Да, сказала Эвелина, я ей помогаю чем могу, за этим дело не станет Надо ведь помогать друг другу, верно?
Да, конечно! И все же боюсь, как бы девчушка не заболела! Поглядите, какой у нее измученный вид! За детьми уход нужен. Я вот на моего Жоржа столько сил трачу
Она с нежностью посмотрела на сына.
Слышите! сказала вдруг Моско, подняв руку.
Ночную тишину прорезал вой сирены. Усилился, затих, снова усилился.
Воздушная тревога! вздохнула мать Жоржа. Опять! Что будем делать?
Пожалуй, нам лучше спуститься вниз, ответила Эвелина Селье. Тут неподалеку, в здании сената, размещен штаб военно-воздушных силиначе говоря, военный объект. По-моему, вокруг него и кружат английские самолеты. В прошлый раз бомба упала совсем рядом.
Вы правы, давайте спустимся вниз, сказала мать Жоржа. Как я от всего этого устала!
Ура! Ура! закричал Мишель. Пошли в подвал! Эй, Жорж, старик, вот уж где мы с тобой не соскучимся!
Одевайтесь! распорядилась Эвелина Селье. А я пойду разбужу Фанфана. Жаль, он так сладко спит.
А я сбегаю наверх за нашими пальто! торопливо воскликнула мадам Моско. Пошли, Альфред?
Она выбежала из квартиры, увлекая за собой мужа. Дети остались одни. За окнами смолк вой сирены; теперь доносился лишь рокот самолетов. Послышалось несколько глухих ударов, и пронзительный голос с улицы крикнул:
Эй вы, там, на пятом, погасите свет, черт вас возьми!
Смотри, спохватилась Норетта, а где же Соланж?.. А ты, Мишель, куда это ты собрался? спросила она, видя, что брат уже приоткрыл дверь.
Мишель переглянулся с Жоржем.
Я оставил в столовой пальто, торопливо пояснил он. Скоро он и в самом деле вернулся одетый. За пазухой у него был спрятан какой-то сверток, выглядывавший из-под воротника. Норетта насмешливо улыбнулась.
Воротник порвешь, сказала она спокойно, лучше уж возьми ее под мышку.
Когоее? Что это значит? пробурчал Мишель.
Ну, коробку! С твоей любимой наборной кассой!
Мальчики растерянно переглянулись, а Норетта звонко расхохоталась.
Вы что же, воображали, будто я ничего не замечаю? Видел бы ты, Жорж, как важничает Мишель, как он все время прячет от нас коробку! Вот перед ужином он знаешь куда ее сунул? Под буфет!
Коли знаешь, держи язык за зубами, понятно? свирепо отрезал Мишель.
И сразу осекся: в комнату вошла мать, неся на руках спящего Фанфана.
Он даже не проснулся, сказала она. А вы готовы? Скорей побежали вниз! А где же Соланж?
Я здесь! произнес тоненький голосок за ее спиной. Показалась Соланж; она крепко сжимала в объятиях свою куклу. Мальчики ухмыльнулись.
Ха, ха, ха! рассмеялся Мишель. Дочку притащила! А может, это камушек? Ха, ха, ха!
Оставьте ее, тихо сказала мать. Соланж, детка, идем с нами в подвал.
Соланж свободной рукой уцепилась за платье Эвелины и послушно пошла за ней вниз.
На площадке уже стояли, дожидаясь остальных, супруги Моско, и весь маленький отряд начал спускаться по лестнице, ощупью находя ступеньки. Хлопали двери квартир, в темноте перекликались жильцы, но все перекрывал пронзительный голос консьержки мадам Кэли́н.
Скорей! Уже бомбят! крикнула она, увидев наших друзей.
Раздался оглушительный взрыв, за нимтреск зенитных орудий.
Да, это бомба, кивнул Моско. Осторожней, мадам Селье, еще одна ступенька! Ну вот мы и пришли.
Все обитатели дома сгрудились в тесном сыром проходесамой безопасной части подвала. Жан Моризо́ со второго этажа (все звали его просто мосье Жан) принес с собой свечу и поставил ее на один из ящиков. Сам он сел на другой ящик, рядом с крепким седым мужчинойпапашей Лампьо́ном с первого этажа. Увидев вошедших, Жан сразу же встал и предложил свое место Эвелине.
Здо́рово бьют! сказал папаша Лампьон своим зычным голосом. Право слово, мне это напоминает Арденны, 1917 год!
Нечего сказать, приятное воспоминание! усмехнулся Жан, тщательно приглаживая светлые волосы. А меня так просто тошнит от всех этих сирен! Неужели нас не могут оставить в покое?
Мадам Кэлин неодобрительно покосилась на него. Два месяца назад ее сын бежал в Испанию, чтобы оттуда пробраться в африканскую армию союзников. И настроение у консьержки было воинственное.
Хороши бы мы были, если бы все рассуждали, как вы! резко сказала она. Счастье, что мой сынок не из таких! Что ж, по-вашему, не надо бить Гитлера?
Что вы! Конечно, Гитлерчудовище, слегка устыдившись, буркнул Жан. Я вот о чем: все эти продовольственные карточки, воздушные тревогиразве это жизнь? А конца не видно! Да еще в комнате стужа и вообще
Он хотел было привести другие доводы, но, не найдя их, умолк и начал старательно поправлять галстук. Мишель растерянно уставился на него. Какую чепуху несет Жан! А ведь прежде Мишель его уважал, потому что Жан служил в аптеке и всегда был подтянут и хорошо одет.
Ну, что ты скажешь? тихо спросил он Жоржа.
Жорж громко фыркнул.
Жан просто трус! сказал он. Он боится бомб! Наверно, когда он был мальчишкой, его лупили в школе на всех переменках, а он даже не давал сдачи! Слушай, а ты не мог бы поаккуратнее с наборной кассой, а? Теперь вот твоя сестра обо всем догадалась! А вдруг она при Стефане что-нибудь сболтнет, не нарочно, конечно, а просто так Если какой-нибудь вонючий шпик вроде него пронюхает о нашей затее, все мы попадем в тюрьму.
Мишель застыл на месте с разинутым ртом. Стефан был их одноклассник, старший сын супругов Гурр, живших здесь же в доме на третьем этаже и державших по соседству москательную лавку. Родители Стефана занимались спекуляцией: они вели торговлю с оккупантами. Говорили, будто они нажили миллионы на перепродаже меховых курток. Они часто принимали у себя немецких офицеров, и с обеденного стола у них не сходили окорока, паштеты, свежие яйца. Гурры были «позором дома», как говорила консьержка. В отместку она всегда вручала им письма с опозданием на три дня. Стефан и Луи, сыновья Гурров, во все совали свой нос, подслушивали у дверей, а когда их заставали за этим занятием, нагло усмехались. Впрочем, жильцы дома старались их просто не замечать, словно они были какие-нибудь невидимки, и никто никогда с ними не разговаривал.
Наконец Мишель очнулся.
Ну что ты, сказал он. Нореттасмышленая девчонка, ничего такого она не сделает! И вообще она просто хвастает, как все девчонки. Где уж ей было догадаться! Просто она заметила, что у нас какая-то тайна, и ей не терпится ее выведать. Что я, Норетту не знаю, что ли!
И он бросил снисходительный взгляд на сестру, которая, присев у ящика, играла с Соланж в куклы. Норетта, перехватив его взгляд, покраснела.
Кажется, мальчишки смеются надо мной, сказала она Соланж. А все из-за твоей куклы! Неужто они вообразили, что она мне нравится! Уродина, да еще одноглазая! И зачем ты взяла ее с собой?
А если бы в нее попала бомба, пылко заговорила Соланж, если бы она умерла?! Разве я могу без нее? У тебя есть Фанфан, он все равно что кукла, а у меня никого нет. С кем мне говорить, когда я остаюсь одна? Вот И вообще, если ты считаешь, что Мими́ уродина, отдай ее мне!
И Соланж так резко потянула к себе куклу, что у той оторвалась матерчатая ручка. Соланж заплакала.
Что такое? обернувшись, спросила Эвелина.
Увидев оторванную руку куклы, она улыбнулась.
Ничего, Соланж, сказала она, дай мне твою дочку: сегодня я буду чинить свитер Мишеля и заодно починю ей руку. А теперь хватит плакать, высморкайся и вытри нос. Что, нет платка? Возьми мой, вон там в кармане Я не могу пошевельнутьсябоюсь разбудить Фанфана
Взяв платок, Соланж вытерла слезы и прижалась к плечу своей защитницы.
Папаша Лампьон вышел на улицу «поглядеть» и тут же, тяжко волоча ноги, вернулся назад.
Час от часу не легче, сказал он, еще сильней стали палить. А мне позарез надо выспаться: ну как я завтра к семи утра пойду в типографию?! Эх, кажется, махну я на все рукой и побреду к себе наверхспать!
Консьержка повернула к нему худое, костистое лицо.
А ну сидите на месте! приказала она. Раз уж вы сюда спустились, терпите и помалкивайте! Довольно с нас того, что сестры Минэ́ окопались в своей квартире! Уж как я барабанила в их дверь, но они заявили, что предпочитают умереть в собственной постели! Наверно, забились, бедняжки, в кровать, натянув одеяло до самого носа. Что ж, если случится беда, ничего не поделаешь, я свой долг выполнила: предупредила их!