Жительницы этого райского уголка не обратили на вновь прибывших никакого внимания. Только одна, маленькая, кругленькая, лет сорока, подошла к нам и представилась:
Меня зовут Юля. Я здесь смотрящая. Можете занимать любые свободные кровати. Скоро будет обед. У нас все очень строго по расписанию, его нужно неукоснительно соблюдать.
У вас здесь так красиво, вежливо сказала я.
Можешь особо не радоваться по этому поводу. Все, что ты виделавсе сделано руками зэков. Оставишь сорняк на грядкепойдешь в карцер. Мы три раза в день должны здесь мыть пол и вытирать пыль. Если нежданно придет проверка и увидит кого-то сидящим на кроватибудет выговор.
Я изумленно уставилась на Юлю.
Ага, а ты что думала? Цветочки тебе тут и подушечки петушком просто так? Это образцово-показательная зона. Для проверок, начальства, комиссий. Если надо засветиться и показать, как у нас в стране хорошо зэки сидят, всех сюда везут. А то, что мы вздохнуть не можем от этой показухи, никого не волнует. Девчонки приходят с «рабочки», отпахав на швейной фабрике по восемь часов, и не могут на кровать присестьпомнется. Вот и слоняются до отбоя. Это здесь на «касачке» поблажки, может, кто уедет и расскажет остальным как здесь великолепно.
Теперь я стала понимать, почему никто не хотел ехать сюда и меня отправили в наказание в этот образцово- показательный лагерь.
Вякнешь что не токарцер, не успеешь переодеться к пересчетулишат свидания. Пересчет, кстати, каждое утро в шесть. Чтобы все стояли в форме, косынка под подбородком. Вечером в девятьотбой, никаких разговоров.
Как в армии, короче.
Во-во. Идите, до обеда делайте, что хотите.
Мы, притихшие, расположились на кроватях и немного отдохнули. Здесь находиться в форме было не обязательно, так что я с радостью сняла с себя эту колючую ненавистную одежду. В лагере нужно было все время ходить в форме, а здесь мы надевали ее только к пересчету или когда шли в баню.
Вещей почти не было, все, что осталось, поместилось в тумбочку. Что бы там ни говорила Юля, а я получала удовольствие от свежего воздуха в комнате, от яркого солнца, от чистой белой постели, вдыхая ее аромат. Здесь никто не курил, не кричал и не сновал. Веяло покоем, и пусть потом будет все намного хуже, сейчас я просто отдыхала.
Наступило время обеда, и все как по команде поднялись с кроватей и направились в небольшую столовую. Шесть длинных столов со скамейками. К окошку для раздачи еды выстроилась очередь с тарелками. Я тоже встала в хвост очереди и получила свою еду. На первое суп, вполне сносный, во всяком случае, он точно был на мясном бульоне, с кусочками картошки и морковки. На второе гороховая каша с мясом. Да, в ней действительно было мясо, причем предостаточно. Конечно, не столько, сколько я бы положила дома, но оно ощущалось на зубах. И это было вкусно! Конечно, я изголодалась в днепропетровской тюрьме, но дело было не в этом. Еда действительно была вкусной на протяжении всего того времени, что я провела на касачке. Я впервые ела за семь дней, но поняла это только когда поднесла ложку супа ко рту. Мне в голову пришла мысль, что в фильмах всегда показывают изголодавшихся людей, которые как животные начинают набивать рот, запихивать в него все подряд, есть руками, чавкать. Они полностью теряют человеческий облик. Я никогда подобного не видела и не могу себе представить, чтобы сама так ела. В заключении я узнала, что такое настоящий голод, но контролировать себя не разучилась.
Мы ели строго по расписанию три раза в день. Никаких перекусов здесь не было, никаких непрерывных чаепитий и сала с хлебом. Нормальное трёхразовое питание. Вечером ужин был обычно скудноват, поэтому к шести утра к пересчету в животе начинало урчать, как у собаки Павлова, и мы с нетерпением ожидали завтрака. На завтрак чаще всего тоже была кашаячневая, перловая, пшеничная, но обязательно с мясной подливой. Пусть мяса в ней почти не было, но и сама подливка была вкусна. Еще на завтрак давали свежий белый хлеб и небольшой кусочек масла. А также сладкий чай. В общем, кормили не намного хуже, чем в пионерском лагере, в котором я бывала каждое лето в детстве.
Вкусно кормят, сказала я соседке по столу.
Это только здесь, на касачке, ответила она, говорят, в лагере страшный голод. Мы здесь в привилегированном положении, потому что можем уехать назад. Поэтому все остальные из лагеря нас терпеть не могут.
Почему это?
Они там работают и с голодухи с ног валятся, а мы здесь отсиживаемся, некоторые по несколько месяцев, ничего не делаем и получаем самое лучшее питание. Несправедливо.
Да, несправедливо, задумчиво ответила я. Кусок теперь не лез в горло. И казалось, что я ощутила неприязнь женщин за пределами нашего пятого этажа.
Почему всегда так в жизни? Не бывает всего и сразу. Чистота и красота достигаются жесткой дисциплиной, а не желанием самих заключенных. Хорошая еда только на касачке, потому что мы можем рассказать, что видели голод своими глазами. Зачем в образцово-показательной зоне устраивать голодуху? Чтобы у заключенных не оставалось воли к сопротивлению? Чтобы и помыслить не могли о неповиновении?
Грязную посуду мы отдали дежурному и отправились к себе на кроватиждать ужина. Да, жизнь здесь была скучной. Я развлекалась тем, что подсчитывала количество жительниц нашего «отряда». Насчитала двадцать человек, не считая Юли. По неизвестной мне причине большинство из них были пожилыми. Такие интеллигентные пенсионерки, которые вышивали и негромко обсуждали свои художества. Еще одной интересной особенностью было то, что половина женщин говорила на украинском. Как позже я узнала, многие из женщин приехали из Львова. Они свободно говорили как на русском, так и на украинском. Так как я изучала украинский в школе с первого класса, этот язык был мне хорошо знаком. И в скором времени я и сама не заметила, как говорила с ними только на их родном языке. Мне нравилось, хоть какое-то разнообразие в повседневной жизни нашего тихого отряда.
Спустя какое-то время ко мне подошла Юля:
Ты из Крыма?
Да, из Симферополя.
А я из Алушты. Землячки.
Здорово, обрадовалась я.
Юля тоже была рада, из Крыма сюда приезжали редко.
Пойдем ко мне, поболтаем.
Вот так мне в очередной раз повезло. У Юли, как у смотрящей, была своя отдельная комнатка. Она рассказала мне, что сидит уже восемь лет и за образцовое поведение ее сделали смотрящей на касачке. Теперь она могла не работать и лучше питаться, а проблем с теми, кто был под ее присмотром, не возникало. Слово за слово и мы разговорились. И надо же такому случиться, что ее любимый мужчина жил со мной в Симферополе на соседней улице, и я прекрасно его знала. Что тут сказать? Конечно, Юля хотела получить о нем как можно больше информации, и я рассказывал о нем все, что могла, вспоминая даже то, чего не было. Какая разница? Сделала приятное женщине, сидящей восемь лет, и значит, день прошел не зря.
Узнала я от Юли и о моей Катюшке. Она побывала здесь на касачке пару месяцев назад, оставив о себе неблагоприятное впечатление. Произошел здесь какой-то конфликт между Катей и другими девушками. Завязалась потасовка, и на Катерину накинулось несколько женщин. Потасовки не были чем-то из ряда вон выходящим, простой женской трепкой волос никого не удивить. Чаще всего они заканчивались задолго до того, как одна из сторон получала существенные травмы, хотя перегнуть палку мог кто угодно. В тот день моя подруга повздорила с какой-то группкой, сплотившейся задолго до приезда Катюхи. Они набросились на нее все разом, и разнять такую драку уже было невозможно. Но девушки не знали, с кем имеют дело. Катя, по неведомым причинам, обладала недюжинной силой, и раскидала всех, каждой нападавшей оставив напоминание о себе в виде синяка или ссадины. Одной вывихнула руку, вторую чуть не удушила. Короче, Катя как всегда оставила о себе след. Одно только воспоминание о ней заставляло дрожать дебоширок.
Да, это моя Катюшка, говорила я, с нежностью улыбаясь, а остальные с недоумением смотрели на меня и побаивались.
Глава 5
Вот так на протяжении всего моего пребывания в заточении мне везло. Сама судьба меня вела и помогала. Думаю, я не одна такая была. Каждая женщина ведь имела друзей, знакомых. И мы даже в разных уголках страны находили этих знакомых, не оставаясь одинокими.