосе жизни есть обо мне статья Гиппиус под псевдонимом Роман Аренский, где упоминаетесь и Вы»
Под конец апреля Есенин подхватил лихорадку. Губы распухли, лицо раскраснелось, пошло пятнами: вместо херувима явилось нечто несусветное, будто нарочно его пометили, чтобы никто с поцелуями не полез.
Первый петроградский фурор ему польстил, но накатывали другие, неподъёмные проблемы: во время разгорающейся войны Есенин подлежал призыву в армию.
Ещё в марте государь Николай II подписал указ о досрочном призыве новобранцев 1916 годакак раз есенинского поколения.
В срок с 15 мая по 15 июня Есенину необходимо было явиться на призывной пункт. Надежды, что победят без него, не сбылись.
Забавно было прогуляться по салонам, но скоро обреюта потом наверняка убьют.
Лежи под землёйхорошо ли? О том мечтал?
* * *
Несмотря на то, что даже Северянини тот обещал: «Я поведу вас на Берлин», добровольцами на войну пошли только два поэта: Николай Гумилёв и Бенедикт Лившиц.
Брюсов и Городецкий отправятся на фронт военными корреспондентами: первыйна четвёртый день войны, второйв 1916 году.
Отслужат своё по призыву Сергей Клычков, Пётр Орешин, Алексей Ганинбудущие есенинские друзья из числа крестьянских поэтов.
Первой реакцией Есенина на войну были несколько стихотворений, которые он в свои сборники не включал никогда.
Листы
Видят немцызадрожали дубы столетние,
На дубах от свиста листы валятся.
Побросали немцы шапки медные,
Испугались посвисту богатырского
Стихи эти под названием «Богатырский посвист» опубликует московская газета «Новь» 23 ноября 1914-го. Потребуется ещё год, чтобы понять: немцы не испугались. Ничего подобного Есенин больше не сочинит.
В столь же лубочном стихотворении 1914 года «Узоры» мелодия уже совсем иная:
Девушка в светлице вышивает ткани,
На канве в узорах копья и кресты.
Девушка рисует мёртвых на поляне,
На груди у мёртвыхкрасные цветы
В первые месяцы войны Есенин пишет ещё три патетических, трагического звучания, стихотворениякак ни странно, в виде обращений к другим государствам. Два из нихсонеты, совершенно чуждая ему форма, которой он больше не воспользуется.
Первое, «Бельгия» («Побеждена, но не рабыня, / Стоишь ты гордо без доспех»), было опубликовано в первом номере журнала «Марс» за 1915 год, и речь в нём шла об оккупации Германией нейтральной Бельгии в августе 1914-го.