Теперь все пообещали мне писать письма, и я с радостью согласилась. Обитателям тюрьмы всегда было невероятно скучно, поэтому переписка была единственным доступным развлечением. Чаще всего все переписывались, не видя своего адресата. И всегда существовал риск, что переписываешься ты со старой бабкой, которая еще и без ноги. А тут они видели меня воочию и были несказанно рады. К моему стыду, я не могла запомнить лиц. Почти все бритоголовые, в плохой одежде, лица с темной щетиной, контрастирующей со слишком бледной кожей. Женщины по природе своей таковы, что всегда принаряжаются, хоть к следователю, который чаще всего тоже мужчина, хоть на казнь. Мужчинам же нет никакого дела до того как они выглядят, и вряд ли перед походом к следователю у кого-то возникало желание побриться и принарядиться. Чего доброго сокамерники заподозрят неладное. Они жили там, в плену у условностей, а мы, женщины, были свободны от этого.
Так как потом я ходила к адвокату и на допрос довольно часто, то знакомств у меня было выше крыши. Каждый раз я приходила в камеру с новыми «связями».
Вернулся охранник и повел меня в комнату для допросов. Здесь все было намного приличней, чем на ИВС. Обстановка, конечно, была та еще: стол и стул, привинченные к полу. Больше ничего. Но здесь имелось настоящее окно, которое выходило на самую настоящую улицу. Можно было увидеть совсем другую жизнь. По тротуару шли люди, спешащие по своим делам, мамы катили коляски, а по дороге мчались машины. На улице было холодно, ведь люди кутались в пальто. Я пыталась узнать местность, как-никак это мой родной город, и я знала в нем каждую улицу. Но эту местность я узнать не могла, хотя мне и говорили, где находится СИЗО.
В моем приподнятом настроении мне все казалось радужным и безоблачным. Хотелось шутить и не думать о серьёзном. Пришел адвокат. Все тот же смешной Рыжиков. Казалось, что он все время куда-то спешит. Он впопыхах сунул мне письмо из дома, бутерброд и вышел. Я ела и читала. Письмо было от моего парня:
«Привет, любимая. Сегодня адвокат сказал, что пойдет к тебе, поэтому пишу поскорее это письмо.
Дело движется очень медленно, и ничего утешительного пока сказать не могу. Единственное, чем могу тебе помочь, это нанять адвоката. Говорят, что он один из самых лучших, и он обещает положительный исход дела.
Очень скучаю. Прихожу в новую квартиру и не знаю, что там делать без тебя. Зачем мне она? Квартира пустая, ведь мы так и не обзавелись мебелью, а без тебяпустынная. Я каждый вечер оттягиваю момент, когда надо возвращаться домой. Не могу заставить себя убрать твою одежду, которую ты оставила на кровати. Она там так и лежит.
Влада тоскует. Ее надо выгуливать и кормить. На первое совершенно не хватает времени, потому что я с утра до ночи на работе. Когда возвращаюсь, по всему дому огромные лужи. Она хоть и щенок, но большой и лужипросто моря. А еще кучи
Что касается кормежки. На рынке мне всунули коровьи носы, прихожу домой и варю их. Воняют они отвратительно, но Влада ест, ей нравится. Такая вот наша жизнь.
Ни с кем не общаюсь, кроме твоей сестры, потому что только с ней могу говорить о тебе и обсуждать твое дело. Друзья от меня шарахаются, не понимают и считают, что я выжил из ума.
За квартиру заплачено за шесть месяцев, так что мы ждем тебя домой. Не теряем надежды.
Целую».
Через несколько минут Рыжиков вернулся, забрал письмо и сказал, что сейчас пришел мой следователь и будет очная ставка с потерпевшим. Вот уж чего я не ожидала! Игривое настроение испарилось.
Что говорить? Что делать?
Как ни странно, мой адвокат совсем не провел никакого инструктажа.
Что мне говорить?
Говори все как есть.
А не повредит ли это?
Если какой-то вопрос тебе не понравится, не отвечай.
Все это казалось странным. Но это же был адвокат! Человек, призванный и нанятый моей семьей, чтобы защищать меня и вытащить отсюда. Если он считал, что надо рассказать голую правду, может так и надо? Ведь он же лучший в городе, так говорили все вокруг: сокамерницы, семья и даже охранники.
Дверь открылась, и вошли двое мужчин. Я вглядывалась в них, пытаясь понять, кто из них кто. Так сложилось, что потерпевшего этого я и в глаза не видела. Как-то не представилось возможности.
Они расселись: одинза стол, дугойнапротив меня и тот, что за столом, сказал:
Я ваш следователь. Зовут меня Денис Александрович.
Этот следователь был совсем молодым, может, лет на пять старше меня. Серьезный, симпатичный, он был спокойный и бесстрастный. Второймужичонка лет тридцати пяти, небольшого росточка, с маленькими бегающими глазками и круглыми щечками. В ухе у него была серьга-колечко. Конечно, мне он показался отвратительным. А ведь этот коротышка был оперуполномоченным, из какого-то важного подразделения милиции. Куда они смотрят, когда набирают таких? Разве не должен он быть высоким и широкоплечим? Сильным и уверенным себе? Защищать слабых, а не обижать их? Нелюбовь к милиции возросла во сто крат, при виде потерпевшего.
Давайте начнем очную ставку, сказал следователь. Потерпевший Пашкуда, расскажите, что произошло.
пожалуйста.
Значить так, начал потерпевший, и я прыснула со смеху. Все на меня зашикали, и рассказчик сбился. Потом взял себя в руки и продолжил, двадцать первого января, в двадцать часов, я и два моих сослуживца выполняли секретное задание. Мы находились на троллейбусной остановке. Внезапно на остановку пришли трое людей. Двое мужчин и девушка. Они кричали и вели себя вызывающе. Поэтому мы решили, что они хотят сорвать операцию. Один из мужчин затеял ссору еще с одним человеком, стоящим на остановке. Тогда мы с сотрудниками направились к этим людям и потребовали прекратить ссору. Мы хотели предъявить документы, но мужчина стал кричать на нас, и между нами завязалась драка. Вследствие этого мы переместились за остановку. Потом я почувствовал резкую боль в области сердца и упал. Дальше я ничего не помню. Еще помню, что видел эту девушку у себя за спиной и подумал, что у нее нож.
«Видел за спиной?», подумала я, но ничего не сказала. Адвокат молчал. Складывалось такое впечатление, что он думал о чем угодно, только не обо мне. Но не могла же я указывать ему, что делать. Или могла? Теперь понимаю, что будь я немного поактивней, все могло быть иначе. Знай я хоть немного свои права, то могла бы защищаться. А так я привыкла молчать.
Ирина, расскажите теперь вы события, произошедшие двадцать первого числа, вежливо обратился ко мне следователь.
Такая очная ставка не могла привести ни к какому выявлению фактов, это была простая формальность. Я даже не помню в лицо потерпевшего, не говоря уж об остальных участниках этого представления. Но ничего не оставалось, как начать рассказ. У меня уже несколько раз брали объяснения, поэтому речь можно было заучить наизусть. Да и сама я много раз прокручивала в голове события того вечера. Думала, что можно было изменить или как поступить по-другому. Пришла к выводу, что все равно поступила бы так же. Как выгородить себя? Да опять же, говорить правду. Она была на моей стороне, хоть буква закона и говорила обратное.
Двадцать первого января, около восьми вечера я, мой брат и его друг Алексей пришли на остановку троллейбуса. Мы громко обсуждали что-то, и один из находящихся на остановке людей сделал замечание. Брат заявил, что у нас свободная страна и между ними завязалась словесная перепалка. В этот момент к нам подошли трое мужчин и набросились на моего брата. Было очень темно, и я не рассмотрела их лиц. Мой брат сопротивлялся и пытался увернуться от нападавших, таким образом они переместились за остановку. Брат поскользнулся и упал, а трое мужчин стали зверски избивать его. Я очень испугалась такой необоснованной жестокости и пыталась остановить их. Но мои уговоры остались без внимания. Они окружили брата, и я не могла протиснуться через это кольцо. Я пыталась висеть у них на руках, но один из них отшвырнул меня в сторону, я сильно ударилась головой о дерево. Тогда я поднялась и, чтобы хоть как-то остановить их, достала из кармана шило- мундштук, которое мне подарили как раз в тот день. Я два раза ударила им одного из нападавших. Кого именноне знаю, была ночь, они не представились, и лиц их я не разглядела.