Не под влиянием Мережковских (так их называли тогда), а в силу внутренней насыщенности общением Блок отстранится сноваи на запугивания Клюева, что вместо Ивана-царевича может превратиться в «идолище поганое», уже не отреагирует.
Превращусьну и ладно.
Блоковское отношение к явившемуся Есенину произрастает отсюда: он всё это уже пережил с Клюевым. Перекипел.
Когда после мартовского знакомства Есенин в апреле 1915-го попросит Блока ещё об одной встрече, тот ответит:
Не надо, сказать друг другу нам особенно нечего.
К тому времени Блок уже добьётся взаимности от своей КарменЛюбови Дельмас.
А паренёкну что паренёк Если суждено выплытьвыплывет.
Деревенскиеих много, они живучие.
* * *
Та веснаодна из счастливейших и одновременно несчастнейших в жизни Есенина.
В литературном Петрограде его словно бы ждалипусть с некоторой барской приглядкой, а то и иронией.
Однако сам Есенин по прошествии немногого времени рисовал чуть иную картину.
Сравните, к примеру, письмо московскому знакомому Николаю Ливкину (речь идёт о том, что Есенин напечатал в петербургском журнале стихи, уже опубликованные в Москве): «в то время я голодал, как, может быть, никогда, мне приходилось питаться на 32 коп. Тогда, когда вдруг около меня поднялся шум, когда Мережковские, Гиппиусы и Философов открыли мне своё чистилище и начали трубить обо мне, разве я, ночующий в ночлежке, по вокзалам, не мог не перепечатать стихи Я был горд в своём скитании, то, что мне предлагали, отпихивал. Я имел право просто взять любого из них за горло и взять просто, сколько мне нужно, из их кошельков. Но я презирал их и с деньгами, и со всем, что в них есть, и считал поганым прикоснуться до них»
Ночлежек и вокзалов, конечно, не было. На пару ночей он остановился у константиновских земляков, временно прописавшись по адресу: Преображенская улица, дом 42а, квартира 12.
Изакрутилась карусель.
Идёт к ГородецкомуМалая Посадская, дом 14, квартира 8, пятый этаж.
Стихов Городецкого Есенин не знал и даже фамилии его не слышал, что о многом говорит: его начитанность оставляла желать лучшего.
Хотя, надо признать, некоторая диковатость была Есенину даже на руку.
Городецкий уверял, что Есенин принёс стихи завёрнутыми в деревенский платок.
Здесь, скорее всего, имеет место аберрация памяти: на тот момент Есенин вовсе не собирался устраивать пейзанский маскарад, по московским и рязанским редакциям находился вдосталь и даже если когда-то, в самом начале, мог таким образом использовать платок, то вскоре понял, что это нелепо. В конце концов, Изряднова не посоветовала бы ему так себя вести.
Есенинские стихи в авторском исполнении, а следом ещё и частушки под тальянку привели Городецкого в искренний восторг.
В то время Городецкий являлся видным поэтом, автором нескольких поэтических шедевров, воспринимавшимся Гумилёвым как равный, а Блокомкак достойный.
К тому же Городецкий был едва ли не главный в России знаток поэзии Ивана Никитина, знал толк в крестьянской поэзии и Есенина угадал сразу, за что ему благодарность неизбывная.
Расчувствовавшийся Городецкий в буквальном смысле расцеловал незваного гостя в розовые щёки.
Сергей Митрофанович был давно женат, но вообще всякое бывало в его жизнипетербургские нравы начала века давали о себе знать.
Похож он был, по меткому замечанию писателя Бориса Зайцева, на молодого лося.
В отличие от символистов, осознанно или в силу общей инерции пестовавших в себе индивидуализм и высокомерие, Городецкий был открытый, улыбчивый, дружелюбный. По крайней мере хотел казаться таковым. Увлекался почти всеми литературными течениями совершенно искренне и не менее искренне хотел быть причастен ко всему. Так бывает: недостаток дара компенсируется всеприсутствием.
Едва ли стоит ставить это Городецкому в вину, а в данном случаетолько в заслугу.
Чуть ли не в первый день знакомства Городецкий напишет есенинский портрет.
Будет называть его «весенним братиком».
Несколько раз Есенин, не отказываясь от гостеприимства, переночует у Городецкого.
(Позже это вообще станет для Есенина характерной чертой: он всю жизнь будет с лёгкостью оставаться в гостях.)
Хотя Мариенгофу потом пожалуется, что жена Городецкого посылала его в мелочную лавочку за нитками и заставляла ставить самовар. Ну, не растаял
Городецкий напишет записки во все основные журналы: примите паренька, «приласкайте». «В кармане у него рубль, а в душе богатство»так презентует Городецкий Есенина в письме редактору-издателю «Ежемесячного журнала» Виктору Миролюбову.
Скорее всего, Есенин пожаловался добромув отличие от строгого БлокаГородецкому на безденежье, так как в записке редактору «Журнала для детей» Сигизмунду Либровичу тот подчёркивает: «Надеюсь, Вы примете его стихи и оплатите по рукописии прилично»
Он ещё дюжину, а то и больше, напишет таких записок да ещё и попытается издать сразу два есенинских сборникастихов и частушек; из затеи ничего не выйдет, но само по себе это показательно.
Есенин позже немало злословил по поводу своих петербургских коллег по поэтическому цеху, иной раз даже Блоку доставалось, но о Городецком плохо не отзывался никогда.
Кого он со временем буквально возненавидит, так это Зинаиду Гиппиус: как-то даже по-мужицки, по-константиновски.
В есенинском понимании женщины так себя вести не могут: эмансипе, в брюках ходила, в лорнет на него смотрела.
Считается, что едва ли не при первой же встрече Гиппиус, разглядывая Есенина, спросила:
А что это за гетры на вас?
Это валенки, ответил он.
Вы вообще кривляетесь, отрезала Гиппиус, чем, согласно легенде, от Есенина же исходящей, обидела его навсегда.
Придётся сказать: никаких валенок тогда не было. Это Есенин придумал в 1924 году, когда сочинял заметку про Гиппиус, что с ним случалось редко: больше двух абзацев ни о ком из живых современников он не писал. А тутцелая статья, на полторы страницы. Давно обиду затаил, и валенки присочинились очень кстати.
Но начиналось-то всё замечательно.
Семья Мережковского и Гиппиус была одной из влиятельнейших в русской литературной политике того времени. Сразу после Блока и Городецкого, 15 марта, Есенин уже был у нихСергиевская улица, дом 83. Другие юные поэты месяцами, а то и годами могли кругами ходить, но в барские дома не попасть, а этотпожалуйста.
Поэт Рюрик Ивнев уверял: Мережковские были очарованы Есениным. Положим, сам Дмитрий Сергеевич остался чуть более сдержанным, а вот жена его, при всём своём замечательном уме, загляделась на мальчика.
Гиппиус скоро напишет о стихах Есенина отличную статью и опубликует под одним из своих «мужских» псевдонимов.
В те дни она и не думала себе позволять никакой иронии или снисходительности по отношению к Есенину.
Гиппиус в своей статье назовёт два основных направления для будущей поэзииесенинское и северянинскоеи однозначно поставит на Есенина.
Это станет первой в его жизни публикацией о нём (журнал «Голос жизни», 17): «В стихах Есенина пленяет какая-то сказанность слов, слитность звука и значения мастерство как будто данное: никаких лишних слов нет, а просто есть те, которые есть, точные, друг друга определяющие».
Впрочем, это не отменяет вероятности того, что вопрос, зачем Есенин кривляется, Гиппиус действительно ему однажды задала.
Но вовсе не в связи с валенками.
Между прочим, была середина марта; в Петроградене сугробы, а тротуары. Присутствовавший при той встрече писатель Алексей Чапыгин оставит воспоминания, где чёрным по белому сказано, что Есенин был «в сапогах с голенищами».
Более того, сама Гиппиус в 1926 году ту встречу вспомнила и Есенина описала: «Крепкий, среднего роста. Сидит за стаканом чая немножко по-мужицки, сутулясь монгольские глаза чуть косят, и, наконец, ключевое: во что одет, не пиджак, аспинжак, высокие сапоги».
Са-по-ги, вот.
В Петрограде Есенин пробудет до 29 апреля, и шансов появиться у Мережковских в валенках у него с каждым днём было всё меньше: весна.
За полтора месяца Есенин обойдёт многие редакции, выставки и салоны, всем улыбаясь и ко всем приглядываясь. Его тоже будут внимательно рассматривать, но никто из мемуаристов валенок на Есенине не запомнит.