Мне самому в первые дни досталось. Я попал как раз на передел власти в хате, и пришлось отстаивать свое право на достойное существование. Помяли мне бока, не скрою, но сейчас все отлично. Верю в нас, в счастливую звезду и, как говорится, в успех безнадежного дела.
Как тебе адвокат? Говорят, он самый лучший, но мне не нравится, что он почти ничего не объясняет. У меня-то пустяки, там и срок давать не за что, а за тебя переживаю. Но ты не волнуйся, если я выйду отсюда, то обязательно тебя вытащу. Ладно, пока сестренка. Буду заканчивать, а то надо уже отправлять почту. Целую».
Взволнованная я перечитала письмо еще раз, улыбаясь при упоминании росомах, а потом бросилась строчить ответ. Малолетки подождутбрат намного важнее.
* * *
Мы все время хотели есть. Так как делать было нечего, то перекусы были обыденным делом. Каждый час хотелось чего-то пожевать, просто от скуки. Вот поэтому мы непрерывно гоняли чаи с сухарями.
Так как вся основная еда готовилась на кипятильнике, то сама я была не в состоянии что-то состряпать. Боялась его как огня. Еще просто нагреть воды для умывания, я могла себя заставить, но о том, чтобы засунуть его в кипящее масло, а потом им же помешивать еду, не могла и помышлять. Позже я поняла, что ничего не надо доверять кому-то. Всегда надо учиться все делать самостоятельно и ни от кого не зависеть. Это самый правильный подход к жизни в тюрьме. Так как тюрьмаэто мир в миниатюре, просто заключенный в одну маленькую камеру, то данное правило касается и всего мира в целом. Все уроки, заученные мной в тюрьме, очень пригодились в жизни и ни разу не подвели.
Конечно, не будь у меня передач со свободы, можно было бы и не мечтать о том, чтобы Женя «удочерила» меня. Вот такхорошая школа жизни. Сразу понимаешь, что всегда и везде всё решают твои доходы. Но всё же бывали исключения из правил. Некоторые женщины бывали настолько забавными, что спустя пару дней они становились полноправными членами семьи, только потому, что были милы Жениному сердцу. Это случалось крайне редко, но все же иметь талант никогда не повредит, потому что никогда не знаешь, куда занесет тебя жизнь. Некоторые вообще по непонятным мне причинам нравились Жене, мои взгляды не всегда совпадали с ее симпатиями. Но она чувствовала потенциал в человеке, тогда как мне было далеко до этого.
В одну из передач мне принесли телевизор, и мой статус тут же взлетел до небес. Это был простой черно-белый «кубик», но его ценность это нисколько не умаляло. Женя меня расцеловала и готова была плясать вокруг него. Он стал самым важным и почетным членом камеры. Может, проведи я тут два года, как Женя, тоже готова была бы на него молиться, не знаю. Она не разрешала его включать по пустякам, только когда начинались новости. Тогда она шикала на всех и каждого и ловила крупицы информации, какие нам хотели дать. А давали крайне мало и понятно было только одно: ни правительству, ни журналистам нет никакого дела до зэков, поэтому никто о нас не говорил и никаких амнистий не готовил. А ведь этот вопрос был самым животрепещущим, как для Жени, так и для всех остальных. Я, конечно, как владелица этого бесценного изобретения человека, могла регулировать, какие передачи смотреть, но ссориться с Женей не хотелось, да и не любила я смотреть телевизор. Иногда вечерами мы смотрели какой-нибудь фильм, но бывало это редко. Ведь сигнал в нашей тюрьме был крайне плохой, с моей нары экрана вообще не было видно, а смотреть фильм под гул двадцати человек не доставляло никакого удовольствия.
Теперь, как только кто-то хотел приготовить поесть, Женя тут же кричала:
Девки, а ну геть отсюда. Хватит жрать.
Ну, Женечка, мы только мивинку запарить.
Запаривай подальше. Чтобы я у стола вас не видела. Не дай бог прикоснёшься к телевизору.
Да что ему будет?
Ах, что будет? Кто его чинить будет? Да он мне родней всех вас. Вы завтра уйдете, а я с кем останусь? А вдруг что-то про амнистию скажут?
Женя не позволяла никому прикасаться к своему «сыночку». Стоял он на столе и теперь, не дай бог, кто-то вздумал бы поесть вблизи телевизора. Она очень боялась, что его зальют чем-то, уронят или стукнут и этот источник вестей сломается.
Девчонки ворчали и уходили, но недовольство росло. Я замечала недобрые взгляды в сторону ни в чем не повинного устройства.
Жизнь теперь стала куда веселей. Незаметно пролетела неделя, а потом начались допросы.
Глава 7
Как-то утром кормушка распахнулась, и в нее назвали мою фамилию. Охранник сказал:
Одевайся.
На миг я испугалась. Но девчонки загалдели и сказали, что, скорее всего, это пришел адвокат. Так как никаких ужасов у нас в тюрьме не происходило (никого не избивали и не насиловали), то ожидать другого было бы нелепо. Я постаралась принарядиться, насколько это было возможно в столь сжатые сроки. К тому же, несчастная тусклая лампочка под потолком не давала достаточного света, и накраситься при таком скудном освещении было проблематично. От недостатка воздуха и света, в прокуренном помещении кожа становилась серо-белой, и от этого было никуда не деться. Меня спасала только молодость.
Когда я перестала постоянно бояться, ко мне вернулась врожденная жизнерадостность. Я выскочила за дверь, улыбаясь лучезарно охраннику. Им оказался мужчина средних лет, ничем не примечательный, среднего телосложения. Оказалось, что он неравнодушен к женским улыбкам, как и любой другой мужчина. Теперь охранники перестали мне казаться какими-то страшными существами, от которых можно было ожидать только плохого. Они вовсе не были такими. С каждым можно было договориться, особенно молодой симпатичной девушке. Кто знает, что вынудило его пойти сюда работать? Возможно, это был не худший вариант, учитывая какой выбор, был у людей в то время: либо бандитом, либо зарплату не получать полгода. Не знаю, как часто они получали зарплату здесь, но хотя бы могли рассчитывать на пачку сигарет или кофе за небольшие услуги, оказываемые заключенным. По сравнению с теми юнцами на ИВС, что говорили мне непристойности, охранники в СИЗО были намного человечней. Наверное, опыт играл важную роль, а может, возраст или надежда получить вознаграждение.
С женщинами-надзирателями дело обстояло сложнейим до лампочки были мои улыбки, но тут уж Женя умела найти подход. К тому же, женщины побаивались нас, преступниц, поэтому грани никогда не переходили.
Так как охранник был очарован, он уже не заставлял меня идти, понуро опустив голову в пол и сцепив руки за спиной. Мне можно было весело шагать и глазеть по сторонам. Хотя насколько я поняла позже, мы, находящиеся под следствием, вообще не обязаны были ходить, держа руки за спиной. Как не обязаны были подвергаться унизительной процедуре осмотра. Но разве кто-то предупреждал об этом? Не только охранники забывали, что мы еще не осужденные, что существует презумпция невиновности, что мы пока что равные им, а и мы сами, оказываясь в этих стенах, забывали о достоинстве и собственных правах. Не так уж и сложно сломить человека.
Тогда я считала, что мне может пригодиться знание всех туннелей и переходов, поэтому я усиленно пыталась нарисовать в памяти картинку плана тюрьмы. Куда там! Мрачные длинные и бесконечные переходы никак не хотели запоминаться. Казалось, пропади сейчас охранник, и я буду скитаться здесь в одиночестве, пока не умру с голода, так и не увидев белого дня.
Наконец мы стали подниматься. Стало теплей и светлей. Воздух стал свежим, после вони тюрьмы, казалось, что он благоухает. Сразу нахлынули тысячи воспоминаний о настоящей жизни, что быланикуда не исчезалаза этими стенами. Затем всё вокруг изменилось. Простые бетонные стены обросли штукатуркой и краской, стали появляться деревянные панели. Мы словно попали в другое измерение, пройдя по волшебному порталу. Вот последний штрихлестница на второй этаж. Меня оставили в коридоре. Там у стены стояло еще несколько подследственных. Это были понурые парни, со сцепленными за спиной руками, смотрящие в пол. Не знаю, какими методами охранники добивались этой покорности у мужчин. Я же стояла так, словно пришла на увеселительную прогулку, и пока охранник отсутствовал, успела перезнакомиться со всеми в коридоре.
Парни, отвыкшие от общения с женщинами, были просто в восторге. Знакомство обычно происходило с вопроса о том, в какой камере я сижу. Это было, как узнать адрес или район. О статье здесь никто не спрашивалбыло не принято, все равно, что под юбку заглянуть. Одно дело сокамерники должны знать с кем имеют дело, совсем другое парни, с которыми я знакомилась в коридоре. Вообще мужчины в тюрьме очень уважительно относятся к противоположному полу. Вроде бы это принято в нашем обществе, но кто не сталкивался с грубыми парнями и равнодушными лицами, когда нужна помощь? Кто не сетовал на наглую молодежь, безразличных мужиков в общественном транспорте и хамов-рабочих? Здесь все было по-иному. Вежливое обращение было нормой, никто не позволял себе грубого слова или, упаси бог, какой-то непристойности.