И вся эта поебень снова похожа на правду, и до воя, до крика на луну хочется поверить, потому что квартира опять становится безразмерной, углы смазываются, дверей все больше, и так всегда, когда ты сходишь с ума, когда ты на грани срыва...
Внезапно, но почему-то ожидаемо, оказывается, что в новой ночной компании тоже бухают и тоже укуриваются, и уже второе число позади, и когда она явится, чтобы тебя обнять, неизвестно. Ты засыпаешь на полу, завернувшись в ковер перед потухшим камином. И просыпаешься, поняв именно эту, простую такую вещь, как рублевая, блядь, монетка. Ты звонишь ей, лежа навзничь на полу, и говоришь очень спокойно, что на носу третье число, и все это непонятно и неестественно, и что в тоннеле твоей реальности это вообще необъяснимо, и голимая лажа, и полная фигня, и такие отношения похожи на что угодно. И ты кидаешь трубку, и в ответ она отключает свою трубку.
И когда ты ей, наконец, через еще день дозваниваешься, она ссылается на твое несдержанное поведение. И говорит, что с тобой не может после такого хамства говорить. А потом ее фантазии иссякают, ибо нечего больше придумать, чтобы вывернуть свою жалкую сраку. Ты слышишь, даже не слышишь, а угадываешь, что рядом с ней кто-то жужжит. И спрашиваешь толькоэто твой бывший, да?
Да, это ее бывший.
«Отлично, сладкая, ты просто прелесть. Так держать».
Что особенно охренительно. Очевидно, этот ее бывший постоянно болтался в параллельной просеке. Или это ты болтался, короче, вы оба входили в обойму ее сентиментальности.
Полгода. Какая ерунда, сынок, тебе всего двадцать один!
Это называется серьезными отношениями.
И я нажираюсь среди фонариков и игрушек. Что редкость и гадость, в принципе. Я нажираюсь и между петард ползу без направления. И попадаю на вокзал.
Вот так, я иду на вокзал за сигаретами. А по пути в наушниках слушаю новости. То есть сначала звонит папуля. Он всегда ухитряется звонить в самые херовые моменты. Папуля говорит: «С праздником, сынок. Как давно я тебя не видел».
Да, папуля, я тоже забыл, как ты чистишь ногти. Ты всегда так прилежно чистишь ногти пилочкой, на своих больших волосатых руках. Это завораживаетследить, как ты водишь пилочкой под ногтями. Так и ждешь, что ты ткнешь пилочкой мне в глаз.
«Сынок, не забывай. Если не я, тебя никто не прикроет. Держись за меня, сынок».
Да, папуля, да. Я уже слушаю то, что ты прислал. Поймали группу сутенеров-убийц. Похищали девушек тринадцати-пятнадцати лет. Кто отказывался от клиентов, тех насиловали и сразу убивали. Других принуждали к проституции, а потом, спустя время, все равно убивали. Их скидывали в яму, как отработанный шлак. Их нашла собачка. Кто-то там «...официально заявляет, что им грозят большие сроки заключения».
Что такое, блядь? Вам слегка нехорошо? Вас подташнивает? Ведь это привычная колонка новостей, под которую вы мочите рогалик в утренний кофе.
А теперьне для прессы. У нас с папулей свои новости. В камере хранения. Щелк, щелк, день рождения любимой бабули. Как это символично, что бабушка держит нас до сих пор. Только папа не в курсе, что мы с бабушкой общаемся. Папа уверен, что бабушка умерла десять лет назад.
Папуле ничего неизвестно про кота Шредингера. В папиной вселенной бабушка мертва. Потому что ему так удобно. Раз бабушка мертва, она не может никому рассказать, как все начиналось. Кроме мертвой бабушки, некому рассказать глупому Джиму, почему папа женился на ее дочери, и почему мамочка начала сходить с ума, и почему папочка так быстро вырос по службе...
В моей вселенной бабушка рядом...
Арестовано шестеро. Удалось взять одного из главарей, у второгосерьезные алиби. На него боятся дать показания даже члены банды. Адвокатская бригада очень сильная. Скорее всего, выпустят до суда. И еще одного.
Но на папочку очень быстро вышли заказчики.
Родители.
Цена вопросана бумажке, которую я поджигаю первой. Стоя над толчком. С родственниками несчастных убитых девушек работают психологи. Или уже психиатры. Блядь, папуля, нам всем нужны личные психиатры. Я только что с вожделением дрочил на Тину Тернер. Яскрытый геронтофил, папуля.
Иногда родственники не соглашаются. Это их честное неприкосновенное правовыпустить па волю озорного мальчугана, фото которого я рассматриваю сквозь дым. Я дымлю в кабинке моего финского сортира, а эти двое улыбаются мне. Открытые честные улыбки. Я почти забыл про ту суку, которая кинула меня в новогоднюю ночь. На зеркалах туалета гирлянды и шарики. Спасибо, папуля, классный подарок!
«Женя, кроме меня, тебя никто не прикроет. Или мы вместе, сынок, или тебя сотрут».
Конечно, папочка. Счастливо тебе оттянуться в праздники. Говорят, ты нашел себе молоденькую шлюшку вместо мамочки? Я ее не видел, но слышал, что у тебя хороший вкус. О да. Она не просто нарядная блонда, она при деньгах и со вкусом. Она держит тебя, папуля, хотя тебя нелегко удержать. Наверное, она гасит твои крики, когда по ночам ты вспоминаешь, что случилось с мамочкой. Онаумная стервочка. Так мне передали, а подробностей я знать не хочу.
Я сжигаю все, кроме фотографий. И почему-то иду в главный зал вокзального ожидания. Хотя мне кажется, что я не держался направления. Но это все голимая чушь, потому что мы с вами разумные люди, и осведомлены неплохо, и любим повторять, что случайностей не бывает.
И там сидит мокрая Жанка. В башке у нее светится третий глаз, хотя со стороны всем кажется, что это просто вмятина. Которая, несомненно, уродует лицо такой смазливой девочки.
Мокрая, как мышь или как куренок. Мне понадобилась секунда, чтобы впитать твою беду. Совсем недавно тебя изуродовали внутри. Внешне почти не повредили. Жанна, помнишь? Ты сказала тогда кое-что.
«Мы сразу стали как брат и сестра. Мы как родственники, ты заметил?»
Не по бабушке ли мы родня, крошка?
Лапа
Он приезжает в пыльном черном джипе, я усаживаюсь на сиденьерядом, он поворачивает ко мне лицо... Его профиль, его полуулыбка, его волосы. Я вздрагиваю невольно, всегда вздрагиваю, потому что не могу отделаться от ощущения узнавания.
«На кого же ты так похож, мальчик?»
Удивительное внутреннее сходство... нет, показалось.
Его полуулыбка туманна, его быстрые движения, быстрый взгляд насквозь, тихие слова, которых я не слышу, потому чтотону... в голове простреливает одна лишь мысль: «Зачем я себя так долго останавливала, так долго лишала, так долго думала и кусала ногти?»
Время уплывает сквозь пальцы горячим кварцем, оно теряется, оно превращается в мираж, как только настигает нас. Вчерауже эфемерно, сейчас и здесьполная ерунда. А будущего нет никогда, его вообще нет, есть только мечты.
Мальчик мой, за что такое невезение?
Стоит серьезно задуматься, кто, как и почему становится любовницами? Звучит смешно, смех уже в самой постановке вопроса, поскольку похоже на отбор по профессиональной пригодности.
Это все чушь. Это бесполезно, хотя написано и сказано столько, что можно всю зиму отапливать нашу дачу. Итак, считается, что первый типэто наивные барышни, которые не побывали еще в браке, но у них шило в одном месте, им так охота попробовать, и вляпаться, и окунуться с головой, что в какой-то момент становится неважно, с кем и как...
Это не про меня.
Второй типэто мне ближе, но тоже смешно. Условно будем считать этих дам абсолютно свободными, эмансипированными до кончиков ногтей и ждущими качественный секс с чистым партнером. Здесь вылазит малюсенькая закавыка. Русская баба не слишком пролазит по ранжиру «абсолютно свободных». Ее подушка неплохо осведомлена об остром желании променять свободу на иной статус. Н-да, не совсем про меня...
Кто у нас остался?
Ах да, разведенки, которые давно воют на луну, с надрывом поднимая в одиночку детей. Они с переменным успехом пытаются развести своих более удачливых подруг. Как будто отбитый у подруги мужчина в ее руках засияет, аки редкий алмаз...
Руководствуясь классификаторами мудрых журналов, надо особо отметить самый развращенный и неприличный типажэто замужние дамочки, которым плохо и скучно с мужьями в кроватках, им нужны молоденькие стройные атлеты и...
Не так все просто. Я изо всех сил пыталась быть беспристрастной, я сидела рядом с ним, наблюдала, как он крутит руль, и спрашивала: «Какого черта я тут делаю?»
Нет. Все немножко сложнее сугубо плотского. Он разрешает мне себя любить. Именно так, как мне хочется, а не так, как принято...
Мне, оказывается, даже просто сидеть с ним рядом безумно приятно. Мне просто уютно и комфортно. Он останавливает машину где-то в глухих рабочих тупиках. Джим ухитряется находить такие безлюдные места, прямо посреди города. Здесь трава, кусты, пустыри, деревья, кошки греются на высоких стенах. Здесь летит пух от одуванчиков и тополей, пух кружится веретенцами...
Молча открывает дверь, молча пересаживает меня на задние сиденья, молча обнимает. Иногда он любит целоваться. Поцелуями он словно будит себя, вытаскивая из какого-то далекого мира. Настойчиво опрокидывает меня, руки гладят соски, сдавливают грудь. Мне не больно, но я вскрикиваю от наслаждения.
Сегодня мальчик не желает причинять боль. Он наоборот боится причинить ее мне, боли уже было достаточно. Проводит сверху вниз по позвоночнику, забираясь под символические трусики, раздвигает ягодицы, и я вздрагиваю от его влажного пальца. Одновременно, глядя куда-то вдаль, задирает мне юбку, расстегивает свои брюки, а я послушна, как теплый воск, я повинуюсь даже не жестам, а полужестам, полунамекам на жесты. Окутываю его сверху, какая большая машина, как удобно!
Когда он входит в меня, я сдавленно пищу, устраиваюсь поудобнее и начинаю двигаться. Вверх-вниз, вверх-вниз. Круговые движения. Замереть на долю секунды и все продолжить. Почувствовать его палец в попке. Вцепиться в его плечи, отпустить, гладить... и, когда оргазм накрывает, сдавленно прошептать имя, растягивая гласные.
Я успеваю кончить два раза, он сдерживается.
Выдохнуть, улыбнуться и продолжить по новой. Это так круто, когда мы обмениваемся запахами пота, мы уже слились в одно целое. Он перехватывает за талию: «Давай на спину, живо»и берет сверху уже сам. Кожаные сиденья липкие, в стекла стучатся ветки. Я выгибаюсь под ним, ногами обхватываю его тело.
Мой мальчик. Длсим. Через пропасть лет мы возвращаемся в шум и гам, мы едем тихо, моя голова лежит у него на коленях, а его рука иногда отпускает руль и все так же торопливо ощупывает мое тело.
Высади меня здесь.
Ты говорила...
Пожалуйста. Я хочу побыть одна.
Твой муж тебя обижает?
Тебя это не касается. Это не твоя жизнь.
Но тыв моей жизни... Он упрямо хмурит лоб. Я могу сделать так...
Он не договорил, словно проглотил финал. Именно в этот момент меня впервые пробирает. Но я тогда не придала значения, списала на общий эмоциональный стресс. Причем мне даже не показалось смешным, что мальчишка угрожает.
Джим, ты его не знаешь. Мой муж... он хорошо ко мне относится. Он многое мне позволяет. Я... многим ему обязана.
Он содержит тебя?
Давай не будем об этом. Останови, пожалуйста.
Ты все равно вернешься ко мне. Ты просто не представляешь, с кем ты связалась.
Когда я уже ногами на земле, он перегибается через сиденье, берет мои волосы в охапку и грубо целует в губы. У меня подкашиваются ноги. Я забираюсь обратно в машину, как под гипнозом.
Почему ты не ушла?
Потому что сразу поняла, что скучаю по тебе.
Ты мне что-то не рассказываешь важное. У тебя есть от меня тайна?
Какие у глупой женщины могут быть тайны?
«У меня не тайна, мальчик. У меня нехорошее предчувствие. Мне кажется, что, если я напрягу извилины, я кое-что пойму...»
Яневероятная приспособленка, хамелеон. Ничего не изменишь, поздно. Если случится другой любовники я изменюсь, мимикрирую, подстроюсь. Что-то, конечно, останетсяот меня, теперешней, славной и податливой. Нокрайне немного.
Потому что мне всегда кажется, что я люблю... Люблю своих мужчин, как никогда... А потом мы прощаемся, и я верю, что никогда еще не любила. Все стирается во мне. Какие-то инстинкты срабатывают, и я снова гибну, чтобы стать новой. Наверное, это оттого, что больше мне некого обожать...
Об этом лучше не надо. Табу.
Яженщина для мужчины. Ничего личного.
Сейчас я женщина для тебя, но ты не рад. Ты редко улыбаешься, Джим. Лучше бы ты улыбнулся и как-то подбодрил меня. Потому что сегодня вечером или завтра утром, когда муж уйдет, я предприму одну рискованную операцию. Крайне рискованную. И что хуже всегоя понятия не имею, кто от моей аферы выиграет. Я попробую забраться в бумаги мужа, там есть фотографии. Я хочу Джиму кое-что показать.
«Почему ты такой злой, мальчик?
На кого ты такой злой?»
4
Я вставляю глаза в наглые голубые озера
Продавщицы кефира.
Она чудовищно далека от антропоцентристской
Модели мира.
Вероятно, ее не заботит пассионарность арабов,
Смерть бизонов и количество смога
И вопли Карамазова, которому стало все можно,
Потому что не стало Бога.
Мне нестерпимо надо ей объяснить, что жизнь
Это не только поиск мужчины,
И что галактики разбегаются много быстрее,
Чем рвутся штанины,
И мы парим среди звезд, не затем, чтобы
Мыть попы новым ребенкам.
Но застревая глазами в ее молочной ложбинке,
Я падаю в истину звонко...
Джим
Мы с Лапой познакомились смешно.
Учитывая, что Лапа и Интернетвещи совместимые, как жираф и седло, наша встреча вдвойне нелепа. Ее страница была заполнена ровно на один процент.
«Лапа».
Странно, но мне этого оказалось достаточно. Или ничего странного, если опираться на физическую магию, которая стучит в наших венах. На одном конце вселенной тихо упал лист, на другом конце вселенной неминуемо встретились двое, Я пролистал десятки анкетных страничек, проскочил и эту, новернулся.
Лапа. Мягкое. Податливое. Женское.
Сорок минут мы говорили о высоком.
Зачем ты встретилась со мной?
Ты хочешь сказать, яслишком старая для тебя?
Мне кажется, что ты никогда не состаришься.
Она смотрела долго. Ее взгляд разматывался, как бесконечная якорная цепь. Это был тот момент, когда все могло прерваться.
Ты очень похож на... на одного человека. Когда я тебя увидела, я поняла, что не сумею уйти.