Инь Бао одевалась только в эксклюзивные платья. Она с искренним удовольствием перевоплощалась в персонажей романа «Сон в красном тереме». Ей нравилось наряжаться в изысканные исторические костюмы, сшитые ее старшей сестрой. Она исполняла для своих клиентов много женских ролей, включая роль госпожи Чао, влиятельной наложницы, которая находится в «добрых отношениях» с монахиней Мяоюй. Порой Инь Бао одновременно исполняла две эти ролиспециально для тех глупых мужчин, которые полагали, что одна женщина не сможет удовлетворить их похоть. Но самой любимой у нее была роль Ся Цзиньгуйкрасивой, но коварной дочери купца, поставщика императорского дворца. Ся Цзиньгуйнастоящая мегера. Она терроризирует Сянлин, вынашивает планы отравить ее, но в результате сама умирает от отравления. Необычайное сексуальное мастерство Инь Бао позволяло ей выстраивать сцену так, что ее «смерть» от принятого по ошибке яда совпадала с тем моментом, когда у клиента наступал оргазм.
Газетчики, до которых дошел слушок об этих невероятных постельных подвигах, из кожи вон лезли, изобретая эвфемизмы, чтобы описать их максимально подробно и в то же время не выходя за рамки приличий. Инь Бао собирала публикации о себе и часто, замирая от эротического самовозбуждения, слышала, как ночью фразы оттуда цитируют другие девицы.
Обе дочери знали, что лишь одна из них унаследует имя матери. Новая Цзян станет полновластной хозяйкой всего, чем владеет мать, включая три ее борделя и многочисленные курильни опиума, а также получит в наследство неоспоримое право по собственному усмотрению решать судьбы не только своих служащих, но и сестер. Для Цзян не являлось секретом, что младшая и средняя дочери недолюбливают друг друга, она понимала: та из них, которая проиграет в состязании за наследство, потеряет все вне зависимости от того, что будет написано в завещании матери.
Цзян подумала об обязанностях Договора Бивня, которые вместе с имуществом и именем будет вынуждена принять ее наследница, и, отвернувшись от окна, посмотрела на среднюю дочь Май Бао, стоявшую посередине комнаты. Она обладала классической красотой, длинными стройными ногами, тонкой талией, а ее безупречная кожа была настоящим чудом. При взгляде на Май Бао вспоминались чистопородные лошади и величавость, присущая этим царственным существам.
Май Бао тоже нравилось исполнять роли из «Сна в красном тереме», но не те, которым отдавала предпочтение младшая сестра. Она любила перевоплощаться в Сюэ Баочжай, Бесценную Добродетель, жену Цзя Баоюялюбящую дочь и верную супругу.
Когда Май Бао играла Бесценную Добродетель впервые, Инь Бао скользнула к матери и то ли профыркала, то ли прошипела:
А я-то думала, что мужчины приходят к нам, чтобы хоть ненадолго сбежать от жен вроде Бесценной Добродетели.
Мужчины приходят сюда по многим причинам, с улыбкой откликнулась Цзян. Помни об этом, дорогая.
С какой стати я буду помнить об этом, матушка? с вызовом ответила Инь Бао.
Она улыбнулась так, как может улыбаться только молодая женщина в расцвете сил, и, наклонившись, долгим поцелуем прильнула к губам матери. Цзян впервые заметила, что по ощущению и на вкус губы младшей дочериточь-в-точь такие же, какими много лет назад были губы ее отца. Она похлопала Инь Бао по руке, подумав при этом: «Не так быстро, доченька, ты станешь королевой и войдешь в Договор Бивня».
Май Бао также неоднократно выступала в образе Ши Сянъюнь, Дымки над Рекойдевицы неопределенного вида, пресной и безвкусной. Приговор Инь Бао в отношении игры Май Бао в этой роли был немногословен и жесток:
Старшая сестрица обладает непревзойденным талантом скучно изображать скучных людей. Теперь благодаря Май Бао мы точно знаем, как выглядит человек, которому не стоило бы рождаться на свет. Как мило с ее стороны!
Тот, кто кажется скучным одному, может возбуждать другого, философски откликнулась Цзян.
Да, матушка, но горшок с медомон для всех горшок с медом.
Но больше всего средней дочери Цзян нравилось перевоплощаться в образ Юаньянслужанки вдовствующей госпожи, которая ответила отказом на предложение Цзя Шэня стать его наложницей и повесилась после смерти госпожи.
Началочепуха, пробормотала Инь Бао, увидев сестру в этой роли, но финал, где сестрица вешается, просто прелесть. Глаз не оторвешь.
Цзян молча смотрела на младшую дочь, размышляя: действительно ли она столь жестока и можно ли отдавать Договор Бивня в руки такого человека?
Что же вы молчите, матушка? Неужели не произнесете какой-нибудь сентенции вроде того, что «для одногоповешение, для другогосекс»?
Нет, дорогая, не произнесу.
Очень жаль. Мне казалось, что хорошо повесившийся человек заслуживает прощального напутствия. Раздавшийся вслед за этим резкий смех дочери заставил Цзян испытать чувство разочарования.
Хотя Инь Бао и Май Бао никогда не обсуждали эту тему, обе прекрасно знали, что окажется на кону после того, как не станет их матери. Они также не ведали про Бивень Нарвала и обязательства, возложенные на любого из Троих Избранных. Но, наблюдая на протяжении всей жизни за матерью, девушки прекрасно понимали: она особенная, не такая, как все. Поскольку они исповедовали буддизм, католическое представление о «богоизбранности» было им чуждо, но при этом ни та ни другая ни на секунду не сомневались: их матьподлинное чудо природы.
Именно Инь Бао первой обратила внимание на странные отношения, которые связывали мать с Конфуцианцем.
Может, он предпочитает мальчиков, матушка? как-то раз спросила она.
Вопрос застал Цзян врасплох, поскольку она не ожидала, что ее общение с Конфуцианцем может кому-то бросаться в глаза.
Я не имею представления о том, в какой области лежат его сексуальные пристрастия, растерянно выдавила она.
Зачем же тогда он таскается в нашу блядницу?
Цзян поморщилась. Женщину коробило оттого, что дочь называет ее заведение столь непотребным словом. Ни от кого другого она бы подобного не потерпела, но девочка слишком сильно напоминала своего отца, и от этого сердце Цзян таяло. Она обожала младшуюсамую разухабистую и беспардоннуюдочь и озабоченно думала: а будет ли честным по отношению к ней назвать преемницей среднюю? Затем она отмахнулась от этой мысли. В конце концов, это уже будет не ее дело. Как только Цзян отдаст свое имя одной из дочерей, вместе с ним она сдаст и власть, в обмен на что та будет вынуждена в полной мере принять их семейные обязательства в отношении Договора Бивня.
А именно сейчас эти обязательства, похоже, начали приобретать вполне конкретные очертания. Цзян было ясно: на звание Человека с Книгой существовало уже три кандидата. Мужчин с книгами в Шанхае было хоть отбавляй, но лишь трое были способны дать начало процессу перемен у излучины реки. В эту троицу входили бандит Ту, Чарльз Сун и, как ни странно, фань куэй Сайлас Хордун. Давным-давно Цзян была свидетельницей того, как Ричард Хордун ночь за ночью, находясь в опиумном угаре, писал свои странные дневники, и, когда ей сказали, что они перешли к его сыну Сайласу, тот тоже стал кандидатом на звание Человека с Книгой. Возможно, одним из этих троих придется заниматься ее дочери, к которой перейдет имя Цзян. Правда, что конкретно в данном случае означало слово «заниматься», она пока не знала.
Цзян взяла Май Бао за руку и оглядела ее с головы до ног. В волевых чертах дочери она увидела колодец времен, из которого вышел весь их клан. В отличие от сестры, эта девушка не была современной. Хотя Май Бао любила наряжаться в костюмы героинь «Сна в красном тереме», ей было ближе все, что связано со стариной. Она сторонилась репортеров и никогда не проводила время с торговцами. Она прекрасно владела искусством классического танца и декламации, о ее виртуозной игре на эрху говорил весь Шанхай. Май Бао открывала для мужчин иной мир, мир ночных наслаждений, в котором ей была известна каждая пядь. И, как у любой истинной представительницы шанхайского полусвета, по-настоящему ее сердце принадлежалоточь-в-точь как в произведениях классической китайской литературыто бедному студенту, то поэту. Сейчас это был книжник с пустыми карманами и огромным, во всю щеку, родимым пятном винного цвета.
Почему именно он, дорогая? спросила Цзян.
Девушка опустила голову, приняв классическую позу, в которой художники обычно изображали скорбящих царственных особ.
Любовьэто дар, который мы предлагаем и очень редко получаем, проворковала она.
Цзян знала это стихотворение наизусть. Она часто слышала его от своих девушек, которые сначала тешили себя надеждами на сытую и благополучную жизнь, но вскоре окончательно расставались с ними из-за любви к какому-нибудь нищему рифмоплету или никчемному книжнику.
Во всем виноваты книги. Именно из них ты нахваталась всех этих глупостей.
Нет, матушка, не книги, а мое сердце. Оно выбрало его.
Цзян смотрела на высокую и красивую дочь. Этот ученый босяк сейчас небось поджидает ее во внутреннем дворе, укрывшись под кронами душистых оливковых деревьев. Она вздохнула.
Не печальтесь из-за меня, матушка. Он дарит мне счастье.
А что он думает о твоей нынешней жизни?
Он понимает, что, если я унаследую ваше имя, мне придется остаться здесь.
И что он будет делать тогда?
То же, что всегда делали книжники, любить меня в тихие часы покоя и уединения.
Это удивило Цзян. Как так? Ее возлюбленному, отцу Инь Бао, была невыносима сама мысль о том, что любимая может быть с кем-то другим. Еще до того, как он попросил ее выйти за него замуж, она знала, что Договор Бивня не позволит ей покинуть должность хозяйки самого процветающего борделя Шанхая. Поэтому они встречались лишь поздно ночью, и каждая их встреча была взрывом страсти. Они занимались любовью снова и снова, обливаясь потом от безумного любовного пыла. Но Цзян знала, что вечно так продолжаться не может. И не ошиблась. Как-то раз она прождала его всю ночь до рассвета, но он так и не пришел. И с первыми лучами восходящего солнца Цзян поняла: их роман закончился не потому, что «он не пришел», а потому, что «она не ушла». Именно это отвратило от нее любимого.
«Что ж, по крайней мере, он оставил мне дочь», подумала Цзян, снова посмотрев на Май Бао.
А дети? Любит ли он детей, или столь приземленный предмет оскорбляет его изысканный вкус?
Май Бао отвела взгляд в сторону. Ее любовник предпочитал рассуждать о революции и был яростным противником того, чтобы заводить детей.
«Когда у тебя появляется семья, оставаться революционером уже невозможно, говорил он, Невозможно свергнуть этот прогнивший режим, невозможно дать счастливую жизнь крестьянам. Дети должны быть поставлены вне закона до той поры, пока не победит революция, а земля не очистится от тиранов. До того дня я не сделаю ничего, чтобы в этом мире появились новые дети».
Май Бао! Та, которая будет носить имя Цзян, должна произвести на свет по крайней мере двух дочерей. Одна из них со временем должна унаследовать имя Цзян, втораявыйти замуж за мужчину из клана Чжун. Я надеюсь, ты понимаешь это?
Май Бао кивнула, впервые задумавшись над непростым вопросом. Может быть, она влюбилась в этого грамотея лишь потому, что начиталась в книжках всякой романической чепухи? Девушка пока не пришла к определенному выводу, но ей все больше казалось, что мать права.
В таком случае обведи его вокруг пальца, доченька. Ты достаточно умна, у тебя получится. Понеси от него дитя, иначе все, что ты видишь вокруг себя, достанется твоей младшей сестре еще до того, как наступит новое тысячелетие фань куэй.
По летоисчислению фань куэй на дворе стоял декабрь 1897 года, значит, для того, чтобы родить ребенкадевочку, в распоряжении Май Бао оставалось чуть больше двух лет. Всего два годана то, чтобы заявить свое право на наследство и не отдать его распущенной младшей сестре.
Глава семнадцатаяВДОВСТВУЮЩАЯ ИМПЕРАТРИЦА И «СТО ДНЕЙ РЕФОРМ»1898 год
Цыси, вдовствующая императрица Китая, знала, что превратилась в старуху, и очень давно. Ей было известно, что за глаза придворные насмешливо называют ее Старым Буддой. Ей также передали слова одного британского генерала, который в рапорте командованию доложил, будто она является «единственным настоящим мужчиной», которого он встретил за все время пребывания в Поднебесной.
Императрица появилась на свет шестьдесят три года назад, в 1835 году. Хотя Цыси являлась дочерью обедневшего маньчжурского сановника, слухи о ее неземной красоте дошли до ушей царедворцев. И когда ей исполнилось шестнадцать, император Сянь Фэн взял ее в наложницы третьего ранга. То ли по воле случая, как полагала народная молва, то ли в результате хитрых махинаций, что соответствовало истине, но было известно лишь единицам, она стала первой наложницей и, родив императору сына, была немедленно повышена в статусе до главной наложницы. Теперь в придворной иерархии выше нее стояла только императрица. Цыси без труда пережила Сяня Фэна, которого открыто называла «своим Первыми императором». Он умер, когда ей было двадцать шесть лет. После его смерти Цыси с помощью хитроумных маневров заставила двор назначить ее регентшей при своем сыне Дунчжи до тех пор, пока тот не достигнет возраста, когда сможет занять трон. В 1873 году Дунчжи стал императором, но, несмотря на все его усилия взять всю полноту власти в свои руки, самые важные дела в Поднебесной империи по-прежнему вершила его мать. При этом вдовствующую императрицу нимало не волновало, согласен ли с тем или иным ее решением император. В 1875 году, через два года после того, как Дунчжи взошел на трон, случилось неожиданное. После очередного и особенно разнузданного сексуального дебоша молодой человек слег со всеми симптомами оспы и быстро скончался.
«Мой единственный сын умер, думала Цыси. А потом ей в голову пришла другая мысль. Впрочем, этого никто даже не заметит».
К тому времени вдовствующая императрица уже превратилась в полноправную властительницу Запретного города, поэтому ей без труда удалось объявить своего трехмесячного племянника Гуансюя преемником почившего в бозе императора, ее царственного сына.
Когда мальчику исполнилось шестнадцать и он взошел на трон, это ни в коей мере не обеспокоило Цыси. Но юноша внезапно бросил вызов ее единоличной власти. И вот теперь, в 1898 году, этот щенок объявил «Сто дней реформ». Он захотел перелицевать систему образования на западный манер, ввести общественные школы, ввести выборные местные советы, от которых было рукой подать до национального парламента, уничтожить систему экзаменов на замещение чиновничьих должностей и заменить ее бюрократией западного типа, а также нес какую-то чушь относительно трансформации китайской армии. В голове племянника теснились сотни столь же бредовых планов.