Шрифт
Фон
- А мне по душе такое - мечтательно отозвался Яков.
- На ловца и зверь бежит, - улыбнулся профессор, - Я заболтался с тобой, у меня лекция через час. Ступай домой, выспись с дороги, послушай Петькины сплетенкиа я тебя выгоняю. Вечером только напомни мнепро гофмаршала и пропуски во дворец.
- О да, дядя!воскликнул Яков и полетел из кабинета прочьопять, словно подхваченный вихрем, легкий, стремительный, как будто и не было перед этим у него долгой, полной опасностей дороги.
В дядином доме Яков собрался было прилечь и поспать в отведенной гостю комнате, но волнение, и предвкушение завтрашнего явления ко дворуне давали ему покоя. Молодой человек попросил подать теплой воды, и только успел завершить омовениев дверь нетерпеливо заскреблись, и тут же в комнату вдвинулся изнывающий от безделья Петер. Круглое розовое лицо его горело от любопытства.
- Так и знал, что ты не спишь, - сказал он довольно, наблюдая за тем, как гость с воодушевлением растирается жестким полотенцем, - Пойдем же, проветримся. Есть одно место, где я обычно играютам можно встретить даже принца. В маске, конечно же
- Меня не пустят в такое место в дорожной одежде, - засомневался Яков, - А другой у меня пока нет. И завтрадядя повезет нас в Лефортово, а мне, как барышне купеческой, нечего надеть.
- Не беда, одолжишься у меня. Фройляйн Арбуэ ушьет мое придворное в талиии будет тебе в самый раз. Фройляйн Арбуээто наша экономка. А сейчас отдам тебе то, из чего за год вырося здорово пополнел с тех пор, как кончил учиться. Уж не знаю, чем одно с другим связаноПравда, возможно, мои прежние наряды вышли из моды, и ты, брат, побрезгуешьты же видел, как одеваются в Европе.
- Вот еще, наряжаться по моде в игорный дом!рассмеялся Яков, - Тащи свои обноски, они все лучше будутнаряда, пробитого разбойничьими пулями.
- С тобою было в пути и такое?спросил завистливо Петер, устремился к висящему на распялке плащу, обнаружил в нем дырку и с восторгом просунул в нее палец, - А мы тут киснем
- Я расскажу тебе про своих дорожных разбойников, а ты мнепро ваших, московских, я слыхал уже от дяди, что их понаехало в столицу предостаточно, - Яков отложил полотенце и просунул голову в ворот рубашки. Петер убежал и минут через десять вернулся с обещанными «обносками» - вполне добротными и даже кокетливыми. Яков примерилдаже самые «худые» Петеровы наряды были для него широковаты в талии.
- Как не холодно имс голыми задами на снегу?риторически спрашивал Петер, когда шли они по рынку, минуя сидящих прямо в сугробах городских попрошаек.
Московские клошары были изукрашены язвамипо больше части нарисованными или из теста, но кое-где наметанный медицинский глаз Якова различил и настоящие струпья. Лохмотья подобно кружевуне скрывали, а скорее, демонстрировали малоаппетитные костистые тела, синие от холода. Март шел к концу, но морозы стояликак в январе, на Крещение.
- Мой прежний хозяин, месье де Лион, рассказывал, что на Востоке, в городе Бухаревот так же сидят на базаре бухарские бабаи, - припомнил Яков, - Только не на морозе, а на палящей жаре, но столь же невозмутимо и неподвижно. И даже когда между ними упало ядроони и головы не повернули, смотрели стеклянно и дымили своими трубками. Ваши бабаи так же невозмутимы?
- Этиразбежались бы, - предположил разумный Петер, - нищие в Москве трусливые и скандальные. Вот пойдешь мимо нихмного интересного о себе узнаешь. Особенно, если ничего им не дашь.
- Рразойдись!раздалось позади, и молодые люди едва успели отступить. Из-за угла вывернули нарядные быстрые санкив сопровождении двух всадников и полудюжины скороходов. Запрет на стремительную езду был писан явно не для этого экипажадышлом чуть не пришибло зазевавшуюся бабу, а неуклюжие скороходы потоптали слегка одинокого коробейника. Москва, увы, не тот город, где может развернуться пышный эскорт
Любопытный Яков привстал на цыпочки и заглянул в окошко кареты, и увидел два римских профиля, мужской и женский, красивые и отчетливые, словно античная парная гемма. Даже в темноте экипажа отлично читалисьнадменность, но при этом и некоторая растерянность обоих пассажиров. Яков вопросительно глянул на Петрушу, и тот прошептал ему на ухо:
- Фон Бюрены, муж с женою. Супругисам знаешь чьи
Яков только собрался переспросить, про супруговчьи они, он догадался, но не понималчто же, неужели оба-два? Но тут карета поравнялась с конгломератом московских клошаров, и то ли задела их, то ли просто разозлила небывалой роскошьюодин из нищих поднялся со снега и прокричал вслед удаляющемуся кортежу прочувствованное долгое проклятие. Спич сопровождался страстными похабными жестами и закончился обращенным к адресату розовым от мороза филеем. Яков, хоть и знал русский, разобрал лишь «подхвостья», «обмудки» и «блядвы курляндские».
- Вот видишь - начал было Петер, но тутсловно из-под земли, из ниоткуда, возникли две темные тени и со словами:
- Слово и дело, по второму пункту!с двух сторон взяли все еще негодующего попрошайку в клещи, и увлекли за собоюсудя по всему, в геенну огненную. Улица ничем не откликнулась на арест пропагандиста, бабы с коромыслами следовали прежним курсом, лавочникии головы не повернули, а компания попрошаек перенесла утрату товарищабудто ничего и не случилось.
- Я понял, - глубоко вздохнул Яков, - О тех двоих, что были в карететы расскажешь мне дома, наедине. Но пара в черномкто же они? Они как демоны из ада
- Агенты тайной полиции, инквизиторы, - пожал плечами Петер, словно дело было само собой разумеющееся, - Великий инквизитор дружит с Бюренами. И градоначальник наш дружит с Бюренами. Что ни деньони все вместе обедают. Вот потому эту курляндскую парочкуне стоит прилюдно обсуждать и над ними смеяться, как бы ни просила душаможет дорого обойтись.
Глава 6 Йоганн Альбрехт фон Корф
Барон фон Корф возвратился из Лефортовского дворца под утро, и камердинер бережно разоблачал его, отстегивая подвязки и скатывая со стройных ног парадные белые чулки. Баронесса давно спала на своей половине, и мужу являться к ней былонезачем. Нечем обрадовать. Барон проигрался сегодня, и даже дважды. Во-первых, не получил приглашения в императорские внутренние покоипроигрыш главный и самый обидный. И условлено ведь было, что приглашение он получитно явился, как черт из табакерки, из своей Лифляндии ландрат, старший Левенвольд. Он и проследовал за государыней в ее спальню, кажется, так и не смыв с себя дорожной грязи.
Второй проигрыш был чуть легчеБюрену в фараон. И оттого это, что Бюрен почти всегда оставался в плюсах, многие спорилифортуна ли его хранит, или туз в рукаве. И оттого, что Корфу в счет проигрыша удалось сбыть Бюрену вещь, ничего не стоящую, и цены совсем не имеющую. Долговую расписку младшего Левенвольда, на три тысячи яхимсталеров, еще влажную от пролитых над нею золотых гофмаршальских слез.
Доктор Бидлоу жестоко судил баронаКорф не был глуп и не был столь уж завистлив. Он был даже чересчур образован и умендля диковатого русского двора. И все чаще ощущал неуместность свою при этом дворекак человек, явившийся на перестрелкусо шпагой.
Камердинер извлек из зеркально-русых баронских волосбархатный бант, и теперь расчесывал по одной волнистые завитые пряди. Корф, полуприкрыв сонные глаза, смотрел на себя в зеркалена само совершенство. Неуместное совершенство, нелепое, неуклюжееувы
Старший, первый, главный Левенвольд никогда и не был его соперникомпотому как вовсе не имел соперников, был во всем первый и главный, и не после богано вместо. Великолепный агностик с головой в облаках. И младший Левенвольд барону соперником не был, он являлся лишь местоблюстителем брата, его тенью, сам желая собственной отставки, из галантовв протянутые руки госпожи Лопухиной. Все видели это движение воздуха, этот невесомый полетгофмаршала к гофмейстрине.
Соперник у Корфа один былБюрен. Они начинали вместе, камер-юнкерами при дворе курляндской герцогини, и тогда Корф был звезда, один из двенадцати uradel, а Бюрендворняжка, жалованный дворянчик. Казалоськуда ему? Но и тогда уже было в нем этоумение играть, и правильно ставить, и умение продать подороже. Что продать? Да все. Эта арестантская цепкость, пришедшая с нимиз его тюремного прошлого. Несомненный талантчто к игре, что к торговле.
Шрифт
Фон