Хотя в первый же вечер стало понятно, как я здесь очутилась. Как только опустилась ночь, в тишине раздался крик:
Один-восемь-шесть, голос был мужским и раздавался совсем рядом.
Тоня удивленно вскинула бровь:
Это нас. Кому мы понадобились?
Так как я теперь жила ближе всех к решке, то крикнула:
Говори, такой ответ был принят.
Иру позови, раздалось в ответ.
Это я, наконец я узнала голос брата.
Как там у тебя? Нравится новый дом?
Все класс. Нравится.
Завтра построимся.
Напрямую?
Ага.
К нам в дверь заколотили. С той стороны коридора, где я бывала раньше, окна выходили на улицу, и переговариваться могли только девушки с девушками. Здесь же прямо лицом ко мне стояло здание взросляка. Двор был внутренний, и разговоры в нем пресекались намного строже. К тому же новая камера находилось в непосредственной близости к кабинетам наших попкарей, и они были вынуждены реагировать мгновенно. Конечно, когда крики доносились издалека, они не подскакивали на каждый звук, но здесь наши разговоры могло услышать задержавшееся допоздна начальство, и охране влетело бы.
Шары! крикнула я. Это означало, что за нами наблюдают, и говорить я больше не могу.
Брат еще пару раз позвал меня, но потом понял и затих.
Значит, напротив взросляк? спросила я у Тони.
Да.
А как мы построимся? Он же все равно через двор. Какое там расстояние? Метров сорок?
Если не все пятьдесят. Пушку сделают, равнодушно отвечала Тоня.
Про пушку я слышала, но сама делать не умела и даже не видела никогда. Да и воспользоваться ей все равно не смогла бы, не хватило бы силенок.
Мастерили ее, как и причал, скручивая трубочку из газет. Потом в нее закладывали «пулю», которую делали из хлебного шарика. Хлеб, если правильно скатать и потом засушить, становился просто каменным. Может быть, это было свойство именно мокрого тюремного хлеба. На пуле закрепляли нить. Потом пулю хорошо утрамбовывали в пушку и плевали. Получалось что-то вроде плевательной трубки индейцев. Только те плевали дротиками, а зэкихлебными пулями. При сильных легких можно было плюнуть на огромное расстояние. Главное хорошо подогнать пулю к пушке. Говорят, что при помощи такого изделия можно было пробить стакан. А если плюнуть человеку в лицо, то и травмировать, и убить.
На следующий день меня опять вызвали. Голоса здесь раздавались очень отчетливо, можно было бы общаться даже без «коня», но днем сновало начальство, и никто бы нам этого не позволил. Я сидела у себя на наре с заготовленным причалом и ждала. Сквозь решетки рассмотрела двор и соседнее здание. Наш корпус со стороны я не видела, но думаю, что он был таким же. Кирпичные прочные стены и много забранных решетками окошек. В одном из них показалось что-то белое, потом мне помахали рукой. Я ответила. Спустя несколько секунд в меня полетела белая тонкая, как паутинка, нить. Она не долетела до решетки на пару метров. Нить забрали и вновь выбросили. Какое-то время я просто ждала и наблюдала за манипуляциями в соседнем здании, когда, наконец, нить зацепилась за решетку пулей на конце. Боясь все испортить, я дрожащими руками просунула причал и зацепила ниточку. Есть! Теперь у нас с братом была своя собственная дорога. Оставалось только привязать к ниточке хорошего коня. Конечно, это мероприятие я оставила до ночи, ведь конь посреди бела дня, да еще и через весь двор вызовет негодование. Еще, чего доброго, могут передачи лишить за подобные фокусы.
День тянулся долго. Сходили погуляли, вчетвером ходить на прогулки было очень скучно. Но я каждый день заставляла себя выйти на свежий воздух. Мне не хотелось стать такой, как Тоня, равнодушной ко всему, которая только и делала, что спала. Ей дали срока три года и вот полтора из них она проспала. Боялась теперь только того, что ее отправят в лагерь. Так как она была уже не первый раз, ее отправили бы в колонию для ранее судимых. В некоторых из них работа была очень тяжелой, девушек заставляли плести сетку рабицу и колючую проволоку, а кормили, конечно, как везде.
Как только стемнело, мы построились. Протянули хорошую веревку-коня между камерами. Сразу же пошли послания друг другу напрямую. Я получила первое письмо от брата, после того как вернулась из лагеря:
«Привет, Эл. Ну ты даешь. Уехала и никому ничего не сказала. Мы все тут чуть с ума не сошли. Меня тоже попытались перекинуть в осужденку, но потом назад вернули. А у тебя вечные приключения. Расскажешь, как там жизнь?
А то я так и просидел здесь все это время, в одной камере, так нигде и не побывав. Но в этом тоже есть свои плюсы. Я усматриваю в нашем заточении некое высшее предзнаменование. Пока я сидел и от нечего делать размышлял, то мне в голову пришло несколько классных идей. Это изобретения, на которые можно получать патенты и разбогатеть. Так что я уже знаю, чем займусь на свободе. Верю, что еще немного, и мы будем дома. Не зря же отменили приговор. Хотя, как мне сказали, его отменили только благодаря какому-то формальному несоблюдению сроков или чего-то подобного. То есть нам просто фартануло, что у адвоката была возможность зацепиться за что-то. Это ли не высшее предзнаменование победы?
Ладно, заканчиваю. Может тебе что-то надо? Отмаячь и мы пришлем тебе все, что пожелаешь. Привет всем достойным».
Брат прислал кофе, я емухороших сигарет. Обсудили нового адвоката. Как выяснилось, никто из нас уже не верил в способность адвоката вытащить нас отсюда. Те люди, что напали на нас, перегнули палку, поэтому приложат все усилия, чтобы нас не отпустили. Слишком много шума вокруг нас и милиции. Только ленивый не обсуждал произошедшее. Каждый знал шутку о восемнадцатилетней девочке весом в сорок кило, раскидавшей спецподразделение «Сокол», в котором были самые тренированные бойцы. Представляю шуточки, которые сыпались на потерпевшего и его друзей. Но теперь у них не было другого выхода, кроме как гнуть свою линию и дальше.
Вопреки мнению надзирателей, которые считали, что зэки только и делают, что обсуждают «делюгу», говорить о деле не хотелось. Да и что тут обсуждать? Мало кто решал свои вопросы подобным образом. К тому же в любой момент мог появиться конокрад. Так что мы просто болтали. Было весело, хотя почта, полученная таким простым способом, почему-то уже не была ценной. Теперь я, правда, могла снабжать почтой хоть весь монастырь, но для этого у них была другая «дорога». Утром дорогу убирали, оставляя только тоненькую полупрозрачную ниточку, чтобы не забрасывать каждый раз заново. Ее, конечно, тоже могли заметить, но вероятность этого была очень мала.
Глава 11
На работу из новой квартиры меня не пускали. Видимо эксплуатировать полагалось только осужденных. Как-то к нам пришел начальник тюрьмы. Иногда они делали такие обходы, но на моем веку это был первый раз. Может, они не любили ходить в многочисленные камеры, это, наверное, было опасно. А тут стоим себе вчетвером, и он даже задержался у нас в гостях минут на пять, пошутил и произвел на всех благоприятное впечатление. Наверное, ощущал себя венценосной особой, общающейся с народом. Может так и надо себя вести. Потому что к начальнику тюрьмы никогда и ни у кого претензий не возникало. Плохой был начальник этажа или всеми ненавистный завхоз (назывался он как-то по-другому). Хотя этот самый завхоз почему-то повадился захаживать к нам в гости. Приходил под кормушку и болтал с нами по часу. Не то что бы с нами, девчонки стеснялись и выпихивали меня, а я не терялась, строила ему глазки и улыбалась вовсю. Он просто-таки таял, и всеми ненавистный и злостный мужчина превращался в ручного. Девчонки были уверены, что ходит он исключительно ко мне. Но для нас главное что? Разнообразие. Главное, чтобы было чем день занять. Зато теперь мы ни в чем не нуждались, и достать, что угодно теперь была не проблема: нужны ножницы или кран потекпожалуйста. Как бы жизнь за решеткой ни отличалась, но все равно никто ничего нового не придумалесть женщины и мужчины, и есть взаимоотношения между ними. Хорошая улыбка еще никому не повредила. Да, очень часто мы в своих горестях забываем об этом мощнейшем оружии, а зря. Уверена, попроси я перевестись в любую камеру, мне бы не отказали. Но здесь меня все устраивало, да и обязанной быть никому не хотелось. Мало ли какие слухи поползут по тюрьме, а потом с этим «сопроводом» ехать в лагерь. Нет уж, репутация в этих стенах была очень важна. Завхоз даже как-то заявился к нам в камеру пить чай и пробыл чуть не два часа. Вот тогда мы устали. Приходилось его развлекать, а он еще и сыпал несмешными анекдотами, над которыми мы вынуждены были смеяться. Девчонки потом «оставили нас наедине», убравшись к себе на нары, а я битый час хлопала глазами и хохотала. Слава богу, что он не мог каждый день к нам ходить. Потом, правда, принес целый блок хороших сигарет, так что усилия не пропали даром.