Луи Шадурн - Хозяин корабля стр 4.

 Гм  сказал Трамье.  В моём возрасте это было бы неблагоразумно. Как мы устроимся?

 Очень хорошо, я уверена,  настаивала Мария, едва удерживаясь в кресле.  Он сам сказал.

 Мы можем увидеться,  предложил Леминак.

 Вот именно, давайте увидимся с Ван ден Бруксом!

И Мария Ерикова выбежала из бара, а следом за ней, хватаясь за полу её одежды, обезумевшие Леминак и Трамье.

Молодой официант из «Pajaro Azul» поймал Хельвена.

 Вы не заплатили, сеньорито.

Хельвен заплатил за виски, а затем повернулся к мучачо, глаза которого заблестели под бровями цвета угля:

 Ты знаешь, кто этот здоровый моряк со светлой бородой, который сидел рядом с нами?

 Нет, Ваше Превосходительство (чаевые облагораживают человека).

 Бывает ли он иногда в Кальяо?

 Я никогда не видел его, месье, до вчерашнего вечера. Говорят, он находится на борту небольшого парохода у входа в гавань.

 Никто в порту не знает его?

 Нет, сеньорито. Это иностранец. Старые моряки в порту не знают ни его самого, ни его лодку, а уж они-то знают капитанов кораблей.

 Gracias,  сказал Хельвен.

 Vaya usted con Dios,  сказал мучачо.

И, присоединяясь к другим, Хельвен повторил звонкое испанское прощание:

 Vaya usted con Dios, Vaya usted con Dios Надеюсь, вы не будете с дьяволом.

Глава II. «Баклан» выходит в море

Сопровождаемые благословениями швейцара-швейцарца и охотника-негра, четверо путешественников отправились в назначенный час к причалу. За ними следовали несколько чёрных носильщиков, сгибавших шею под кофрами. У Марии Ериковой они были из красивой патинированной кожи, пахнущей духами, а по бокам  украшены множеством виньеток, среди которых можно было различить при лунном свете и зареве заката египетского сфинкса и террасы Казино Монте-Карло, букет пальм, гондолу; поверх виньеток были нанесены заглавные буквы, которыми Астория, Континентал и дворцы всего мира капризно украшали приглашение в Путешествие.

Порт, полный жестокой белизны брызг, окаймляет почти неподвижную свинцового цвета воду На набережной лежат тюки какао, цинхоны, маниока. Сидя на куче верёвок и товаров, негры в больших панамах, с обнажёнными туловищами, в полосатых штанах, неохотно принимаются разгружать вельбот, прибывший с острова Тортю. Когда Мария Ерикова, сверкающая бледностью, прошла мимо них, они с улыбкой подняли сияющие лица, которые под соломенными шляпами стали похожими на чёрные солнца.

 Вот каноэ,  сказал шедший впереди Леминак.

От любопытства у Марии Ериковой, у Хельвена и даже у профессора билось сердце.

На краю причала, на радужной воде, где плавали апельсиновые и грейпфрутовые корки, покачивалось лаковое серо-зелёное адмиральское каноэ с позолоченными сетями, в котором сидели восемь гребцов, одинаково одетые, как матрос, который принёс письмо.

Один из них, судя по чёрной ленточке на рукаве, квартирмейстер, сошёл на берег к путешественникам и помог им подняться на борт.

После этого, восемь белых торсов со вздохом развернулись, восемь загорелых грудей свободно напрягли свои мышцы: восемь пар вёсел из красного дерева после проворных движений разрезали зашипевшую и вспенившуюся воду и стали двигаться назад. Отплытие было настолько быстрым, настолько аккуратным и настолько энергичным, что Хельвен не мог удержаться, чтобы не воскликнуть по-английски:

 О, да это даже лучше, чем команда из Итона.

Улыбка квартирмейстера  его лицо от джина и морских ветров было цвета раскалённого кирпича  улыбка, которая была чем-то вроде незаметной складки в левом углу губ, отблагодарила его.

«Хорошие ребята»,  подумал Хельвен.

Пассажиры молчали. Они боялись выразить свои чувства из-за страха быть услышанными, и лёгкая и коварная тревога заползала в их сердца, когда белые дома Кальяо превращались в кубики, которые становились всё меньше и меньше, а небо и земля брали свою власть.

«Баклана» не было видно.

 Где, чёрт возьми, этот таинственный корабль?  шепнул Леминак на ухо профессору.  Я не вижу никаких его признаков.

Каноэ было уже в конце порта. Оно прошло мимо каботьеров с ржавым корпусом, траулеров красного и чёрного цветов и двух-трёх более серьёзных пароходов, впавших в полудрёму гавани, где, подобно флагам, медленно развевалось на ветру постиранное бельё, рубашки, майки, трусы. Потом причал, маяк, таможня и открытое море.

 Куда мы плывём?  спросила Мария Ерикова художника.

 Понятия не имею, мне всё равно,  ответил последний низким голосом.  Перед нами приключение: давайте проскользнём. Вы волнуетесь?

 Ни в малейшей степени,  с уверенностью сказала Мария Васильевна.

 Я тоже. Я боюсь только одного: что приключения не будет, что Ван ден Брукс, как он и утверждает, окажется честным торговцем хлопком, тщеславным и любезным, и что всё ограничится простой прогулкой на море.

 Я не знала, что Вы такой романтичный,  сказала Мария с нескрываемым любопытством.  Чего бы Вы хотели?

 Сам не знаю. Но я блуждаю по свету в погоне за этим приключением, которого никогда нет. Я вижу его повсюду, но мне не удаётся его поймать. Оно в ожидании скрывается в этой полуоткрытой двери, в этой лодке; оно таится у Вашей двери; оно жужжит возле Вашей лампы, в тихой комнате.

 Как Вы меня удивляете!  сказала Мария Ерикова, несколько утомлённая приятно убаюкивающим голосом и волнующими словами художника.  Я думала, англичане холодные люди

 Мы люди приключения,  энергично откликнулся Хельвен.  Разве не окружены сыны земли шепотом волн? Мы родились на острове, и этого достаточно, чтобы в нас родился инстинкт переходов. Наш лавочник  это поэт, поэт, сам того не сознающий: в его тюках есть все специи Антильских островов, всё золото Гвианы, все слоновые кости Африки; в трюмах его кораблей есть все богатства, все бриллианты, все специи на свете. Ещё есть Индийская империя, одно название которой несёт в себе тайну мира.

 Я знала, что Вы художник,  сказала Мария,  а Вы хотели бы стать поэтом?

 Я всего лишь путешественник, прохожий, который, как и тысячи других, удивляется самым простым вещам, интересуется самыми сложными вещами Если этот Ван ден Брукс может оказаться пиратом, замаскированным принцем, королём необитаемого острова

Мария Ерикова рассмеялась, и этот смех звонко прокатился над ослепительной, ровной поверхностью моря.

 Chi lo sa? Он может быть тем или другим.

Искусным движением брызги воды окатывали мол, быстро описывая кривую. Русская подняла глаза и взглянула на того, кто, стоя перед ней на носу каноэ, крепко держался за штурвал. Это был матрос, смуглолицый, загар мягко покрывал его. В отличие от остальных гребцов, бритых и гладких, очень лёгкая чернота закрывала его тонкие, карминового цвета губы. Нос горбинкой; большие чёрные глаза, в которых сквозь ресницы была заметна какая-то жестокая сладость. Мария Ерикова заметила, что под белой бескозыркой он носил чёрный вечерний фуляровый платок, плотно обвязанный вокруг его висков и странно облегчавший его лицо. Движения человека были уверенны; его жесты и поза показывали, что он обладает гибкостью кошки. Он был серьёзен, его надменное лицо возвышалось над лодкой.

«Это может быть только испанец»,  подумала она.

Она хотела спросить Хельвена. Но, сама не зная почему, молчала.

Брызги по-прежнему поднимались, оседая на вёслах, которые двигались всё сильнее, ибо судно уже начало покачиваться на больших тихих гребнях волн. Обогнув мол, лодка направилась к своего рода мысу красной земли, который она обошла совсем вблизи.

 «Баклан»!  воскликнул Леминак.  Вот он! Ого! красивое судно.

Все посмотрели в направлении, куда указывал указательный палец адвоката.

В розовой бухте, полной кокосовых и гуавовых деревьев, небольшой продолговатый пароход слегка покачивался на причале. Его трудно было различить, поскольку он был окрашен, на манер военных кораблей, в зелёный цвет, который сливался с водой. Однако его медные перила сверкали.