А Петя потом лезет на этот же сайт и проверяет Олю... и Оленька влипает... на мое заманчивое предложение ресторана, джипа и прочей фигни. Я кидаю ее и кидаю его. Я трогаю их пинцетом и наблюдаю, как дергаются их нервные узлы.
Это называется отношения, крошка.
Это отношения. Это не поддается точным уравнениям. Можно точно сказать, сколько в желтой гостиной подохло народа за сто восемнадцать лет, но ни хера нельзя сказать, как поступит тот, в кого ты верил.
Это вранье, ребята.
Что я могу после этого? Мне так мало лет, у меня еще не выросли волосы на спине. А я уже не верю.
Жалостливые акулы. В море их соплей пусть ныряет тот, кто отрастил панцирь. Пожалуй, я выскочу, пройдусь по дворам. Папочка ничего нового не пишет, почта пустая. Кстати, Жанна, мы еще не знакомы. Мы познакомимся на вокзале следующим вечером. После того, как я грохну кого-то вполне лишнего. Так что, мне пока можно болтать про других деффчонок. Я свободен, ха-ха.
Я нажимаю гребаную кнопочку. Нужное окошко открывается с еле заметным скрипом.
Здравствуй, папуля.
Ида здравствует Инет! Вечная слава сети, аминь. Не надо выползать в слякоть, не надо тереться среди вагонного быдла. Аппарат гудит, мне прислали очередное фото. Вначале из принтера вылезает лоб с залысинами, затем наглые рачьи глазки. Экземпляр лишнего прямоходящего. Прямоходящий с условно-верным именем «ахули». Так я их называю. Он лишний, его мама вовремя не подмылась, бля. Ну, ничего, мы все исправим. Слегка подровняем, слегка укоротим. Чуть-чуть нагнитесь, височки косые или прямые будем делать?
Когда я близко всматриваюсь в его харю, вспоминаю книжку о первых паровозах. У них кпд тоже равнялось семи процентам. Какая скудная у некоторых жизнь, Жанна. Но этому уроду осталось недолго. Он подохнет, потому что нет иного способа очистить от него город. Единственная неприятная мелочьза гибель этого урода щедро заплатит другой такой же, урод.
И так бесконечно.
Я отбиваю папуле ответное послание, а сам думаю о своей маленькой «сестренке». Жанна, Жанна, откуда она взялась в моем мире? Что я вспоминаю сразу при звуке ее имени?
...Она выходит из ванной распаренная, душистая, вся в вишне и кокосе, в тюрбане на голове и моем махровом халате. Я дожидаюсь, пока она уляжется на большом диване напротив своего компа, пока она погрузится в мирок одного из Мураками...
...И тогда я подхожу сзади. Я беру в рот большой палец ее влажной еще, розовой ножки. Я сосу этот палец, вбираю его в рот очень глубоко, я прихватываю его зубами и чувствую, как она начинает потихоньку дрожать. Все сильнее и сильнее... Потом я выпускаю палец изо рта, к нему с моих губ тянется нитка слюны... Ее тюрбан упал, голова запрокинута, я вижу капли влаги на ее ключицах и ряд белых блестящих зубок в ее открытом рту. Я перебираю губами все ее пальчики на ногах, я кладу руку ей между ног, и ладонь моментально намокает. Я рывком передвигаюсь вверх, распахиваю полы халата и ложусь так, что мой язык свободно ходит между ее губок. Я ложусь боком, щекой на простыню...
...Наверное, это можно назвать глубоким куни. Язык очень быстро устает, приходится запускать свои губы внутрь ее губ, чтобы пробраться максимально... Где-то краешком рта я чувствую ее вставший клитор, иногда я достаю язык из сладкого пекла, чтобы присосаться к нему. У меня действительно длинный язык, внутри я ухитряюсь вращать им. Жанка стонет и беспрерывно пытается вырваться...
...Я протягиваю руку вверх, она жадно набрасывается ртом на мои пальцы. Но мне всего лишь нужна слюна... чтобы смоченным пальцем войти в нее сзади... Теперь мой язык где-то внутри ее через тонкую перегородку встречается с моим пальцем...
Она кричит. Моя Жанка. Но я еще не знаю, что она моя навсегда.
Лапа
Джим, он ворует меня. Он ворует меня даже не у мужа, а у меня самой.
Так нельзя, так не положено, так не правильно... Я безумно хочу почувствовать вкус его губ. Мы виделись всего дважды. В том кафе, куда он повел меня первый раз, он говорил всякие гадости. Вот видишь, я не сказала «пригласил», я сразу употребила глагол «повел». Потому что он привык вести. Он отозвался на мою анкету. Почти ничего не рассказал о себе, но мне почему-то и не хотелось знать. Зато когда он задавал вопросы, мне казалосья сейчас, немедля, взорвусь
Страшный ласковый бог с оливковой кожей. Черт подери, я старше его... на десять? На тринадцать? Нет, я сама постесняюсь спросить. Потом я сказала ему неправильный номер, но перезвонила сама, Я таяла возле его рук, но не смела к ним прикоснуться. Нет, я не влюбилась, ведь есть муж. Все гораздо хуже. Он озвучил то, в чем я стеснялась признаться самой себе. ...Он одел мне повязку на глаза еще в машине. Стройный мальчик в огромном черном джипе, Нежный подбородок и злые глаза. Глаза твердые, как кусочки алмазов.
Бережно заводит в подъезд и в лифт. Я слышу встречные шаги соседей и представляю их удивление. Я слышу, как они замедляют шаги, встречая нас. Юный мальчик в вязаном распахнутом пиджаке, белоснежной сорочке, небрежно распущенном галстуке. И изящная блондинка, заметно старше своего спутника, на убийственных шпильках, в шелке и золоте, с повязкой на глазах, а руки за спиной. Словнона расстрел. Мы красивы вместе. С ним мне на все наплевать. В парадной, пока лифт ползет вниз, он приказывает мне снять чулки.
Кто-то может войти и увидеть, я не могу...
Я сказалживо снимай, дрянь. Или я сниму с тебя здесь все.
...Слушая голоса приближающихся людей, нагибаюсь. Освобождаясь во мраке от туфель, снимаю чулки, отдаю ему.
После мы едем вверх. Он с кем-то говорит по телефону, лениво трогая меня за шею. Тонкие прохладные пальцы. От его пальцев у меня пожар внизу живота. Я спрашиваю себя, что я тут делаю. Я в десятый раз повторяю, что это немыслимо и невозможно.
Кто он, и кто я? И куда мы летим вместе? У меня еще есть время ему сказать кое-что. Вероятно, эти три слова остановили бы игру, которую затеяли не мы. Но я не успеваю. Лифт остановился.
Перед дверью, в общем коридоре, он равнодушно приказывает мне снять юбку. Юбку мне жаль несколько секунд. Она стоит как небольшой автомобиль волжского автозавода. Потом мой мальчик дышит мне в лицо, его губы совсем близко, и я снова забываю о своих страхах.
Куда положить? Я же ничего не вижу!
Просто расстегни и вышагни из нее. Не надо никуда класть. Она тебе больше не понадобится.
Щелчок замка. Аромат старого, очень старого дома. Носками эксклюзивных, бордовых туфелек я ощущаю ворс глубокого ковра. Почти сразу, в прихожей. Я слышу музыку и ловлю ноздрями слабый запах холодного камина. Боже мой, тут настоящий камин.
Руки назад, живее.
Сегодня ты украл меня впервые. Ты в упор разглядываешь мои щеки. Повязка туго перекрывает верхнюю часть лица, наверное, это к лучшему. Иначе я умерла бы от стыда. Ты рассказал мне, что ты будешь со мной делать.
Очень подробно рассказал. И я согласилась. Я позволяю снять с себя сумочку и кофту, ты вдыхаешь мой «Кензо». Как ты и просил, без косметики. Розовые губы не блестят, они немного пересохли от ветра. Пока я ждала тебя и твой страшный джип. Я вздрагиваю, когда ты опускаешься, чтобы снять с меня туфельки. Ты бережно относишься к моей одежде, я была неправа. Блузка, комбинация. Потом я на ощупь нахожу твою ладонь и кладу в нее наручные часики.
Я нервничаю без часов, словно ты украл меня из времени. Так и есть, и ты прекрасно осведомлен о моем страхе. Откуда в тебе столько знаний, мальчик? Все мои вещи спрятаны в шкаф, я только слышу, как скрипит дверца. Ты разрешил мне оставить на столике сотовый. Ключ от шкафа и ключи от входной двери у тебя. Они падают в карман роскошного итальянского пиджака. Ты снимаешь с меня серьги, разглядывая мою наготу в зеркале. О том, что тут зеркало, я узнаю позже.
Прикажи мне... мои губы шепчут чуть слышно.
Я не уверена, влюбляюсь ли я снова. Я не умею по заказу разлюбить; могу полюбить только кого-то дополнительно. Все потерявшиеся в эпохах, бросившие меня, сбежавшие, сосредоточенно накапливаются у меня не в сердце даже, а где-то в костном мозге, формируют внутренний панцирь; из них собираются выразительные годовые кольца. Я не могу долго хранить зло на них. Раньше, до замужества, со мной вообще творилось неладное. Забредала по случаю в мужские отделы, трогала рукава и воротники, машинально оценивала: «Это подошло бы А.»... хотя А. потерялся три года назад.
Порой, к счастью, очень редко, я наталкиваюсь на кого-то из безумно мной любимых... и с ужасом представляю, как мало надо для возгорания. Кажется, хватило бы касания, легкой искры, взгляда искосаи все, катастрофа, все завертелось бы снова, несмотря на полную растрескавшуюся пустыню, несмотря на радиационную пыль по этому человеку. Ведь то, что проникло, задело когда-то, оно никуда не испарилось, и уже навсегда. И что печально, до рези печальноты сама не можешь это выключить.
Еще возникают диковатые моменты. Одна смеется: «В девяносто таком-то году, ранней весной», другая вторит: «Это было после сестры дня рождения, ей стукнуло шестнадцать...» Третья вообще отмеряет от первой поездки в Турцию. Наверное, там рай, в Турции.
Я отмеряю сроки про себя иначе. Мои вехи не привязаны к общим. Даже морозит. Я говорю: «Это было за месяц до того, как я начала с А.», или: «А это со мной случилось сразу после ухода Б.»... Морозит немножко. Если между А. и Б. возникает свободное время, я его теряю. Время проваливается в никуда, его никак не могут заполнить ночные перелеты к пальмам, смуглые красавцы, приносящие коктейли к лежаку, арт-показы и стремительные метания между столицами.
Что изменилось с появлением мужа? Не знаю. Наверное, я стала к кому-то испытывать постоянную благодарность. Но это совсем не то чувство, которое вызывает мальчик с прохладными тонкими пальцами...
Джим, ты лишаешь меня рассудка.
...Ты покинул меня на ковре. С завязанными глазами. Остается гадать, есть ли еще кто-то, кроме нас двоих, в огромной старинной квартире. Квартира очень большая, я угадываю по звуку его удаляющихся шагов. Мой мальчик, мой юный господин уходит вдаль, продолжая вполголоса болтать по телефону. Бросает меня наедине с балладами «скорпионов»... Он возвращается, включив где-то воду.
Руки закинь на затылок, вот так... ноги разд
винь. Мы сейчас проверим, как ты побрилась...
Его ладонь, его требовательные пальцы. Джим, шепчу я. Женя. Мы сейчас сорвемся, и это будет конец.
Никогда не называй меня Женей!Он хлестко, но не больно бьет меня по щеке.
Да, я забыла, прости...Я не сказала ему многого. И мы сорвались в пропасть.
2
Привет, я Маша, а тыкажется, клевый.
Привет, я Дэн, жду звонка или записки.
ЯЛена, помнишь, мы торчали у Левы?
Привет, я Ронни из Сан-Франциско.
Привет, мы увидимся снова?
Башка трещит от вчерашнего виски,
Привет, я за товаром, от Ковалева,
Привет, у Люки отпадные сиськи...
Привет, я женат, но она не в теме.
ЯРимма, хочу пошалить немного.
Привет, ты меня подвозил до дома.
Привет всем клонам. И всем фантомам.
Жанна
Да, Джим, мы еще не знакомы. Или уже знакомы двенадцать лет?
Ведь с тобой никогда нельзя знать наверняка. Точно так же, как невозможно наверняка сосчитать количество комнат в твоей квартире. Сегодня их вроде бы четыре, а завтра коридор может вывернуться в другую сторону, и добавляются три латунные ручки по левой стороне. Когда ты привел меня с вокзала, ты просто предложилвыбирай. Все, что касается слова «считать», возле тебя не катит. Не считается. Заколдовано. Запретная тема. Я ползу к тебе по сложной кривой. Как испуганный жук, которого швырнули на клеенку стола, оторвали пару ножек и все время тыкают в морду ножом. Жука носит из в стороны в сторону. Он уже хрен понимает, куда ползти.
Я обещала тебе рассказать о последнем плевке в мой адрес. Перед тем, как ты вычислил меня на вокзале. О предпоследнем я пока буду молчать.
...Они трахались, как собаки, когда я зашла. Было четыре утра, я искала свой сотовый, он куда-то завалился. Все дрыхли, дрыхли, как мертвецы. В сортире, на кухне, валетами на диванах. Один чудик уснул за экраном, в блокноте неустанно выбивалось «uuuuuuuuuuu...»
На лоджии не в тему лыбился знакомый чел: квадраты черных очков на пол-лица и размочаленные дреды до жопы. Кажется, он там блевал, на лоджии. Мне плевать, я не собиралась жить в той хате вечно. На кухне горелые ложки и два шприца. ...С отчетливым «суки» я отправляю и то, и другое в мусор. Нахожу у кого-то в кармане траву, примерно на четыре косяка. Забиваю себе один, раскуриваю, качаюсь с закрытыми глазами. В холодильнике грустит портвейн, глотаю из горлышка. В прихожей завалы из ботинок и кроссовок всех цветов и степени новизны. Вспоминаю, что свои забыла снять.
Где мой ебаный телефон?!кричу я в дымную пустоту этого гадюшника.
Всем посрать на меня. В длинной комнате валяются в обнимку на полу А. и К. Этот дебил К. проколол себе соски, ненормальный. На кого он хочет походить?
Ну, ты и чмо, кидаю я. Все равно он в от ключке. Я еще не подозреваю, кто из нас большее чмо.
Сраного телефона нигде нет. В спальне слышу звуки, который хуй с чем спутаешь. Дыхание двух слипшихся голых людей невозможно ни с чем спутать. Дергаю дверь.
Так и есть, два куска мяса. Ко мне поворачивается голова гидры: размазанные тушь и помадакакая-то сопливая шлюшка в пирсинге, на ней Борис.
Мой Борис. Джим, тебе неважно знать, кто это был. Это чужой вонючий человек, которого я по ошибке считала своим.
Его ресницы спаялись, в ушах черные тампоны плеера, ничего не слышит. У крашеной шалавы между ногогромная дыра, в которой он елозит. Я вижу его мокрые сокращающиеся мышцы. Я закуриваю. Кажется, сегодня я сочиню пиздатый стих.
Нет никаких причин жить.
Дай покурить, Девушка смотрит на меня в упор. Ее живот дергается туда-сюда, волосы растрепались, они напомнили мне газетные об резки.
Нет причин ее ненавидеть. Ненавидеть имеет смысл того, кто за всех нас в ответе. Одариваю ее ментоловой сигаретой и зажигалкой. На полу, среди носков и презервативов, катаются ампулы.
Как это мило.
Пиздец, когда же этот урод кончит?Она жадно втягивает дым и ухитряется разгляды вать свои ногти. На ногтях у нее прелестный черный лак, наполовину отвалившийся. Потом она переводит взгляд на меня и начинает разглядывать то, что вызывает у нее трусливый восторг.