И обе девочки убежали.
Мать поставила на стол еще одну глубокую тарелку и начала разливать суп.
Мишель занял свое место рядом с Фанфаном. Сидя на высокой красной подушке, малыш внимательно следил за разливной ложкой.
Хочу добавки! заявил он, как только мать налила ему супа.
Сначала съешь свою порцию, ответила мать, а дальше посмотрим Только ешь поаккуратней А вот и наши девочки Мишель, принеси еще стул, а ты, Соланж, дайка сюда твои макароны: я их сейчас разогрею
Все расселись за кухонным столиком и молча стали есть суп. Норетта то и дело оборачивалась к подруге и заговорщически улыбалась. Это была рослая темноволосая, довольно полная девочка, с упрямым подбородком и темно-синими глазами. Мишель походил на сестру, но казался более подвижным и нервным. Выражение его лица то и дело менялось: никогда нельзя было знать, о чем он думает. На правой щеке у него красовалась большая царапина, а свитер был продран у локтя.
Ну вот, ты опять порвал свитер! воскликнула мать. Как же это тебя угораздило?
Мишель покосился на свой рукав, точно впервые заметив дыру.
Как это случилось?.. Погоди Да, вспомнил Вот как Мы играли в десант на большой переменке. Вместо немцев у нас были деревья. Вы бы поглядели, как мы их лупили!.. Бах, бух, трах Здо́рово!
Значит, дерево набросилось на тебя и порвало свитер? насмешливо спросила Норетта.
Да ну тебя! Просто мы потом играли, будто тонем в море, и этот дылда Бобе́н схватил меня за рукав, чтобы вытащить из воды, ну вот свитер и порвался Это же Бобен виноват, а не я!
Мать вздохнула.
Опять мне придется сидеть допоздна и чинить твой рукав. Если ты, сынок, каждый день будешь играть в десант, от твоего свитера скоро останутся одни лохмотья. А нельзя придумать другую игру?
Будто ты не знаешь, мама, что мальчишки всегда дерутся! с важным видом заявила Норетта. У них одни драки на уме!
«Одни драки на уме»! передразнил ее Мишель. Ну, а вы-то во что играете?
Проглотив макаронину, Норетта степенно ответила:
Сегодня утром мы играли в воздушную тревогу. Нам так весело было, правда, Соланж?
Ой, да, очень! воскликнула Соланж, и ее худенькое личико осветилось улыбкой. Мы отнесли всех наших детей в убежище: моихдесять и Нореттиныхвосемь!
А кто у вас был за детей? спросил Мишель.
Камушки
Вот те на! захохотал Мишель. Подумать только: камушки! Ка-муш-ки!
Он так хохотал, что, поперхнувшись, закашлялся и уткнулся носом в салфетку.
Подумаешь, какой умник: сам-то с деревьями воевал! крикнула ему Норетта. Вот и хорошо, что ты подавился! Так тебе и надо! Так и надо!
Она подтолкнула локтем Соланж, и та одобрительно улыбнулась. Один Фанфан невозмутимо следил за этой сценой.
Да бросьте вы, глупыши, проговорила мать. Поторапливайтесь!.. Ну вот, что я вам говорила: уже стучат! Это Моско!
Ежась от холода, вошли супруги Моско и с ними их сын Жорж, одноклассник Мишеля, кудрявый мальчик с открытым лицом.
Привет! крикнул ему Мишель. Видишь, мы еще не кончили ужинать! Может, доешь мои макароны, Жорж? Терпеть не могу макароны!
Уступи свое место мадам Моско и не болтай вздора, сказала ему мать. А ты, Норетта, помоги мне убрать со стола.
Поднялась суматоха, которой воспользовался Фанфан, чтобы проглотить все макароны, оставленные братом. Затем, сытый и довольный, он принялся вылизывать тарелку.
Сейчас же перестань, грязнуля ты этакий! воскликнула мать. А тебе, Соланж, спасибо за помощь! Поставь, детка, тарелки в раковину: я их сейчас сполосну. Садитесь, мадам Моско, пожалуйста, садитесь.
Маленькая мадам Моско устало опустилась на стул.
Как у вас хорошо! сказала она. А на лестнице так холодно, впору простудиться насмерть. Какая ужасная зима!
Да, вдруг помрачнев, отозвалась мать, представляю, как они там мерзнут, в лагерях для военнопленных Муж, правда, в письмах никогда не жалуется, но разве им позволят написать правду
Говорят, там ужасно, проговорил Моско, высокий худощавый мужчина, лагеря-то в самой Германии
Он вдруг умолк, встретив предостерегающий взгляд жены.
Не слушайте его, дорогая, торопливо проговорила мадам Моско, он все видит в черном свете. Когда-нибудь эта война все же кончится, не может она вечно продолжаться!
Она бодрилась, но с волнением ждала ответа. Супруги Моско были евреи, выходцы из Польши. Полная их фамилия была Московиц. До войны они жили в Лионе, но уехали оттуда в июле 1942 года, когда в городе начались массовые аресты евреев. Переменив фамилию, они поселились в доме номер 24 по улице Четырех Ветров, на четвертом этаже, в квартире, которую уступил им друг, уехавший в Ора́нж. Они вздрагивали при каждом звонке. Эвелина Селье молча глядела на них. Вот кому еще хуже, чем ей самой: ведь супруги Моско с утра и до ночи в страхе! Собрав все свое мужество, она уверенно сказала:
Ну конечно, война скоро кончится Вот увидите, следующее рождество мы отпразднуем все вместе! Ну и пир же мы закатим по такому случаю!
Вы в самом деле так думаете? слабо улыбнулся Моско.
Ну конечно! Глядите, как далеко уже продвинулись русские!.. Да, а ведь Фанфану пора в постель! Простите, я на минуточку Пошли, Фанфан!
Фанфан для порядка немного поупрямился, но глаза его уже слипались, и он без сопротивления дал себя увести. Девочки убирали посуду, а Жорж подозвал Мишеля к буфету.
Ну как, шепотом спросил он, ты кончил?
Почти, ответил Мишель, всего-навсего две листовки осталось отпечатать, но мама помешалапослала за молоком. Знаешь, старик, здо́рово ты все это накатал! Ну прямо как будто из книжки! Недаром ты у нас лучше всех пишешь сочинения!
Жорж скромно потупил взгляд.
Так ты думаешь, сойдет?
Еще бы! Вся улица гудеть будет!
Что вы там секретничаете, мальчишки? спросила, подбегая, Норетта.
Да ничего особенного, ответил Мишель, и вообще не лезь не в свое дело.
Вернулась мать. Она бесшумно затворила дверь.
Фанфан уже спит, сказала она, он совсем уморился. Ну, а что же вы радио не включили? Мы пропустим передачу!
Включив радио, мать отыскала нужную волну. Послышался треск, потом чья-то речь и джазовая музыка.
Опять глушат, сказал Моско. Хорошо, если мы хоть что-нибудь разберем!
Подойдя к приемнику, он приложил к нему ухо. Сквозь грохот прорвался далекий голос:
«Говорит Лондон Сегоднятысяча двести шестьдесят седьмой день борьбы французского народа за свое освобождение. Французы обращаются к французам»
Отлично, сказала мать, значит, они только начали! Ах да, будильник у меня спешит, а я и забыла!
Далекий голос продолжал, пробиваясь сквозь шум:
«На юге Италии англичане перешли в наступление. Генерал Эйзенхауэр назначен верховным главнокомандующим англо-американских войск. Западнее Москвы советские войска упорно продвигаются к Витебску».
Затем голос перечислил победы французских партизан за последние три месяца: 173 поезда пущено под откос, проведены 24 боевые операции против оккупантов. В Грено́бле уничтожен вражеский отряд численностью в шестьдесят человек.
Соланж, стоявшая у стола, вдруг рванулась вперед.
Что это? крикнула она. Кажется, они сказалиГренобль?
Да, подтвердила Эвелина Селье. Сказали Ну и что тут такого?
Соланж обратила к ней худенькое испуганное личико, губы ее дрожали.
Но, наверное, там Ален! Он сказал мне, что отправляется в горы! А ведь Гренобль в горах, правда? Только бы с ним ничего не случилось! Только бы его не ранило в бою!
Ну будет, будет сказала Эвелина, привлекая к себе девочку. Что-то ты сразу много навыдумывала, детка! Горыда где их только нет, этих гор! Почему твой брат непременно должен быть в Гренобле! Успокойся, милочка, постарайся быть мужественной!
Да, прошептала Соланж, да, я стараюсь
Она опустила голову, силясь подавить слезы. Мадам Моско наклонилась к Эвелине.
Бедная девочка, шепнула она, разве это жизнь для ребенка! Все одна да одна, питается кое-как и вечно дрожит за брата. Наверно, она от страха и ночей не спит. Счастье, что хоть вы рядом!