Привычный уже воронок отправился в Днепродзержинск, увозя с собой меня, двух моих попутчиц и трех охранников.
Охраняли нас совсем молодые ребята, но были они весьма неразговорчивыми. Единственное, чего удалось от них добиться, это сколько времени мы будем в пути. По их словам нам предстояло провести в дороге около часа. Расстояние было сорок пять километров, но машина ехала довольно медленно, подскакивая на ухабах. Наручники нам не снимали, поэтому поездка оказалась малоприятной, мы то и дело бились головами друг о друга и о стены машины, а когда она резко тормозила, падали на пол.
Я украдкой рассматривала моих попутчиц. Поговорить мы не успели, а инцидент с камерой хранения почему-то настроил женщин против меня. Во всяком случае, мне так
казалось. Искры между нами не проскочило, а мне было необходимо находить общий язык со всеми. Меня страшил лагерь и хотелось иметь там как можно больше друзей. Одна из них, женщина лет сорока, угрюмая, маленького росточка. По всей видимости, она боялась не меньше моего, поэтому жалась ко второй нашей попутчице. Оно и понятно почему. Та была высокая, наверное, около метра восьмидесяти или даже выше, по- мужски крепкая, с сильными руками и огромной татуировкой на плече. Волосы коротко стриженные, под мальчика, черты лица тоже какие-то мужские. Я уже встречалась с подобными экземплярами (взять хотя бы Лилиана) и поняла сразу, кто она. Но, в отличие от Лилиана, эта была красивой. Как молодой привлекательный мужчина. Видимо она это чувствовала и вела себя высокомерно, гордо подняв квадратный подбородок. Звали ее Тамара, но она сказала называть ее Тома. В скором времени эта женщина станет Томом, решила я.
За время путешествия мы не обмолвились друг с другом и парой слов. Но они, как и я, были крайне заинтригованы тем, куда же мы попали. Выгрузили из машины нас в очередном «гараже-конверте». Машина тут же уехала, а нас перепоручили мужчине в форме. Очередной типичный охранник. Вот сколько их я перевидала, со сколькими разговаривала, но все они слились в одно единое целое: небольшого роста, худой, неопределенного возраста (от тридцати до шестидесяти), унылое лицо, скользящий взгляд. Они, как и мы, не смотрели в глаза. Наверняка все заключенные для них были также на одно лицо. Интересно, а какой сложился образ заключенных у них в голове? Скорее всего, худой изможденной женщины, неопределенного возраста.
Нас отвели в комнату, где в очередной раз все вещи подверглись строжайшему досмотру. С собой взять разрешили крайне мало, никакой косметики, дезодорантов, юбок, одеял и прочего. Пропустили только спортивный костюм, белье, туалетные принадлежности.
Мои пожитки почему-то все летели в мусорное ведро.
Почему вы выкидываете мои вещи? изумилась я.
Ты здесь на пять лет, все твои дезодоранты и косметика испортятся.
Я собираюсь скоро поехать домой, у меня апелляция
Ой, да замолчи.
Вот и весь разговор.
Одной из моих попутчиц предстояло пробыть здесь двенадцать лет, другой год, так что мы представляли собой разношерстную компанию. Все в том же помещении, нас провели к бытовке, в которой всем выдали форму.
Теперь вы будете ходить только в ней, в бане переоденьтесь и не снимайте, получили мы инструкции.
Форма представляла собой широкую бесформенную юбку до колена синего цвета и простую голубую рубашку. Эта одежда оказалась такой огромной, что я могла завернуться в нее несколько раз.
А нет ли чего поменьше?
Ничего нет, все размеры стандартные. Кто виноват, что ты такая худющая?
Подозреваю, что за неделю голодовки на транзите я похудела еще сильней (если такое было вообще возможно), но объяснять, кто виноват, не имело смысла.
И вот мы, с формой в руках вышли в лагерь, в сопровождении все того же мужчины.
Глава 4
Когда мы попали во двор, я не поверила своим глазам.
Мое первое впечатление о трудовой колонии: я попала в санаторий! Большая просторная территория, на которой располагались белоснежные пятиэтажные корпусы. Я несколько месяцев провела в тюрьме, не видя света белого и теперь, попав на улицу, в общий двор, была просто сражена наповал.
Стоял солнечный летний день, небо лазурное, воздух благоухал. После тюремной вони он казался сладким, солнце слепило, а ветерок был нежнее самого любящего прикосновения. Я никогда бы не поверила, что первое впечатление о «зоне» может быть именно таким. Всюду разбито множество клумб, на которых вовсю цвели розы и не было ни одного сорняка. Очень чисто, ровные асфальтированные дорожки, бордюры свежевыбеленные. Территория большая, забор с колючей проволокой маячил где-то вдали и не портил картины.
Восторженно я шла за надзирателем. Баня оказалась не хуже, чем двор. Помещение просторное, вода в кранах текла нормальным потоком, очень чисто, никакой ржавчины. Я просто боялась верить, что все это правда. Мы наплескались, и никто нас не подгонял, не орал и не мешал. Тома проявляла ко мне странный интерес. Она то и дело заботливо поливала меня водой из тазика и норовила прикоснуться и прижаться. Это было для меня настолько противоестественно, что я шарахалась, как перепуганный зверек. А Томе это доставляло удовольствие, и она нагло ухмылялась. Потом она настояла на том, чтобы потереть мне спину, и руки ее постоянно выходили за пределы спины. Это было неприятно, а я не знала как вести себя в подобной ситуации. Не то чтобы я боялась ее, но конфликтовать в первый же день было неправильно. К тому же на нас посматривала попутчица, и позорить Тому на глазах у нее не хотелось. Но время вышло, купание не было бесконечным.
Пришлось одеться в форму. Это повлекло за собой шквал негативных эмоций. Юбку мне пришлось несколько раз подвернуть в талии, чтобы она хоть как-то на мне держалась, а у рубашки закатать рукава. Ткань была неприятнойжесткой и колючей, форма кусалась, ткань была сродни той, из которой шили школьную форму в советские времена. И я не думала, что смогу к ней когда- нибудь привыкнуть. Но самой ужасной оказалась косынка. Белая косыночка, как у бабуси из села. Ее надо было повязать на голову под подбородком. Зачем подобное измывательство? Через две стирки эта форма вся тут же полиняла, и выглядела так, словно ее носили не один год, но мягче от этого она не стала.
Я всегда была модницей, любила красивую одежду и очень комплексовала, если одевала что-то некрасивое. А тут на тебе! Как в этом виде предстать перед незнакомыми женщинами? Мы, конечно, посмеялись друг над другом, но некомфортно было не только мне одной.
Потом отправились по все той же территории в медкабинет. Как ни странно, на улице мы никого не встретили, кроме одного мужчины в форме. Мне приходилось все время поддерживать юбку, норовящую сползти к коленям. Нас взвесили (оказалось, что я вешу 43 кг), измерили рост (162), расспросили о наличии болезней и аллергии, завели карточки на каждую и отпустили. Как такового тотального контроля здесь не ощущалось. Никто не вынуждал нас ходить, заложив руки за спину, надзиратель не преследовал неотступно и появилось даже некое ощущение свободы. Большие пространства делали свое дело, ничто не давило и казалось, что можно вздохнуть полной грудью.
Как оказалось, новичков, которые находятся в ожидании апелляционного рассмотрения дела, держат отдельно от остальных заключенных. Для них был выделен пятый этаж одного из корпусов. Мы все поднялись туда. Надзиратель походил скорее просто на провожатого, который показывал нам местность и как скорее освоиться. Рассказывал, что тут и где расположено. И вот он пятый этаж. Небольшой коридорчик, и мы в комнате. Да-да, именно в комнате, а не в камере. Очень большая (мне трудно сказать сейчас, какова была площадь той комнаты, метров пятьдесят или семьдесят), просторная, светлая. Как огромная больничная палата. Внушительных размеров окна во всю стену с одной и другой стороны, на окнаххороший тюль и главноеникаких решеток! Вдоль окон рядами стояли простые кровати, аккуратно застеленные белым постельным бельем и синими покрывалами. Идеальная чистота, цветы горшках на широких подоконниках. Тихо, светло, уютно. На кроватях сидели не менее аккуратные женщины. Они читали, вышивали, негромко переговаривались между собой. После всех кошмаров транзитной тюрьмы я просто не могла поверить своим глазам. Я ожидала чего угодно, только не такого уютного помещения и чистоты.