И наш тоже? бабы одна за другой с выпученными глазами проталкивались ближе к нему. И Любовед мой?
И Туряга?
Не может быть!
Брешут они!
Послушай меня, земля Деревская! перекрывая шум, княгиня сделала шаг к толпе, протягивая к людям сжатые руки; Берест видел, что они дрожат. Еще есть время! Просите у Киева мира! Сейчас! Иначе к весне запустеешь ты, земля Деревская! Эльга исполнила месть своюона примет мир! Не дайте руси времени поднять на вас меч! Еще не поздно!
Она кричала, понимая, что на вече ей говорить не дадут. Володислав схватил ее за руки и грубо потащил к жилой избе. У навеса стояли, держась за няньку, двое княжеских детей: мальчик лет шести и девочка чуть моложе. Теперь они с плачем потянулись к матери, Предслава пыталась подойти к ним, а муж толкал ее в избу, торопясь скорее убрать от глаз толпы. Над площадкой в окружении дворов взвился шум, крик, бабий вопль и плач.
Назавтра Стеблина и Берест отправились домой, с обратным поручением: Володислав, ныне единственный великий князь древлян, приказал старейшинам всех двенадцати колен деревских собраться к Искоростеню на вече немедленно, не дожидаясь первого снега. Княгини они больше не видели, но ее бледное, полное отчаянного прозрения лицо, ее срывающийся голос преследовали их днем и ночью. Даже мертвецов заслонили.
Вместе с ними из Искоростеня и окрестностей снарядился целый обоз из десятка волокушзабирать тела для погребения
* * *
Несколько дней в Малин тянулись волокуши: собранные Маломиром старейшины с Ужа, Тетерева, Норыни, Уборти отправлялись по родовым жальникам. Приехавшие за ними еще порой спорили: где чья шапка и где чей нож. За отрубленные кисти, слава чурам, споров не велось. А когда ушли наконец последние, Коняй и Мезенец собрались в Искоростень сами: на княжеское вече.
Вернулись мрачные. Вече в этот раз напоминало большие поминки. «А се покон восьмой: по мертвым печаловаться и сряду горевую носить до седьмого колена», отвечает каждый семилетний отроча, доказывая свое право выйти из детищ. Все мужи передние явились в белом печальном платье. Не нашлось никого, кто не был бы связан с кем-то из погибших той или иной степенью родства, да и едва ли могло найтись: для единой земли Деревской один обычайсе покон первый. Случане, своих людей не потерявшие, обрядились «в печаль» из уважения к памяти Маломира. Теперь княгиня Предслава не выделялась белизной одежд: вся земля Деревская разделила с ней потери. В длинных обчинах святилища на Святой горе близ Искоростеня несколько дней шли поминальные стравы, княгиня сама разносила блины, кашу и мед. На краду с Маломиром возложили шлем, меч и топор, доставшиеся ему как добыча после битвы на Тетереве. Шлем был Ингорев, прочее каких-то его гридейсобственный меч киевского князя утонул в реке. И Гвездана, старая Маломирова жена, сама пожелала быть удавленной и лечь с ним на огненную постель. «А се покон десятыйчестна жена, что за мужем в Закрадье своей волей идет». Верность мужу и древним обычаям делали Гвездане честь, но всеобщая мрачность от этого лишь возросла.
Вече собралось на площадке святилища над Ужом. Принесли жертвы богам, прося защиты и наставления. Удивительно, пугающе смотрелись возглавляемые Володиславом молодые мужчины-жрецы: те, кто стоял здесь перед идолами еще в недавние дни, теперь сами вошли в Сварожий Вырей.
На лицах отражалась тревога. Слишком резко судьба выдернула многих из уютной тени отцовской мудрости, не дала времени приготовиться к этой ноше. И ладно бы кто-то один, но ведь сразу десятки новых бояр озирались в надежде на совет и видели вокруг такие же растерянные лица. А испытания им предстояли непростые.
Лишь Володислав был разгневан, но не растерян. Он с малолетства носил звание князя деревского и привык, что решать дела о войне и мире придется ему. Не вняв мольбам жены, он не намеревался просить у Киева мира. Он призвал древлян собрать ополчение и сделать набег на полянские селения вдоль Рупины или Днепраотомстить за убитых бояр. «А се покон пятый: мстит родич за родича до седьмого колена». Иные родичи погибших его поддержали, но многие были противособенно случане.
А вы нас-то спросили, посоветовались, прежде чем Ингоря бить? с негодованием спрашивал князь случан, Будерад. Это был еще не старый, лет тридцати с небольшим, рослый мужчина, плечистый, с полным красным лицом, окруженным рыжей бородкой; привлекали внимание его блестящие темно-золотые, будто мед, волосы, остриженные в кружок, но довольно длинно. За эти волосы его прозвали Медовая Голова. Девятый покон: дела войны и мира, до всех древлян касающиеся, решаются общим голосом на вече. Забыли дедову науку? Нарушили покон, вот и втравили всю землю Деревскую в новую войну! Навлечете гибель напрасную! Жена у тебя, Володиша, поумнее тебяпросить бы тебе мира у Ольги со Святославом!
Уж теперь упились они кровью, не захотят больше! поддержали его свои старейшины.
Чтоб им захлебнуться ею!
И так вон вся земля печальными рубахами покрылась, будто снегом! Дождетесь, все в могилы поляжем! Не останется от нас, как от обров, ни племени, ни наследка!
Кто с позором жить готов, тому лучше не жить и вовсе! горячо отвечал им молодой князь. Пусть лучше я в землю лягу и род мой сгинет, чем под русью буду дальше жить! Пусть лучше сын мой дитятей умрет, чем будет русским холопом век тянуть!
Мы уж видели, как русь просьбы о мире встречает! с ним рядом встал Коловей, сын боярина Любоведа.
Это был крепкий, чуть выше среднего роста, плечистый молодец, не особо красивый, но приятный лицом, с темно-русыми кудрями над широким лбом. Ему было лет двадцать пять, и он остался главой своего весьма обширного родаЛюбоведичи насчитывали более сотни семей, а на Ингоревой могиле остались, кроме самого Любоведа, еще пятеро их старейшин.
Маломир Ольге мир сулил, брак и любовьона его острыми мечами в сыру-землю-мать уложила, вместо пива свадебного кровавым питьем напоила! Ума лишиться надо, чтобы у этих зверей мира искать и хоть одному слову их верить! Да скажи они, что огонь горяч, а трава зеленая и в том нынче не поверю русам! Они к нам с мечами пришлимы к ним с топорами пойдем! Пусть меня гром разобьет на этом местене знать мне покоя, пока за отца не отомщу!
Увлеченное его горячностью, в итоге вече согласилось, что собирать ополчение придетсяпоневоле, ибо в миролюбие русов никто не верил. Но когда собирать? Сколько отроков высылать? Где им бытьв Искоростене? Или ждать на порубежных реках? И сколько ждать? С какого срока? Внезапно получившие право голоса говорили каждый свое, но принять общее ясное решение оказалось так же трудно, как возвести дом из сухого песка.
Порыв Володислава сделать набег на полянские селения вече не поддержало. Когда людей уже не держали ноги, а многие сорвали голос, сошлись на самом простом решении: когда князь получит весть, что русское войско близко, он разошлет гонцов, и ратники от каждого рода соберутся к Искоростеню для решительной битвы. Володислав, Коловей и их сторонники убедили людей, что Ольга одолела бояр лишь подлостью, а в открытом поле обезглавленная, потерявшая князя русь не добьется успеха.
Будем сами себе господами, Перуном клянусь! Володислав простер руки к идолу, ради этого дня одетому в сорочку и красную шапку, будто живое существо. Здесь наша земля, здесь могилы дедовы, и не будет у земли Деревской иных владык, кроме нас! Будут боги с нами, обретем волю, войдем в былую силу, и сами еще полян оттесним назад за Днепр, откуда Кий их привел! Пусть к хазарам своим идут жить, а весь правый берег наш будет!
Он ошибался. Он не понимал, что связи и выгоды киевских владык уже проросли землю Деревскую насквозь, опутали сами дедовы могилы, протянулись до крайних западных пределов света белого и что вырвать их ему уже не под силу. На их месте вырастут новые, и жить сам по себе, как поколения назад, никакой род славянский более не может.
Собрать воев можно было только после первого снега, и то ненадолго. Русские князья держали постоянную дружинувосемь сотен отроков, с конями и оружием, оплачивая все это из собираемой дани, а зимой уводя кормиться на покоренные земли. Те же князья, что сами платили им дань, у себя оружников держать не могли: вместо этого им приходилось кормить оружников киевских. В случае надобности приходилось собирать ополчение, и то из десяти дворов приходил один ратник. Из оружия у него имелись лук, рогатина и рабочий топор, пересаженный на более длинную, в два локтя, рукоять и тем превращенный в боевой. Щитами князь мог снабдить только первый ряд, шлем и кольчугу имел разве что он сам. Но пока все шло мирно, собственная военная сила малым князьям и не требовалась: русь защищала их от чужих, а родовая знать могла участвовать в их набегах на еще не покоренные земли и тем приобретать добычу и славу. Однако если малый князь ссорился с русью, то надежд одержать верх в ратном поле было у него не много.