Отбывать наказание она должна была в колонии для несовершеннолетних, но у маленькой цыганки обнаружили туберкулез. Ей предстояло лечить болезнь в колонии строго режима для второходок. Ни разу за все время нашего общения, мне не пришла в голову мысль, что я могу заразиться от нее туберкулезом. На транзите все былотаким омерзительным, грязным, помойным, что милая девочка с туберкулезом, казалась чуть ли не единственным чистым глотком воздуха. Лена ужасно боялась поездки в ту колонию. Все расспрашивала и расспрашивала, что же ждет ее там:
А как там жизнь? Строгие все? спрашивала Лена с детской опаской.
Обычные люди, Леночка, не переживай, отвечали второходки.
А меня не буду обижать? Гонять, заставлять что-то делать плохое?
Ты же ребенок. Кто тебя тронет, ты что?
А то, что я больна? Не будут шарахаться?
Да не переживай ты так. Там отдельная больничка, вы не будете соприкасаться с остальными. Кормят тубиков хорошо, работать не надо. Срок пройдет, и не заметишь. Еще и подлечат бесплатно, подбадривали ее женщины.
Я так рада, что вас встретила. Теперь не боюсь.
Лена успокоилась и все время, что мы провели вместе, ходила за мной как приклеенная, рассказывая о жизни цыган. [^.
Раз в день камеру выводили на прогулку. Это было совсем не похоже на прежнюю прогулку, полную шуток и криков. Правила в транзитной тюрьме были крайне строгими. Если тебе не повезло обратить на себя взор охраны хотя бы два раза, то тебе тут же грозил карцер. Мужчины передвигались по тюрьме исключительно на корточках. Руки при этом нужно было держать за головой. Вот таким гуськом они и передвигались. Как-то и нас заставили идти таким образом до дворика, это было очень сложно. Ноги и руки болели, мы еле ползли, а если кто-то спотыкался или мешкал, получал дубинкой. Женщин, правда, били не сильно, но в любом случае получить дубинкой по пальцамочень больно. Тюрьма в Днепропетровске была огромной. Не знаю, какое впечатление она производила на заключенных из других тюрем, но мне она казалась чуть ли не городом. Когда мы выходили на прогулку, то мы шли, и шли, и шли по бесконечно длинному коридору. Спускались куда-то, потом вновь поднимались. Дворик был крохотный, но не такой как у нас, а больше похожий на кусок улицы, обнесенной забором.
Думаю, что этот дворик не был специально предназначен для прогулок. Может, настоящий закрыли по какой-то причине. Присесть было негде, и мы просто стояли. Когда хотели поговорить, на нас орали, когда хотели пройтисьугрожали карцером. Напротив дворика располагалось старинное здание с узкими окошками, забранными решетками. Кто-то рассказал, что там содержат умалишенных. Но смотреть в ту сторону строго воспрещалосьза это карцер.
Когда мы возвращались с прогулки, нужно было идти, заложив руки за спину. Поворот головы расценивался как попытка к бегству, и следовал незамедлительный удар дубинкой. Тут уж было не до шуток и улыбочек, все мое веселье и жизнерадостность испарились там, на транзите.
Эта перевалочная база послужила для меня некой подготовкой к зоне. До меня стал окончательно доходить смысл моего заключения. Шутки закончились. Если раньше мы были просто подследственными и имели один шанс на сто миллионов уйти домой, то теперь были осужденными. Признанными виновными. Теперь прав у нас было не больше, чем у курицы, попавшей в суп. Поговаривали, что такие строгости здесь оттого, что несколько лет назад тюрьма взбунтовалась, зэки вырвались на свободу, крошили, убивали и насиловали. Может, это была очередная байка, чтобы персоналу проще было оправдать свое отношение к заключенным, не знаю.
На транзите мне удалось познакомиться с девочками из разных городов. Конечно, условия содержания везде были схожи, но все сходились в одномв Крыму курорт. Очень много страшных историй рассказывали о тюрьме в Кривом Роге (называлась она Бублик). Там за малейшее непослушание виновниц посреди ночи выводили в коридор и обливали холодной водой, независимо от времени года. По любому поводу отправляли в карцер, не давали есть, лишали передач, заставляли «стучать» на сокамерников. Слушая все эти рассказы, я действительно думала, что приехала с курорта. Зато им было очень хорошо на транзите. Казалось, что попали в рай. Можно спокойно спать, не ожидая подвоха. Не берусь судить, но мне казалось, что рассказы эти преувеличены, чтобы репутация Бублика не пострадала. Почему никто там не взбунтовался от такого беспредела? Почему информация об этом не была доступна? Ведь все же там сидели не осужденные, к ним ходили адвокаты, они ездили на суды. Конечно, запугать и забить можно кого угодно, но и шумиху поднять тоже. И ведь это происходило с женщинами, что же тогда там делали с мужчинами? У нас и с мужской половиной по сравнению с этим беспределом обращались вполне пристойно, ну а девчонок вообще никто не трогал. Внутрикамерные выяснения отношений это одно, а когда ко всему этому присовокупляется и беспредел начальства тюрьмы, то это, наверное, совсем невыносимо.
Правда, такие ужасы рассказывали только про Бублик, в других СИЗО все было намного спокойней.
Спустя два дня мои попутчицы уехали, забрав с собой и девочку-цыганку Лену. Я осталась одна в этой невыносимой камере, острее, чем когда бы то ни было, ощущая одиночество. Семья, дом остались далеко позади. Никто из моих близких даже не ведал сейчас, где я и что уготовила мне судьба. Да я и сама не ведала. Было так грустно и одиноко. Лагерь впереди страшил все сильней. Но как ни страшна была правда, сидеть в транзитной камере больше не было сил. Я мечтала об этапе, скорее увидеть, что же там впереди. Видно человек так устроен: не успокоится, пока не заглянет в будущее, каким бы страшным оно ни было.
Пока сидела одна, слушала много рассказов о лагере, о людях там, о привычках и правилах. Истории были одна страшней другой, но я старалась не обращать внимания. Нужно будет научиться жить там, приспособиться. Выжить.
Глава 3
На восьмой день с утра мне объявили, что через полчаса отбывает машина на Днепродзержинск. Я вся встрепенулась и, чуть ли не приплясывая, ждала своего выхода. Когда дверь открылась, я увидела, что в коридоре стояли еще две женщины, лет на десять старше меня. Им, как оказалось, крупно повезло, едва только они приехали из своего города, было решено забрать меня и всех отправить в Днепродзержинск. Видимо этап в три человека считался достаточным основанием для отправки машины. Нас куда-то повели, и тут я вспомнила и чуть не закричала:А мои вещи?
Какие вещи? недовольно спросил охранник.
В камере хранения.
Камера сегодня закрыта.
Чего? изумилась я. А как же?
Вот уж не знаю. Никто не будет открывать ради тебя камеру.
Но там у меня всё
Мы не будем откладывать этап ради твоего шмотья.
Я никуда не поеду, хоть убейте.
Тогда будете сидеть здесь еще неделю, а то и две.
Девушки недоброжелательно на меня посмотрели, но в тот момент мне было плевать на них. Там действительно было много нужноготеплые зимние вещи, обувь, письма. Меня и так лишили всего, не хватало еще, чтобы в моих нарядах щеголяли охранницы.
Я не поеду. Я хочу к начальнику.
Я так громко это завопила, что охранник перепугался.
А ну заткнись, он замахнулся дубинкой, но в этот момент, откуда ни возьмись появился мужчина лет пятидесяти в форме и погонах.
Кто тут шумит? добродушно спросил он.
Я прикинулась ягненком:
Это я, и мило улыбнулась, почувствовав, что он в силах разрешить мою проблему.
Что у тебя случилось?
Услышав его тон, я чуть не расплакалась. Он говорил по- отечески, проникаясь проблемой и не ставя себя на ступень выше меня, подтверждая тем самым, что настоящие мужчины есть везде.
Мои вещи в камере хранения, а она закрыта сегодня.
Ну завтра возьмешь.
Меня отправляют на этап.
Это непорядок, сказал он. Потом, обращаясь к охраннику, рявкнул:
Вы чего с ума все посходили? Отдайте девочке вещи. Охранник зло зыркнул на меня, но потом сказал:
Двигайте.
Мы дошли до какого-то кабинета, оттуда он позвонил, и потом все вместе отправились в камеру хранения. Девушки все это время тащили тяжеленные огромные сумки с пожитками и с ненавистью поглядывали на меня. А так как здание было огромным, ходили мы много. Интересно, а если бы мы все ринулись врассыпную? Что бы делал охранник? Под камерой хранения нас ждала женщина, раздраженная тем, что ее оторвали от дел, она зло всунула мне в руки сумку и вытолкала за дверь. Конечно, речи и не шло о том, чтобы осмотреть сохранность вещей. Но я понимала, что и так добилась многого, поэтому тут уж спорить не стала и довольная пошла к машине.