И уже из-за двери слышу, как очередь загудела с возмущением, а Валентина ее к порядку призывает:
Спокойно, товарищи! Соблюдайте тишину!..
А в кабинете, огромном до необъятности, кремовые, нашего производства, шелковые шторы приспущенные создают уют и прохладу, и табаком «Золотое руно» сладко пахнет: Иван Макарович, наш директор, трубку курит и, когда по цехам проходит, еще долго вслед ему медовым дымком попахивает.
В чем дело, товарищ? говорит он от дальнего стола, а на столе перед ним рука протезная в черной перчатке лежитруку ему миной на фронте оторвало. В чем дело?
А я вдруг всю свою смелость разом, строго говоря, потеряла.
Долго молчать будем? говорит директор с нетерпеливостью. И покороче, у меня дела. А что света яркого не переноситопять же после фронта: контузия.
А перед ним, по эту сторону стола, в кожаных пузатых креслах сидят двоеглавный наш инженер, женщина, Татьяна Алексеевна, и предзавкома, опять женщина, со смешной фамилией Неходько, Муза Андреевна.
Да ты что, воды в рот набрал? уже сердится директор. Подойди поближе.
А в кабинете и вправду от штор темновато, вот он меня и не узнал, за парня принял, мой стиль «гамен» сработал, надо же!
Он стесняется, подлила масла в огонь Неходько. Молодой парень, стесняется.
Тут меня прорвало, наконец.
Я не он! говорю твердо, хоть и с обидой. Яона.
Чего? удивился директор. В каком смысле?
Да это же Семен! узнала меня, спасибо, Татьяна Алексеевна и ужасно обрадовалась. Семенова Тоня из осново-вязального. Это у нее только вид такой, под мальчика. И мне с укором шутливым:Что ж это ты, Семенова, начальство вводишь в заблуждение?
Про нее еще статья в сегодняшней «Молодежке» напечатана, говорит Неходько. Не читали еще, Иван Макарович?
Читал, как бы небрежно говорит он, а сам упорно на меня глядит, изучает, хоть мы с ним и знакомы отдаленно. Читал, как же Человек будущего, так?..
Да, да, именно! подхватила Муза Андреевна с гордостью нескрываемой. И на производстве, и в быту, и в личной жизни
А ведь такая махонькая, удивилась с искренностью Татьяна Алексеевна, а поди ж ты Тебе сколько точно лет, Тоня?..
Ну и как самочувствие после статьи-то? вдруг спрашивает насмешливо, но при этом приветливо и даже с сочувствием Иван Макарович. Не по себе небось? Не в своей тарелке? Примером-то для подражания не просто быть, а?.. И с улыбкой, пустив в потолок облачко душистого дыма, Татьяне Алексеевне с Неходькой:Напишут иногда такое!..
Она работник хороший, заступилась за меня Муза Андреевна. Активная комсомолка.
Вся бригада у них на хорошем уровне, добавила Татьяна Алексеевна. Да и Семенова от похвалы нос не задерет, верно, Тоня?
Не сомневаюсь, выпустил опять дым из трубки Иван Макарович. Я не о том преувеличений не терплю. Хороший человек, хороший работникнорма, а не исключение. Верно я говорю, Антонина? спрашивает он меня с требовательностью.
А я опровержение уже дала, соврала я нахально, хоть и против сознания. В редакцию.
Опровержение?.. удивилась донельзя Неходько. На что?
На статью, отвечаю я дерзко. Я тоже за норму.
Не понимаю, сказала Татьяна Алексеевна. Зачем?
А пусть других неправдоподобно хвалят, гордо отрезала я, лично я не нуждаюсь.
Опровержение! вдруг на весь свой кабинет, пропахший «Золотым руном», расхохотался Иван Макарович. Опровержение! Ну, Антонина! Ну, Семен! Ну, и тип же ты! И никак не может смех свой, совершенно неуместный, унять.
Ну, а за ним следом заулыбались и Татьяна Алексеевна с Неходькой.
Потом он вдруг умолк, сунул трубку обратно в рот и спросил опять директорским голосом:
Давай покороче, Семенова, конкретнее. Что у тебя?
Я и ответила конкретно:
Ребенок.
Кто? вскинул он на меня непонимающие глаза.
Роберт, отвечаю. Робик. Мальчик, строго говоря, ребеночек.
Где ребеночек?.. не поняла Неходько.
В общежитии, отвечаю опять конкретно.
Давно он?.. неуверенно спросила совсем огорошенная Татьяна Алексеевна.
С утра, говорю. Часов с десяти.
Что с утра? заволновалась Муза Андреевна.
Появился, говорю, утром. Совершенно неожиданно.
Неожиданно? растерялся и Иван Макарович. Что значитнеожиданно?
Ну, никто, строго говоря, не ожидал, говорю. Как снег на голову. Никто даже не предполагал.
Что значитникто не предполагал?! даже стукнул от возмущения искусственной своей рукой о стол Иван Макарович. Дети так не рождаются, без предположения!
А Муза Андреевна просто в ужасных догадках, как в дремучем лесу, плутает:
Как же так? Я же тебя чуть не каждый день видела, Семенова Нет! Ничего не могу понять!..
Он что же ну, ребеночек он чтоутром родился? осторожно спрашивает Татьяна Алексеевна.
Что вы! говорю я, удивляясь их совместной непонятливости. Что вы! Он уже три годика как родился!
Три года?! совсем теряется Муза Андреевна. Как же тактри года? Где же он был все это время?
В деревне, объясняю терпеливо. У тетки в деревне. А теперь тетка заболела, в больницу положили. Теперь садик обязательно нужен (последнее я уже непосредственно Ивану Макаровичу адресую, директору). Одно спасениесадик.
Слушай, Семенова! строго говорит Иван Макарович. Тебе сколько лет?
Семнадцать, говорю, восемнадцатый. А при чем этот вариантсколько мне лет? спрашиваю.
А у Неходько уже брови на переносице сошлись от завкомовского гнева:
Семенова! Утром статья с портретом во всю газету, а в обед Хорошо-о!..
При чем здесь статья? теперь уже я теряюсь в догадках. При чем статьяи Робик?
А при том, что ты обманула общественность, обманула печать, обманула товарищей, нас обманула! как с трибуны, рубанула она без права обжалования. Всех обманула!
Почему обманула? растерялась я. Это все Гошка, он один виноватый!
Какой еще Гошка? допытывается Иван Макарович.
Да Латынин же, кто же еще!
Латынин? удивился директор. Это что жепоммастера твой, что ли?
Ты в своем уме! всплеснула пухленькими ручками Муза Андреевна. Он же секретарь цехового бюро!..
Передовик, заочник, на доске Почета бессменно не может прийти в себя Татьяна Алексеевна. И на тебе
При чем тут Гошка? удивляюсь я.
Как при чем? недоумевает Татьяна Алексеевна. Он же отец как-никак!..
Чей отец? даже испугалась я.
Как чей? Ребеночка!
Какого еще ребеночка?!
Робика вашего!
При чем тут Гошка? повторяю я, уже ничего не соображая. И при чем тут Робик?
Хорошо, берет себя в руки Иван Макарович. Давай по порядку. Три года назад родился мальчик Роберт. Робик. Так?
Так.
Теперь он здесь, в общежитии, поскольку тетка в деревне заболела, так?
Точно, отвечаю я и начинаю понемногу успокаиваться.
И его отецЛатынин, так? Поммастера из осново-вязального?
Латынин? Да какой из Латынина отец! Смешно! И сама даже внутренне рассмеялась, представив себе Гошку на месте Робикиного отца.
Такой же, какая из тебя мать! заорал на меня Иван Макарович. Два сапога пара!
А мы с ним не пара! все еще ничего не понимаю я. Это чистые сплетни, если вам кто-нибудь что-нибудь наговорил!..
Хорошо!.. уже в полном изнеможении говорит директор. Вы не пара, Латынинне отец, но хоть ты-то ему мать, Робику этому, непорочно зачатому?!
Нет, тут я даже растерялась до полной немоты, какая я ему мать?
Как то есть не мать?! просто-таки обомлел Иван Макарович. Кто же тогдамать?
Тут я только и сообразила, что они подумали, и какой вариант подозревают, и какие выводы выводят. И с такой обидной злостью, что даже слов нет, а о слезах и речи быть не может, не надейтесь, бросаю им в лицо:
Ха!.. Какая разница, кто мать? Какое имеет значение? Ну, случилось это, ну, родился Робик, ну, отец неизвестен, сбежал или еще чего Какая разница?! Ведь он все равно родился уже, Робик, уже ничего не поделаешь, уже в общежитии он, и Таиска его выселяет, и одно спасениесадик!.. Какая разница, кто мать?