Саша Миллер - Ничего личного. Только секс стр 5.

Издалека. Через сотни голов. Офигеть.

Но все это в другой жизни.

Яв сети. У нас с Джимом такая игра, как будто мыдалеко. Иногда мы пишем друг другу. А пока я читаю чужие сопли.

«Ой, девчонки, вчера... вчера он написал, что любит сидеть у реки... и что ему не хватает ее, той единственной, которой хотелось бы на­бросить на плечи пиджак... и я уверена, что встретила наконец нечто приличное...»

Ты дура, дорогая редакция. Убей себя об сте­ну. Как вы меня задолбали, молочные коровы, вы все ищете «нечто приличное». А на хуя вам нечто приличное, если вам так плохо? Вот мне не плохо одной, мне зашибись, я не ищу ничего приличного. Потому что и без приличного жить интересно, блядь.

Вот еще одна, эта повеселее. «...Я думала, сдохну, когда этот придурок ска­зал, что без меня не может. Это офигеть, нашел кого клеить, чмо. Он накупил мне гору барахла, а теперь приперся на новой ауди", а я должна лечь и расставить ноги, увидев его тачку...»

Вот еще одна жопа. Они так привыкли раз­двигать ноги, что по инерции продолжают это делать даже в сети. А потом они охреневаюткак это придурки их домогаются?

А что ты сделала, манда, в своей жизни, что­бы тебя уважали, а не домогались?

«ЯКика. Здорово всем. А вы смогли бы, как тот чувак в рассказе, сожрать собственную руку, чтобы выжить? Я бы не смог, лучше погиб­нуть...»

Я офигеваю, дорогая редакция. Можно поду­мать, мальчик настолько оголодал. Скорее все­го, ему не терпится выебнуться, раскрутить на своем блоге ужасно важную, мудрую тему, чтобы все ахали и восхищались.

Вот за это я их всех не терплю. Зато терплю Джима. Все эти гребаные недоростки тратят сутки напролет, чтобы привлечь внимание. Пи­шут, пишут, пишут...

Вместо того, чтобы пойти, бля, поработать, подмести улицу, что ли.

Ты чмо, Кика, и ник себе взял чмошный. Ты читал о том, как лет сорок назад грохнулся пас­сажирский самолет. Уцелела дюжина пассажи­ров. Жратвыноль, холодина, лед, радио на­крылось. Высота такая, что дышать трудно. Солнце жарит. Люди начали подыхать от голо­да. Но в самолете на дюжину живых оказалось столько же мертвых. А теперь, тупой Кика, или как тебя там, уродец, догадайся, что было дальше.

Верняк. Те, кто еще не сдох, стали делать вы­резку из своих мертвых попутчиков. А кто, вро­де тебя, побрезговал без соуса и перца, подох­ли. Лично я бы кушала за обе щеки. Потому что, в отличие от ублюдочного дрочуна Кики, который только и умеет листать порносайты, я хлебнула настоящего.

Я хочу жить. Вот так.

Сегодня вечером я в сотый раз пересказываю эту историю для Витеньки. Витенькасосед Джима сверху, он сдает две комнаты из пяти. Он немножко странный, но клевый. Он никогда не спрашивает, почему я так выгляжу.

Сегодня вечером я сижу с Витенькой, слу­шаю его бред, курю его травку и жду, пока туча накроет солнце. Или пока пойдет дождь. Пото­му что Джиму надо побыть одному, он колдует. Мой любимый не выносит, когда в квартире еще кто-то, кроме него.

Я привыкла. Витенька набивает для меня за­мечательный косяк. Я небрежно расплачива­юсь долларами Джима. Когда я живу с ним, у ме­ня карманы пухнут от зелени. Но это ничего не значит. Я буду так же просыпаться ночами и гладить его лицо, если у него не останется ни цента.

Деньги в руках Джимаэто дерьмовая бумага. Он такой единственный из тех, с кем меня столкнула дерьмовая жизнь. Для него человек важнее этих долбаных зеленых бумажек. Там, на вокзале, он подошел ко мне, прямо сквозь толпу, холодный, как Кай из «Снежной королевы». Он протянул руку и закрыл мне лоб. За­крыл то, что у меня на лбу. И засмеялся.

У тебя там глаз, ты в курсе, крошка?за­смеялся он.

Никто так не делал.

«Витя, спрашиваю я, раскачиваясь в качал­ке на балконе. Витя, а может вон за теми тру­бами сидеть снайпер и попасть в нас, когда мы на кухне?»

Витя малость охуевает от таких вопросов. Я перебила его бесконечное бормотание в самом волнующем месте.

«...Тут рылся, слышь, Жанка, наткнулся па эта... упаковку от Виагры", гы. Вспомнил, как года два назад скушал эту таблетку. Шибко вол­новался, баба ко мне ехала в первый раз, жутко капризная и зверски требовательная, гы. Ага. Скушал таблетку и пошел за винцом типа конфетами. А девушка не приехала. И вот сижу я как дебил, морда красная такая, как из бани, и понимаю, что только что сожрал пятьсот руб­лей.

И что обидносексу не хочется. Так и не хо­телось, только морда красная... Почитал на ночь любимую настольную книгу Как выйти за­муж, как победить соперницу", прикорнул, гы... И тутчуйствую, не могу совершить полный оборот вокруг оси. На якорь встал. Лучше бы девушка приехала, гы...»

«Витенька, спрашиваю я, глядя на отраже­ние заката, тебе сколько годиков?»«Пятьде­сят три», серьезно отвечает он и приносит пе­ченье. Я кожей слышу, как этажом ниже Джим катается туда-сюда на круглом стульчике от роя­ля. Он неотрывно следит за окнами напротив, он закуривает и стучит по клавишам.

Витенька, а что будет, если этот дом сне­сут?Я разглядываю жирных голубей и ржавый металл крыш. Голуби скользят когтями по ржавчине. Интересно, если голубям отстричь когти, они будут соскальзывать вниз, как пьяные?

Жанка, смеется Витенька, этот домпамятник. Они будут чинить фасад, с той сторо­ны, где всякие каменные рожи и гипсовые ста­туи, но дом никогда не снесут. Он перестоит на спор все эти сраные новостройки!

Витя, а почему так странно? Почему пер­вый этаж под нами заколочен, а на втором в квартире только две старухи, мать и дочь, а еще вышеДжим, потомты, и все?

Ну и что?улыбается Витя. Что тебя удив­ляет?

Ну... тут столько людей живет в коммунал­ках...

Наш дом тоже уплотняли, достаточно взглянуть на потолки, как нарезаны комнаты... Дом терпел восемьдесят лет, потом собрался с силами и выдавил лишних жильцов.

Выдавил? Как клопов?

Ну да. Дом оздоровился. Даже вода пошла из кранов чище. Так что, смотри веселее, никто нас не снесет. Вероятно, про красавца забыли...

Он смеется. Он всегда хихикает, хитрый ста­рый нарик. Нарик-библиотекарь. У него много книг, и все какие-то чудные, про святых, про йогов, про Тибет. И жильцы у Витеньки странные, я их никогда не встречала. Уходят и приходят по черной лестнице. Что подтверждает ее суще­ствование. В квартире у Джима кухаркин выход вечно куда-то прячется...

Витенька, а это правда, что бабушка Джи­ма повесилась в спальне?Я переспрашиваю дважды, потом оборачиваюсь в пустоту. Витень­ка кряхтит где-то далеко, за поворотом кухни, колдует с чайником.

Витя, а что такое «кот Шре-дин-ге-ра?»

Это ты у Джима нахваталась? Кажется, кот сидит в ящике. Можно нажать кнопку, и в ящик пойдет ядовитый газ. И кот умрет. Но только в нашем измерении. Непонятно? Мне тоже. Хо­чешь еще пыхнуть? А хочешь, приходи утром, пойдем на крышу ~ помолимся на рассвет...

Какому богу помолимся?

Например... великому Канабису, он снова ржет.

Витя, а почему ты всегда такой доволь­ный? Нет... даже не довольный, а... как сказать?

Благодушный? Наверное, потому что я ни­когда не был офисным планктоном.

Мне нравится этот прикол, постараюсь запо­мнить для себя.

Если мне станет не хватать, сдам еще одну комнату.

Витя, почему ты не сделаешь нормальный ремонт, как у Джима? Посмотри, у тебя все ста­рое, рассыпается

Потому что Женька твойсноб выпенд­режный. Одной мебели тысяч на сорок баксов, оно мне надо?..

Скоро солнышко спрячется. Мне можно воз­вращаться. Без солнышка Джим не видит то, что ему надо увидеть. Нет никаких снайперов.

Я умру, если с ним что-нибудь случится.

Джим

Так вот, насчет серьезных отношений. Эти слова я препарировал еще в школе.

Я не понимаю таких слов. Точнеепонимаю отдельные буквы, я успел недолго походить в прелестную среднюю школу. К счастью, я вовре­мя заметил, как их хищные жала высасывают мой мозг. Какое чудесное выражениесредняя школа. Среднее всеобщее. Всеобщий средний кретинизм, бля.

«Ваш сын смотрит сквозь меня».

«Вы же отец, повлияйте на него!»

«Евгений, почему вы демонстративно спите на моих уроках!?»

Ни боже ж мой! Я не демонстративно. Мой мозг всего лишь защищается от вашего бреда.

«Что тебя вообще интересует?! Да его же ни­чего не интересует!»

«Ведь ты же должен хотеть кем-то стать...»

«Он, наверное, намерен всю жизнь проси­деть на шее у отца?..»

Забавно. Сами задали вопрос, сами ответи­ли, ха-ха-ха. И так всегда, с первого класса. Им кажется, что это диалог школы и ученика. Муд­рого, блядь, наставника и восхищенного отро­ка. Ни хрена подобного.

Все дело в тоннелях реальности. У каждого из нас своя ширина тоннеля. Если взрослый чел привыкает считать, что мир вмещает мудрого наставника и восторг учеников, то этот чел ис­кренне не понимает, какого хера его никто не слышит.

И не услышит. Мы в другом измерении, чу­вак.

Некоторые из нас в определенный период бегут из дома. Я сбежал в пятнадцать лет. Мне так казалось в тот момент, что я сбежал. Когда папуля вконец разосрался с мамулей. Он пошел на очередное повышение в своем тоннеле, в конторе, название которой не стоит выкрики­вать на каждом перекрестке. В конторе без на­звания. Папуля получил повышение, а мамуляполный расчет.

Папа, почему ты больше не любишь маму?

Ты непременно хочешь правды, сынуля? Сынок, ты в курсе, как поступила мамина ма­мочка, твоя бабушка, когда осталась один на один с крюком от люстры и веревкой? Наша ма­муля на верном пути, сынок. Вся их семейка та­кая. Мне еще хочется пожить, сынок. И порабо­тать. Так сказал папуля. Так он говорил с Женей, когда тому стукнуло четырнадцать. Па­пуля принес в подарок что-то безумно дорогое.

Папа, почему ты притворяешься, что ни­чего не происходит?

О чем ты говоришь? Я никогда не притво­рялся перед тобой.

Я не хочу больше жить с вами.

Пожалуйста. Ты можешь жить в квартире у бабушки. Я буду иногда навещать тебя.

«Почему ты сразу согласился, папочка? Ты заранее просчитал мои ходы, да? Ведь с тобой следует быть очень осторожным. Ты прямо как Каспаров или какой-нибудь Корчной...»

Сынок, если мы не будем вместе, они при­дут за тобой. Мне удалось отстоять тебя дваж­ды, но третий раз вряд ли получится...

А если я скажу, что отказываюсь смотреть на фотографии?

Ты не можешь отказаться. Вся разница в том, на чьи фотографии ты согласишься смот­реть. Мы с тобой можем обсуждать их вместе. Только ты и я, никаких советчиков со стороны. Мое начальство согласно нас прикрывать. На таких условиях.

И все будет честно? Полная информация?

Полнее некуда, сынок. Только те, кого не­возможно прищучить другими методами. На­стоящие подонки. Некоторых я ловил дважды, их снова выпускают. Ты всегда сможешь прове­рить.

А если снова приедут те, с проводами?..

Не приедут. Если ты не натворишь глупос­тей. Им сказали наверху, что тебя больше нет.

Я сбегу. Сбегу далеко.

Если ты полагаешь, что бежишь из дома, сынок, ты должен крепко усвоить, куда именно ты бежишь.

А мама?

Что «мама»? Я пытаюсь спасти тебя, Женя. Это их семейный фатумлезть в петлю, тебе пока не понять...

Папин с мамой джентльменский договор ис­черпал себя. Это к разговору о серьезном. На хе­ра такие отношения, которые финишируют в момент, когда вполне взрослый сын говорит: «Чао, сладкие»? Не лучше ли сразу признать, ко­гда меняешься кольцами, что это всего лишь бу­мажка, договор по кормлению и одеванию меня.

Ни хера. С заплаканными рожами они всту­пают в отношения. Чтобы разосраться и по­драться при дележке сервизо)

Я сбежал. В бабушкину хату. Но... перемеще­ние в пространствеэто отнюдь не всегда вер­ное решение в поиске себя. Гораздо важнеепереместиться внутри себя. Потерять функцию вечной обязательности по отношению к обще­ству. Но это еще сложнее, чем уехать. Навер­ное, надо перестать думать, что мы что-то долж­ны. Например, государство тучу лет ездило старикам по мозгам таким вот убеждением; «Мы мало работали, потому мало и получаем».

Это ложное построение. Хороший пример ложного построения. Никакой мистики, крош­ка, сплошная физика.

«Так это выпапа Жени? Как жаль, что вы так редко заходите... Ваш сын оживляется толь­ко на физике».

Зашибись.

«Но и на физике он ведет себя дико. Когда его спрашивают, он говорит совсем не о том. Его никто не понимает».

А может, это остальные говорят не о том? Они болтают о физике падающего яблока. О фи­зике двух железных тележек на столе учителя. Они не чувствуют магии этого мира. Их отноше­ния похожи на отношения этих двух тележек. Два вектора силыи больше ничего.

Так вот, отношения. Последний плевок, как выражается Жанка.

Удивительное чувствотерять девушку в но­вогодние праздники. Терять кого-то, или даже не терять, а просто перестать разговариватьэто уже само по себе печально. А потерятьво­обще херово.

Даже зная наверняка, что человечек, кото­рого ты считал своим и близким, это всего лишь намазанная, высокодуховная сука. И пусть ты сам не архангел ни фига и тоже можешь ляп­нуть какую-то фигню. Но внутри ты не дикарь с островов Зеленого, блядь, мыса, ха-ха. Ты пони­маешь, что новогодние праздникиэто тепло, и свечи, и шампанское только для двоих. В са­мом начале ваших осенних, конфетно-мать-их-букетных отношений она клянется, что в Но­вый год вы будете вместе, и тебя заливает потоком сопливых романтических мечтаний, и хочется разреветься, до чего же все это сладень­ко и славненько получится.

В последний момент оказывается, что она справляет Новый год именно там, где каким-то чудом оказывается ее бывший мч, и там все ку­рят, и укуриваются в хлам, и кого-то откачива­ют и оттирают снегом... И почему-то тебе это с искусственным смехом преподносят.

Но тебе ни хуя не смешно.

Ты еще пытаешься бормотать что-то автома­тически, типа: «Зайчонок, мне так плохо без тебя, ведь мы собирались быть вместе, ведь у нас с тобой не просто так». Ты даже убеждаешь себя, что веришь, будто молчавший на хер пос­ле курантов телефонэто перегрузка сотовых бедненьких операторов. А потом: «Просто по­терялся зарядник, и сели батарейки, а я уже спала».

Ты снова веришь, хотя внутриполная хня. На завтра ты вскакиваешь с планами нако­нец сообщить ей нечто важное, принципиаль­ное, впервые за твои двадцать с лишним лет, но... Ха-ха-ха, несколько подобных опытов по­зади, и ты уже научился не произносить эту фразу в черную дыру, ты уже чувствуешь, и не зря, не зря. Она невнятно лопочет, что на дачу прикатили какие-то давние друзья, им срочно надо помочь снять комнату, иначе им негде жить, а как раз есть знакомая с комнатой, и сейчас они всей командой туда едут, и она тоже очень-очень желает тебя видеть, и очень жутко скучает, и целует в милые льдинки-глазки, но освободиться первого, блядь, января никак не­возможно. Она понятия не имеет, когда осво­бодится от своей материнской обязанности расселить полгорода по квартирам. А потом она не возвращается и вечером, поскольку на­до непременно застрять с приехавшими друзь­ями, с девочкой из школы, и с ее парнем, и там еще кое-что помочь, непременно помочь по дому...