Ты хочешь знать еще?
Лучше не надо.
Тем более что сказать мне нечего, я могу только указать пальцем...
Щелк. Ага, кое-что изменилось. Нам прислали массу занятной инфы. Как увлекательно, папуля постарался...
Вот что прислал папа. Требует осмысления.
В родильном доме мертвые детки, и сновамертвые детки, и никак не доказать, как это они умирают, и почему в таких количествах, и кто виноват? Плачет непонятливая мамашка, у этой идиотки уже второй ребенок загибается в этом роддоме, а она все продолжает упорно ездить рожать к ним, какая молодец...
Еще газетка, другая газетка, распечатка из Интернета. Ага, результаты прежнего расследования, дело закрыто...
А никто не виноват, вроде бы, хоть и в газетках пишут... Ага, сейчас мы распечатаем. Да, тот, кто мне это зарядил, постарался на славу. Тут до утра можно предаваться вампирским радостям. Тут и цены на детские органы, и умные статьи про стволовые клетки, и анализ отечественной медицины в целом, на которую мне глубоко положить...
Папашка. Выловлен один-единственный упертый папашка, который готов заплатить за поиск правды. Но не только он. Мой папуля по-прежнему честен со мной. Он честно признается, что за решение вопроса заплатит не только отдельно взятый, убитый горем папуля. Есть люди, которым надо завалить других людей, и потому...
Мне положить на медицину в целом, и на следствие, которое бодро зашло в тупик, мне не положить на того единственного папашку, который готов заплатить. Он платит кровные бабульки, он продает ценности, или что там у него, потому что у него убили новорожденного сына.
Наверное, я возьмусь. Если мне предъявят тех умных, грамотных и, вне сомнения, обаятельных людей, кто так ловко уходит от следствия. Всякий раз, когда мой папочка подбирается так близко к серьезным бизнесменам, я впадаю в дрожь. Слишком уж натянута проволока. С какой радостью многие закопали бы всех нас...
Остается надеяться, что папулю любят наверху.
Или даже на самом верху.
Щелк. А вот и радость для усталых глаз. Я закуриваю очередную сигаретку. Надо бросать курить. Хотя можно и не бросать. Все равно я не доживу до рака легких... Вот и снимки. Наверняка, приятнейшие люди, само обаяние. Главный врач, главный, главный, главный...
Страна ушлепков и ублюдков. Ушлепки, хуй знает зачем, рожают детей и отдают их ублюдкам. А те говорято, не беспокойтесь, что все так дорого, образование, колясочки и учебники. Мы не допустим, чтобы вашего сына до смерти затрахали деды в казарме, а вашу дочь не найдут в подвале после передоза. Мы сделаем для вас все раньше, аккуратненько и почти не больно.
Кстати, не желаете бесплатно сдать кровь? Раз уж вы все равно тут, пришли за вашим трупиком?
Вау, у них неплохо все поставлено, с размахом... тут ни хера не уровень райотдела, тут гораздо выше.
По фигу. Моя оплата уже на счету. Я пришпиливаю снимки над монитором. Пожалуй, на эти деньги я куплю Жанке шубу. У меня все уже есть. Примерно год назад у меня появилось все, и дальше стало неинтересно.
Кстати, папуля и те, кто его уважает наверху, никак не могут понять, что это за болезнькогда человеку вдруг достаточно денег. Потому что самые крутые заказы могли бы дать ребята, никак не связанные с мелким криминалом. Все эти убитые младенцы в роддомахэто мелкий криминал, по их мнению.
Мне насрать на их баблос. Я верю, что победить эту гниль невозможно. Вот только с тех пор, как появилась Жанка...
Жанна. Жанночка. Что же мне с тобой делать?
С утра щекотливые раздумья...
Навеяны, вероятно, глубоким и длительным аналом. В процессе которого Джим неторопливо просыпался, меняя фазы вольготного сна на фазы угрюмого бодрствования, и окончательно пробудился, когда Жанка упала сверху на грудь, совершенно мокрая, растрепанная, сжимаясь и расслабляясь там, внизу, шепча в ухо, как она хочет отыметь в задницу ту блондинку, которую я приводил вчера, и чтобы блондинку эту распять на спинке, а я чтобы драл ее глубоко в рот, до спазмов, до пены, а потом чтобы запретил ей глотать, и они бы вдвоем перевернулись, обнимаясь, не вынимая из попы блондинки страпон, и сок мой тек бы из одного сладкого ротика в другой, с одной пары пухлых, истерзанных губ на другие, и обе бы переплелись жадно языками...
И вот Джим ловил ее вершины, сжимая в кулаке хвост ее волос, вылизывая языком пот с ее запрокинутого горла, и думал... как меня пилат пилат пилат трахен попен задрали эти проклятия вуду, эти факсы и звонки, и что кончится все плохо, очень плохо, несмотря на распухший чемодан с баксами...
Ты правда этого хочешь, крошка?
Я возвращаюсь к монитору. Как будто он способен дать ответы на мои вопросы.
«Добрый день всем. Меня зовут Леонид. Мы как раз закончили проходить всю эту классику.
Я вот что теперь думаю, кто мне ближеБазаров или Раскольников?..»
Я думаю, к тебе ближе всего твой сортир, Леонид. Немедленно отправляйся туда и постарайся хорошенько освободить свои тупые внутренности. Потужься, а еще засунь себе два пальца в рот, Леонид. После чего возьми лопату и озелени двор. Потому что ты мудак и ни фига не прешь по теме. Но тебе надо показать всем, какой ты талант, да?
Хорошо, Леонид, ботан ты хренов, я тебе отвечу. Оба персонажамудаки, но они не виноваты. Дело в том, что они исходят соплями, с оглядкой на боженьку. Но им никто не сказал, что боженька давно помер. Они, оба, кол им в жопу, не читали Шопенгауэра. Был такой чудило в Бундесе, но помер, мы не познакомились. А вот жаль, что не познакомились. Этот самый Шопенгауэр, я его тоже мало читал, но много слышал. Он сказал, что наш боженька лоханулся, что люди так и остались зверьем.
Я вотзверюга и не стесняюсь.
За две тысячи лет ни хрена не стало лучше, Леонид. Они берут детей, которые родились час назад, и вынимают из них спинной мозг. Леонид, их милые лица разложены передо мной на кухонном диванчике и пришпилены к стенке. Главные врачи, главные менты и еще парочка сексапильных сук, которые гнали замороженный мозг за границу.
Сегодня я выжгу мозги главного врача. За его смерть заплатили пять штук американских президентов. Недорого, но мы не жадные. Или Джиму следовало гордо отказаться, тогда приятный главный врач продолжит свои приятные занятия?
Какой, в пизду, Базаров, Леонид? Ах да, был еще Ницше. Мне про него рассказывал папуля, Ницше я почитал. Занятный динозавр, но он, по крайней мере, не врал. Он честно признавал, что ему по душе древние греки, которые трахались когда хотели и с кем хотели, бухали сколько хотели... нет, гаша, и травы, и прочего крэка тогда еще не было.
Куда ты пропал, мальчик Леонид?
Ты не желаешь со мной потрепаться о судьбах мира? Я разжигаю на блюде костер из глянцевых снимков. И приступаю к пляске смерти.
Что хреновоя тоже не могу думать о судьбе мира.
Вместо судьбы мира передо мной маячит Лапина раскрытая задница.
Лапа, я сойду с ума от неопределенности.
Лапа
Джим заводит меня в квартиру, за руку, как ребенка, потому что дом старый, и на лестнице, и в длинном темном коридоресумрак, слупленные ступеньки и пороги в самых неожиданных местах. Телефон все время звонит, и я разговариваю, сидя в пальто и сапогах прямо на широченной кровати. Он стоит молча надо мной и смотрит.
Смотрит. Смотрит. Как удав. Безжизненно.
Что случилось?
Это у тебя что-то случилось.
Не знаю... я нервная и не пойму, почему.
Ты боишься.
Он прав, мне немножко коломутно. Показалось, что в просвете двора, в машине с грязными стеклами, сидел мужчина, которого я где-то встречала два дня назад. У меня неплохая память на лица, но я не узнала бы этого субъекта, если бы он не закурил. Как раз когда Джим отпирал нижний кодовый замок, я отклонилась назад, поставила ногу на перекошенные плиты крыльца, чтобы рассмотреть свой каблук. В сумрачной глубине двора, за мусоркой, за перекошенной детской каруселькой, одна машина стояла не так, как другие. Этот кадр поставил тачку так, чтобы наблюдать за подворотней и подъездом.
Вспыхнула зажигалка, осветила белую полоску сигареты и узкий рот. Я захлопнула за собой дверь подъезда и только на лестнице вспомнила этот рот. Позавчера мы с Джимом выходили из винного бутика, а мужик терся напротив, в газетном киоске.
А может, совсем другой мужик? Я Джиму ничего не сказала. Потому чтоесли это мой муж, то исправлять уже поздно, да и не станет он на дешевые истерики размениваться. Я не стала говорить Джиму, вдруг этопо его части.
Тем более сегодня мальчика что-то высосало, его нервы болтаются, как канаты в штиль. Или как дохлые паруса.
Я выключаю телефон. Стаскиваю сапог. Второй. Он берет их и уносит в коридор. Затем приседает напротив и начинает меня раздевать.
С ним явно не в порядке сегодня.
Джим, что случилось? Встает.
Было много работы.
Ты мне никогда не рассказывал...
И не надо.
Но... хотя бы удачно все завершилось? Он смеется крайне неприятно. Я пугаюсь, когда он такой.
Удачно? Это как метастазы, Лапа. Ты слышала про метастазы?
Нам с тобой обоим лучше этого не знать.
Вот именно. Я их рублю, а они снова и снова. Змеятся и плодятся. Вчера я убил сразу четыре гидры. Мне так показалось. Но сегодня все сначала...
Ты с кем-то поругался? Тебе нельзя все время проводить в доме.
Я сбрасываю вещи, сидя, глядя на него снизу вверх, а он не притрагивается ко мне. Я к немутоже.
Встаю, стаскиваю с него толстовку. У него оливковая кожа, нежная и такая вкусная. И классная фигурка! Я завороженно глажу его руки, пресс, плечи. Сегодня он почему-то не связывает меня.
Пойдем в душ?Я иду, оставляя его в комнате. Если честно, я немного побаиваюсь его ванную комнату. Она огромна. Но дело не только в этом.
Черная ванная. Черный кафель. Белый свет. Черная ниша душевой кабинки. Я прижимаюсь голая к холодному кафелю и смотрю, смотрю на него...
Он снимает с себя все. Включает воду, что-то делает на столике, спрашивает у меня про воду, кажется. Я не улавливаю. Смотреть некудавсе время вижу только его член. Не могу удержатьсятрогаю рукой. Кажется, вода становится, наконец, горячей... Я уже не могу следить и мыться тожепотому что он целует менянеожиданно тихо и бережно, а потом все активнее и напористее, мягко окунув пальцы мне в промежность. Я чувствую, как он толчками пошел в меня, распирая все внутри, как все там закричало от его напора. Меня вздергивает на цыпочки, он распластывает меня по стене, удар за ударом, и все пропадаетвода, время, телефоны, звонки, муж...
Меня больше нет.
Джим, мальчик мой. Почему тебе так не нравится твое настоящее имя? Я хриплю, стонать уже не могу. Он рывком освободился от меня, я чуть не потеряла сознание. Потом случилось самое необычное.
Он забрал меня на кровать. Такого еще не было. Кроватьвроде табу.
Я, дрожа от предвкушения, сидела на холодном краешке постели, голая, встревоженная его настроением, его хмурым лицом, а он снова стоял молча и смотрел. Мне захотелось встать и уйти.
Джим... что случилось?
Ничего... извини. Маленькие семейные траблы.
Ты поругался с отцом?
Пока не знаю. Он почему-то не отвечает на звонки. Не хочет со мной говорить. Такого давно не было. Словно я в чем-то виноват.
Может... нам не следовало сегодня встречаться?
Следовало. Завтра может не быть.
Он, как всегда, прав, мой юный бог. И он, как всегда, изумляет меня. Падает на колени, рывком раздвинув мне ноги, удерживая меня, стонущую, бьющуюся, и до одури всасывает, целует, не отрываясь... Во мне словно разгорается пожар, поднимается от лодыжек, по бедрам, к животу. Меня выгибает дугой, колотит, как припадочную, и кажется, я ору что-то матерное и одновременноласковое, инстинктивно пытаясь высвободиться... Он отнимает кошачью, ухмыляющуюся физиономию, мокрую от моего сока, и, не давая опомниться, с рычаньем, накрывает своим телом...
Я сдаюсь. На милость победителя. Он открывает глаза и долго смотрит на меня.
Джим, что-то не так?
Все не так. В тоннелях реальности завелись крысы. И прицел безнадежно сбит.
Что? Какой прицел? Что ты имеешь в виду?
Когда стреляешь картечью, вероятны потери среди мирных жителей.
Знаешь, вот ты сказал, что отец не хочет с тобой говорить, а я подумала... Это забавно, но у меня в чем-то похожая ситуация. На меня муж за что-то дуется. Он никогда не скажет прямо, это так неприятно...
Ты думаешь, он выследил тебя?
Не знаю. Иногда он становится совсем чужой.
Странно...
Что странно?
Зачем вы живете вместе?
Когда-то мы договорились, что вместе нам будет лучше.
Но вы оба не любите друг друга.
В браке не это самое главное.
Лучше уезжай куда-нибудь. Ведь плохо не только вам, плохо и тем, кто вокруг вас...
Порой Джим нес совершеннейшую чушь, но мне почему-то казалось, что за бредовыми словами таится смысл. Слишком серьезный смысл, чтобы легко отмахнуться.
Но Джим словно проснулся и спешно заговорил о другом.
Потом я плавала и струилась в вечернем свете...
Я кричу. Это кончится плохо.
6
Ночью обкусаны ногти. Привычный массаж алфавита. Мозг испаряет нечто. Если собрать скребочкомВеселая суперотрава Неплохо идет со спермой...
Обильные выделения цвета вчерашнего смеха и консистенции бездны на кладбище лейкоцитов. Люблю размышлять о вере. Я знал одну с толстой жопой...
Как бы вы ни старались В галстуках баксов по триста, Мы неизбежно встретимся У низкой обглоданной двери. Выс вашими чемоданами. И яс кровоточащим мозгом...
Жанна
Джим помог мне с работой. Это просто комикс какой-то, можно снимать комедийный сериал. Под названием «Тупица в офисе, или ио-вые приключения розовой пантеры». То есть Джим сам ничего не делал, но дал мне номер, по которому позвонить.Жанна приносит пользу обществу. Я стала планктоном. Это капец. Но ради него я бы стала кем угодно.
Последние дни на фирме меня преследуют странные знаки. Например, позавчера, когда мы немножко побуянили, дело-то молодое, коллектив еще тот... короче, когда меня тащили через весь офис за ногу, я орала, что никуда не пойду, хваталась за все, что попадалось, и в результате трахнулась башкой о чей-то процессор.
Больно.
Но это было только начало. Мы вышли покурить, и на меня ебнулась форточка. К счастью, не совсем на меня, но очень рядом. С чего бы такая радость?