- Выйдешь к ним?шепотом спросил Яков у Виконта, глядя вслед удаляющимся вельможамони шли по гардеробной, как по лесу, и отстраняли от себя рукава кафтановкак ветви, и Якову вспомнилась другая пара, в настоящем майском лесу, тоже с несуразной какой-то общей тайной.
- Я им не нужен, - усмехнулся Тремуй, - Они искали не шляпу, они искали уединения.
Яков выпрямил затекшую спину, примостился было на какой-то ящик, и ящик просел под нимто оказалась шляпная коробка.
- Ну вот, загубил парадную треуголку графа Толстого, - пожурил Якова смотритель гардероба.
- Раз она здесьуже была обречена, - оценил догадливый Яков, - А что у них за дело такоео ребенке?
- Хорошее дело, - от души похвалил Виконт, - Нашему брату многим вольную выписаличтоб место в «Бедности» для политических освободить. Придворную шушеру как метлой по этому делу метут. Глупость конечно, выдумкано дело веселое, - Тремуй понизил голос, - Якобы царица брюхата от этого вот, - он кивнул на дверь, - от Рейнгольда Левенвольде, и ребенок их наследует русский трон. Чушь, само собою, но все злятся, гофмаршала аж трясет
«Не такая уж чушь» - подумал Яков.
- Почему же он не женится?вслух удивился доктор, - Это и в самом деле здорово бы его выручило.
- Я три года изображаю здесь это чучело, - Виконт забавно передразнил жеманную придворную пластику, - де Тремуя. И за три года неплохо их всех тут изучил. Он же все сказал при тебев него играли столько лет, как в куклу, и он больше так не желает. Обер-гофмаршал с недавних пор пытается делать только то, что сам хочет. Такой вот стихийный придворный даос.
- Кто?не понял Яков.
- Долго выйдет объяснять. Даос следует истинной своей природе Или пытается следовать. Если хочешь, могу прислать тебе книгуно она на китайском.
- И ты знаешь китайский?
- У нас в остроге был один китаец, я выучил его читать и писать по-русски, а он меня в благодарностьна мандарин. А по-французски я, кстати, не говорю совсеми уже три года успешно изображаю француза Тремуя.
- А как твое настоящее имя?спросил Ван Геделе, ему и в самом деле было любопытно.
- А ты разве не знал, Яша, - Виконт резко повернулся к нему, и черты лица его мгновенно сделались острыми и жесткими, - что у каторжан нет имен? Имена у нас отбирают еще перед этапом, мы всеИваны. У кого есть желаниетот помнит свое прежнее имя, но это уже в некотором роделичная тайна.
- АВиконт?
- Тоже не имя, прозвание того, кто крутится возле господ, или даже во дворце, как япри определенном везении. Не станет меняпоявится новый Виконт, а может, два или три.
Яков смотрел на него и пытался угадатькем был этот человек до ареста? Почему оказался в остроге, из-за чего (или кого) намотало его на эти колеса, и как он выбрался из своей бездонной, безысходной, все пожирающей, все переваривающей ямыс новым именем, или вовсе уже без него? То было зазеркалье, та сторона, куда избегают, боятся глядетьперевернется карта, и то, что было наверхууже внизу, подвешено вниз головою. И, наоборот, из ада возносит нас судьбак небесам
На маскарад Якова, конечно же, не пригласили. Не вышел чином. В Измайлово отправился дядюшказа ним заехал в открытом невесомом возке доктор Лесток. Доктора не наряжались для маскарада, ограничились носатыми маскамиведь им предстояло не то что бы веселиться со всеми, скорее, собирать камнивправлять нечаянные вывихи и приводить в чувство павших в обморок красавиц.
Яков зажег свечу, раскрыл учебник по акушерствуне мешало кое-что освежить в памяти. Вечер предстоял одинокий и долгийдядюшка уехал, Петер убежал играть. Доктор оторвал взор от книги, невольно засмотрелся в окнона то, как, шипя, наступают друг на друга два гуся. Отчего-то вспомнилась ему опера, и нелепая авантюристка Лупа«желаю петь перед самой царицей». И ведь споет, и прославится, и, быть может, кто-нибудь из вельмож ее оценит. Густав фон Бюрен, например, он ловелас и красавец. Якову отчего-то жаль стало Лупы, хотя чего жалетьдевка вырвалась из деревни, блещет на сцене, в эпицентре страстей, и покровитель у нее не из последниха какие еще будут
- Доктор Геделе, к вам человек, просит срочно!из-за двери позвала фройляйн Арбуэ, вообразившая внезапно, что воспитание не позволяет ей заглядывать в комнату к мужчине, - Говориттрудные роды.
Яков задул свечу, подхватил дежурный саквояжтрудные роды всегда его вдохновляли. Не зря бытует мнение, что акушерынаибольшие оптимисты из докторов, ведь результат их труда наиболее радостен. Если не брать в расчет аборты
В прихожей топтался лакей, в черкасских цветах, и Яков, вспомнив, что князья никого не признают, кроме самого Бидлоу, тут же выдал ему:
- Доктор Бидлоу в маскараде, в Измайлове, там его и ищите.
- Поздно искать, прошу вас идти со мною!возгласил неожиданно слуга, - Щипцы знаменитые с вами?
- Как всегда, - доктор демонстративно звякнул чемоданчиком, - А кто рожает-то у васкухарка, горничная?
В ответ на это лакей сделал ну такие страшные глазаЯков и не ведал прежде, что люди так умеют.
Петер возвернулся из «Семи небес» под утро, и был невесел. Все персоны, что прежде украшали притон своим присутствием, обретались нынче на маскараде в Измайлове, и Петруша на безрыбье сел играть с белокурым лютеранским пастором. Тот уж так уговаривалневозможно отказать. И Петруша продул емуи деньги, и даже перстни с пальцев, такой недотепаК счастью, пастор не позволил ему отыграться и не стал принимать расписок, сказал, смеясь:
- Я сегодня добр, ступай домой. Эта ночь волшебная, я не хочу ее портить.
И Петер поплелся к домупроигравший, но хоть не в долгах. На пороге попался ему Яков, с саквояжем, с мокрыми кудрями, прилипшими ко лбу.
- Ты что, от больного?догадался Петер.
- Да, отдавал дядины долги, - Яков рванул на себя дверь, прошел в гостиную и ключом открыл «танталов бар» - бутылки, прикованные за горлышки, словно колодники на этапе. Хитроумная эта конструкция не позволяла прислуге воровать вино.
- Мне просто необходимо выпить, - Яков вытащил из бара бутылку и сделал несколько глотков прямо из горлышка, - Это не роды, это что-то
- Надеюсь, все живы?Петер робко прошел в гостиную вслед за братом.
- И мать, и ребенок, - успокоил его Ван Геделе, - Жаль, большего не могу тебе рассказать. Иначе не сносить мне головы. Впрочем, мне столько заплатили за мое молчаниетеперь год можно не работать. И весьма настоятельно рекомендовали покинуть Москву, но этого они не дождутся.
Петруша понимающе цокнул языкоммногие доктора в Москве, особенно акушеры, давали такие вот обеты молчания.
- У кого ты был?спросил он наудачу.
- Я же говорил тебемне не велено разглашать, - Яков сделал из бутылки еще один глоток, - Скажу лишь, что кое-кого в этот самый час порют на конюшне. И вряд ли бедняга доживет до утра.
На простеньком личике Петера отразилась такая работа мысли, что Якову сделалось его жаль.
- Сказал бы больше тебено не смею, - вздохнул он сочувственно, - Знаешь, Петичка, как мне хочется сейчас прокричать в колодец, как тому пастуху из притчи«у царя ослиные уши!»
- Кричи в бутылку, - мрачно посоветовал Петер и пошел наверх, - Спокойной ночи. Или же доброго утра.
Яков сделал последний глоток, поставил бутылку на стол. Усмехнулся своим мыслям, склонился к горлышку бутылки и прошептал по-французски, тихонечко:
- У Барбары Черкасской черный младенец. Бедный ее шталмейстервпрочем, он, наверно, уже покойник
Он вернул бутылку в «танталов бар», замкнул замок, поднял с пола саквояж и тоже пошелнаверх, спать. «Отныне двое в Москве хотятчтоб меня здесь не было, и какие двое - размышлял он, поднимаясь по лестнице, - Может, и стоило бы мне бежатьда только ведь некуда».
Глава 20 Андрей Иванович Остерман
«Всегда будь собой. Кроме тех случаев, когда можешь быть драконом. Тогдабудь драконом». Интересные же книжицы почитывают смотрители гардеробнойТощенькое издание на языке мандарин, прислано было от виконта де Тремуй, в канун предстоящего визита китайских посланцев. Остерман и не думал, что книга окажется столь занимательнамягкой лапкой толкнетв самое сердце. Свобода выбора, единство и двойственность, мужество оставаться собою, и мужествоот себя отказыватьсяИ всена прекрасном языке мандарин, недурная практика перед прибытием китайского посольства. Андрей Иванович провел над подарком уже три прекрасных часа, и свечи в шандале оплавились, и шея затеклано никак было не оторваться