Время и пространство добросовестно утекали, ибо
«обуздать дракона не властен даже сам творец его ученый»,
и прибытие в Кальяо состоялось на два часа раньше, чем некоторые путешественники ожидали после такой длительной задержки.
Увы, радость четырёх спутников оказалось недолгой.
«Глостер»?
Отплыл в тринадцать сорок.
Sacramento!
Так одновременно выругались испанец в домотканой одежде и Леминак, применяя на практике язык идальго, хотя и со свободным республиканским акцентом.
В этот день произошёл заметный сдвиг, и они решили отправиться в мюнхено-венский Дворец вкуса, который украшали лепнины, где повсюду стояли свадебные торты с кремом, от которого текли слюнки, и/или приятными рисунками сиропом. С его пухлых золотых круглых балконов открывался вид на море и волны Тихого океана, там же ужасающие отёчные маскароны надменно разворачивали свои шарфы.
В центре земли русскую, англичанина и двух французов ожидал швейцар-швейцарец, что, впрочем, не очень-то удивляло. Им были выделены номера, мебель в которых разочаровала бы поклонников г-на Франсиса Журдена. Они довольно хорошо поспали там, не слыша ропота волн, по которым неслись Магеллан и пять каравелл: «Тринидад», «Сантьяго», «Виктория», «Замысел» и «Сан-Антонио», покоряющие неизведанные земли, где раскрашённые в жёлтый цвет дикари с нарисованными на щеках оленьими рогами предлагали португальцам гвоздику и райских птиц.
Эта ночь прошла без сновидений для всех, за исключением, разве что, Марии Ериковой; она также не могла ничего придумать, потому что, когда на следующий день они встретились на площадке, залитой солнцем и заставленной тюками и бочками, все четверо не определись, как быть.
Было ужасно жарко.
Леминак, который был теперь подобен касику блуждающего племени, провозгласил:
Пойдёмте куда-нибудь. Нам нужен аперитив.
В соответствии с местным колоритом был выбран бар «Pajaro Azul». Это было прохладное и удобное место. На прилавке светло-синего цвета, где скрипели зубами, несомненно, замечая и придираясь к каждой птице, лежали пирамиды цитронов, лимонов, гуав; солнце, проскальзывающее сквозь большие соломенные стены магазина, играло даже на грейпфрутах, на тугой кожице суринамского инжира. Сзади лежали ящики специй и тюки риса или маниока, едва чувствовался запах ванили.
Мне кажется, тихо сказал Хельвен, что в небольшом баре Ямайки запах корицы чувствовался так же, как здесь аромат ванили. Мы позволили себе всю ночь есть изысканные дыни, набивали себе животы молотым льдом, кусочками ананаса, мелко нарезанными бананами; всё запивали таким количеством любимого рома, какого ещё там не пил никто, во тьме, полной сладости и аромата корицы
Я смотрю, сказал Леминак, Вы много путешествовали.
И, добавила, смеясь, Мария Ерикова, Вы бы с благодарностью приняли дары Господни.
Они сидели за четырьмя бокалами, золотистое виски в которых незамедлительно загорелось.
Что будем делать? сказала Мария Ерикова.
Абсурдное дело, простонал Леминак. Пакетбот
Не успел он это произнести, как в бар вошёл гигантский человек с весьма колоритным лицом, которое утопало в сверкающей бороде. Он был скромно, но очень аккуратно одет в костюм из самой тонкой белой ткани идеального покроя. По козырьку фуражки его можно было бы принять за моряка, но нигде не было указано ни его звание, ни название судна.
Из этого джентльмена, сказал Хельвен, получился бы неплохой конногвардеец.
Должно быть, морской офицер. Наверняка его канонерка остановилась в порту, предположила Мария Ерикова, заинтересованная особым присутствием незнакомца.
Он сел за соседний столик и заказал чашку горячего чая.
Этот человек привык к жарким странам, прошептал Трамье.
Человек снял фуражку. Пара зелёных очков закрывала его глаза; щёки загорели на морском ветру; нижняя часть лица утопала в сверкающей бороде.
Пактол, сказал Леминак.
Несмотря на лёгкость и добродушие, с которой этот человек говорил по-испански с официантом бара, было в нём что-то странное возможно, из-за пары зелёных очков, выделявших его орбиты из-за чего четверым путешественникам стало несколько неловко продолжать разговор.
Жалко, сказал Леминак, что мы пропустили корабль.
Это создаёт нескончаемую задержу, сказал Трамье.
Что будем делать? спросила Мария Ерикова.
Отправляться завтра в Сан-Франциско, сказал Хельвен. Будем ждать следующего отплытия, поскольку Сидней, видимо, является нашим общим местом назначения.
Нам придётся ждать ещё, как минимум, пятнадцать дней, простонал Леминак.
Другого выхода нет
Незнакомец заплатил, встал и исчез за высоким силуэтом на опустившемся красочном перламутровом занавесе, служившем дверью.
Смешное туловище, прошептал Леминак.
Они вернулись к разговору, неопределённому, раздражительному, несмотря на ванильную свежесть «Pajaro Azul», находя, что приключение не заладилось.
Приключение! Волшебное слово или шелест голоса тайны. Оно пришло внезапно, как и любое уважающее себя приключение, в синем свете бара, под маской юмора, простодушия и коварства, вместе с тем в виде письма, которое принёс матрос в белом, в бескозырке с ленточкой, с золотыми буквами на чёрном фоне: «Баклан». Матрос вошёл в зал и, с почтительным видом к ректорской должности Трамье, не колеблясь, вручил ему большой запечатанный белый конверт с выгравированным якорем, вокруг которого повторялось подчёркнутое: «Баклан».
Это мне? воскликнул ошеломлённый Трамье.
Человек поклонился и исчез бесшумно благодаря своим верёвочным подошвам.
Но это же невозможно! ахнул доктор. Невозможно. Кто, чёрт возьми, знает меня здесь? И как этот человек меня узнал?
Откройте, посоветовал Хельвен.
С некоторым опасением, что в конверте каким-то хитрым способом может быть скрыта взрывчатка, Трамье, профессор Медицинской академии, открыл его.
На лице его застыла улыбка.
Невероятно, сказал он.
Говорите, я Вас прошу, простонала Мария Ерикова, прекрасные руки которой нетерпеливо дрожали на столе. Говорите. Прочитайте это письмо.
Оно адресовано всем нам, сказал доктор.
Ах! например, выкрикнул Леминак.
Вот:
На борту «Баклана».
«Случайно подслушанный мной ваш разговор позволяет мне оказать вам услугу, и я ни мгновение не колеблюсь перед перспективой оказать услугу таким выдающимся личностям, как профессор Трамье из Медицинской академии»
Известны, Вы известны на экваторе, воскликнул, сдерживая зависть, Леминак.
«мэтр Леминак, член Парижской коллегии адвокатов»
Я тоже, запинаясь, сказал адвокат. Но это чудесно!
«сэр Уильям Хельвен, известный художник, и, наконец, невероятно очаровательная Мария Васильевна Ерикова, имя которой венчает этот ценный список»
Восхитительно прошептала она. Но кто же он такой?
Наш сосед в очках, сказал Хельвен.
«Моя яхта,,,Баклан»», которая очень хорошо приспособлена к открытому морю и на которой я совершил множество путешествий, может благополучно доставить вас в Сидней, куда я сам собираюсь. Не стесняйтесь принять гостеприимство от авторитетного торговца, который уважает науку, искусство и красоту»
И красноречие? намекнул Леминак.
«Вы найдёте на моём борту уют, а также внимательность и преданность, которую будет к вам проявлять
«P. S. Если предложение вас устраивает, то в 5 часов на пирсе вы найдёте каноэ, которое доставит вас на мой борт и перевезёт ваш багаж.»
Фантастика, сказал Леминак. Откуда он знает наши имена?
Принимайте, принимайте. Какое забавное приключение! закричала Мария Ерикова, хлопая в ладоши.
Но, сказал Трамье, я не знаю этого г-на Ван ден Брукса.
Это не важно, он знает нас. Этого достаточно. И он приглашает нас! ответила Мария.
Месье, корабль которого приспособлен к открытому морю, должен быть порядочным человеком, с уверенностью сказал Леминак. Кроме того, он называет себя торговцем хлопком. Это очень почётное занятие.