Минуло еще сто или двести мирных лет. А потом Римская империя стала расползаться по швам. Зашевелились варвары, чьи вожделения простирались дальше зерна в облупившихся амфорах да дешевеньких безделушек. Рим пал. Но возникла Византийская империя, и борьба продолжалась. Великий Юстиниан, сам иллириец по рождению, стальной рукой сдерживал рвущихся готов, вестготов и прочих. В Эпидавре он, по преданию, разместил свой флот.
Но конец был неотвратим, ужасающий конец Эпидавра и многих других городов, основанных греками. Вскоре после окончания многолетнего правления Юстиниана, в середине VI века н. э., Эпидавр пал под ударами варваров и был ими безжалостно разграблен. Те немногие, что спаслись бегством от погромов, осели выше по побережью в Раузиуме, впоследствии Рагу-зе, а затем Дубровнике. На месте бывшего Эпидавра возникло новое поселение, своеобразный придаток Рагузы, который стал называться Рагуза-Веккиа. Позже он был переименован в Цавтатславянский вариант латинского Цивитас, что означает город. В наши дни Цавтатэто уютный и процветающий прибрежный городок; как видите, римское прошлое, а через него и греческое нашли отражение в самом названии города.
Такова неистовая и бурная история этого края. Впрочем, один акт неистовства я упустил. Но на этот раз его совершил не человек, а природа, что для истории города ничуть не менее важно, а для исследователя ничуть не менее интересно. По утверждениям многих источников, большая часть Эпидавра находится под водой. Как это произошло и что тому причиной? Ответ прост: около 365 года н. э. произошло внезапное опускание суши. Но об этом позже.
Собирая по крохам все эти сведения, я ни на минуту не прекращал работы по организации экспедиции. Тысяча и одна забота легли на мои плечи: предстояло заказать кое-какое оборудование, акваланги и многое другое. Я знал, что при существующих в Испании беспардонных пошлинах и ограничениях мне не удастся протащить все это через таможню. Поэтому все оборудование было отправлено в Гибралтар, где нам предстояло запастись едой и топливом.
Реконструкция древнего Эпидавра
Примерно в это время в Лондон приехала моя жена Бел. Она была первоклассной ныряльщицей, позировала Ли Кеньону на съемках подводного фильма. Бел была также отличной кулинаркой, а при случае могла постоять час-другой за штурвалом. Она слышала от меня о погребенном городе, но не предполагала, что в качестве взноса за участие в экспедиции ей придется корпеть над целыми томами переписки с бесчисленными корреспондентами, собирать по крохам в мудреных книгах и замшелых рукописях сведения обо всем, что касалось людей, облаченных в хитоны и тоги, их деяний и замыслов.
Наконец, перед самым отплытием я связался с Ником Флеммингом, секретарем Общества подводных исследований Кембриджского университета. Он был очень огорчен тем, что не сможет участвовать в экспедиции лично, но отрядил троих из своей группы. Его водоплавающие и водоныряющие коллеги выразили согласие поработать с нами интереса и искусства ради, но сугубо за свой собственный счет. Таким образом, мы вполне могли дерзнуть и попытаться внести свою лепту в воскрешение Эпидаврагорода, погребенного в море.
Глава IVПо Средиземному морю
Плавание в Цавтат вдоль иллирийского побережья, где изменчивый нрав Средиземного моря сулит неожиданности, как и души людей, что населяют эти берега, не обошлось без приключений.
После пяти дней пребывания в Гибралтаре, у причала местного яхт-клуба, мы заполучили наконец то, ради чего, собственно, и приехали сюда, автоматический штурман фирмы «Маркони». Ветер мешал нам испытать его по всем правилам, но, насколько я мог себе представить, это была голубая мечта яхтсмена. Одно из чудес нашего века представляло собой несколько железных ящиков, набитых хитросплетениями загадочных проволочек и аккуратными механизмами. Вы устанавливаете курс, запускаете машину, а потом, заклинив клапан, даете судну плыть по воле волн. Не правда ли, удобно? И не нужно никакого рулевого, только поглядывай себе, чтобы с кем-нибудь не столкнуться.
Вторым приобретением была гидравлическая якорная лебедка. Отныне мы не будем больше мучиться с тяжеленной цепью. Только яхтсмену понятно, что это значит, особенно на больших глубинах, типичных для Средиземного моря.
Оставалось ждать, пока прибудет акваланг с двумя баллонами да маска с круговым обзором, которая незаменима для подводных съемок. Чтобы как-то убить время, мы решили пойти в Алхисерас, расположенный на испанском побережье близ Гибралтара, а заодно испытать наш автоштурман и наполнить тамошним добрым вином сорокалитровый бочонок.
На следующий день пришла телеграмма: оказывается, акваланг выслан до востребования в Неаполь, так что больше незачем торчать в Гибралтаре.
Мы отплыли в Неаполь в наилучшем расположении духа, предвкушая безмятежную двухдневную прогулку по морю. Но уже на второй день поднялся ветер, а потом три дня штормило, да так, что, казалось, этому не будет конца.
Некогда уютная каюта превратилась в месиво из книг, мокрого белья, перепутанной одежды, среди которых путешествовали из угла в угол неприкаянные банки сардин и размокшие пакеты с мукой. Меня всегда приводит в изумление, как быстро, за какие-нибудь два-три дня непогоды, все то, что было тщательно увязано, затянуто и скреплено, превращается в содом и гоморру.
Наконец впереди показалась земля. По моим расчетам это был мыс Спартивенто на юге Сардинии. Местоположение трудно определить в такую погоду, когда не видно ни звезд, ни солнца.
Видимость была никудышной, и я решил идти вдоль берега. Вдруг из машинного отделения послышался металлический скрежет. Я перевел ручку на «самый малый» и попытался по возможности отойти от берега. Но скрежет не только не прекратился, а, наоборот, усилился. Передав штурвал Бел, я метнулся в машинное отделение и, еще не поняв, в чем дело, нутром ощутил, что надо остановить машину. Теперь надо выключить двигатель и снова на палубу.
Так держи, пока еще есть скорость, только не нарвись на скалу! крикнул я Бел.
Мы подняли паруса. Теперь «Язычник» легко разрезал воду. Вообще-то столь малый парус не сдвинул бы яхту с места, но в такой ветер она неслась, как призовой конь. С парусами, трещавшими от напряжения, и надрывающимся мотором мы проскользнули метрах в пяти от прибрежных скал и кое-как пришвартовались. Ночь прошла в тщетных попытках извлечь из двигателя поломанную цепь динамо-машины.
Наше судно«Язычник»
Наконец ветер спал, и мы двинулись дальше. И это была уже действительно безмятежная прогулка под средиземноморским солнцем, под тиканье автоштурмана, прокладывающего безошибочный курс в Неаполь. В трех часах хода от Неаполя в предутреннем тумане показался Капри. Соблазн был слишком велик. Мы изменили курс и через полчаса встали у причала.
Было семь часов утра, и солнце только-только выползло из-за частокола холмов. В зелени виноградников белыми точками проглядывали виллы. Ну что ж, богатые мира сего облюбовали себе Капри не зря.
Верно, наиболее хорош Капри рано утром, пока не начали сновать вдоль и поперек по зеркальной глади бесчисленные лодки, яхты, паромы с туристами из Неаполя, которые наезжают тысячами сюда каждый день.
Мы взяли ялик и отправились к заливчику под высоко взметнувшейся скалой, на самой вершине которой парил дворец Тиберия, римского императора эпохи зарождения христианства. Здесь он устраивал нескончаемые оргии.
Мы надели акваланги и добыли на обед немного рыбы. Я не заметил никаких признаков устриц, которых так надеялся тут отыскать. Здесь распространена легенда об одном местном рыбаке, который поймал невиданных размеров устрицу и, надеясь на щедрое вознаграждение, понес ее императору. Он прокрался во дворец и почтительно приветствовал императора. Но Тиберий, страдавший манией преследования и вечно боявшийся наемных убийц, схватил устрицу и изо всей силы бросил ее в лицо несчастному. Он выбил рыбаку глаза, а потом кликнул стражу и приказал сбросить его в море.
Я подумал об этом бедняке потому, что потревожил на дне прах его и других неудачников, которых низвергла в море с пятисотметровой высоты прихоть одряхлевшего тирана. Впрочем, это было давным-давно. И возможно, Тиберия оклеветали. Так или иначе, но сейчас на этом месте плавают самые обыкновенные рыбы, ползают раки-отшельники да еще шалый ветер тревожит разудалым свистом руины дворца.