А на другой, на Вальки Цветковой койке сидит чужая, в летах уже, теткаявно, по платку и кофте ситцевой в горошек, деревенская.
Я вошла, стою, слова от необычности ситуации не выговорю, а Алька смотрит на меня, не видя.
Она не виноватая, говорит эта тетка незнакомая в кофте в горошек Таисии Петровне. Ей и семнадцати не было, когда он заявился в отпуск, Геннадий этот соседский в новешенькой форме, брючки навыпуск, с галстучком, и нашивка у него на рукаве с зонтиком парашютным, да сверх всего еще берет голубой парадныйэто кто ж против него устоит?
Задний умим все крепки, поджимает губы Таисия, а наперед девке загадыватьума не хватает
А Алька смотрит на меня, и две слезинки громаднейшие из глаз у нее выкатываются, висят на ресницах, точь-в-точь такие же, как у мальчонки спящего, никак не выкатятся.
Я-то его пацаненком голозадым по соседству помню, продолжает незнакомая тетка, коз вместе с ребятами пас, а тут девки, полдеревни, прямо с ума спятили, ночей не спят, под его окошком дежуряткак же, десантник, вся грудь в значках! а он изо всех ее, Алевтину, на горе, заприметил
Оказывается, Алька-то, строго говоря, не Алина вовсеее еще так красиво на концертах объявляют! «Солистка Алина Малышева!..»а вовсе обыкновенная Алевтина деревенская!..
И ведь жениться, ирод, обещал! всплеснула руками от возмущения тетка. Воротиться, как службу отслужит! Она его и жди, а тут от него письмо: еду, мол, по велению сердца на север, в Сибирь, в дальние края
Ну, не знаю, говорит, не сдаваясь, Таисия. Не знаю. В мое время за одно за это и его бы, и ее с песочком так протерли, мое почтение!
То-то и оно, что время-то идет, уже рожать не сегодня-завтра! гнет та свою линию. Она и уехала к тетке своей дальней, в Петушки а тетка одинокая, муж на фронте убитый, ни детей у нее, ни внуков. Вот Алевтинин сыночек ей заместо родного-то и стал, у себя оставила, когда Алька в город уехала, на завод А тут она, тетка-то, и заболей на прошлой неделе, в больницу положили. Куда парня-то девать? К матери, не миновать, больше некуда
Алька ничего не говорит, а мальчишка знай себе спит, сопелкой своей сладенько посапывает, и я от него глаз не могу оторвать, до того симпатичненький.
Не знаю, говорит Таисия, но уже не так категорично. Только порядокдело святое, никому нарушать не дадено И Альке, глядя мимо нее:Так что решай этот вопрос сама, а я не имею права его тут держать мое дело маленькое. И пошла, не попрощавшись, из комнаты.
И тут у Альки из глаз наконец выкатились те две слезищи запоздалые и текут по ее лицу, которого, строго говоря, нет красивее на всем комбинате, исквозь слезы эти:
Куда я с ним теперь? У меня концерт вечером! И в ночную идти! И вообще крест на себе поставитьна работе, на самодеятельности? Точку?!
И с такой это она болью недоброй выкрикнула, что я даже возмутилась.
Что ты, Алька? говорю я ей. Как ты можешь такие слова! Он же твой кровный, родной, как ты можешь!
Мой тише, но опять с болью сказала она. То-то и оно, что мой то-то и оно, что теперь все для меня кончено
А эта тетка, от греха подальше, подбирает с пола свою корзину плетеную и говорит:
Что ж, Алевтина пойду я, пожалуй, а то как бы машины колхозные с рынка не ушли без меня, а до рынка до вашего опять же когда еще доберусь?..
И пошла к дверям, обернулась на пороге:
Он мальчишка смирный, покойный, он к тебе быстро привыкнет, родная кровь как-никак и ушла.
А мы с Алькой долго молчали.
Как его зовут-то, строго говоря? не удержалась я наконец.
Роберт говорит Алька. Робик. И тут она поднимает в упор на меня глаза и спрашивает:Осуждаешь, да?..
Что ты, Алька! замахала я на нее руками. Что ты!..
Куда я с ним теперь?.. задает она неизвестно кому вопрос.
В садик, говорю я, куда же еще? Ему сколько?
Три с половиной, отвечает Алька и вдруг заторопилась, будто боится, что ее перебьют и не дадут досказать до конца:В садик-то очереди надо дожидаться, да и то по личному распоряжению директора И позор! На доске Почета вишу, с ансамблем за границу ездила, в анкете писала: детей нет, а тут стыдно-то, стыдно!..
И тут будто сила какая-то, строго говоря, неостановимая сорвала меня с места, я только и успела ей крикнуть на бегу:
Не смей! Стыдиться не смей! Сын же!.. Я скоро! Ты меня жди! Я мигом!
И рванула за дверь, чуть не столкнулась нос к носу с Таисией Петровной, только и прошипела ей на лету:У-у!.. Бюрократка казенная!.. и вниз по лестнице, на улицу, и все бегом, бегом, той же дорогой, что утром с комбината, только в обратном направлении.
Пробегаю мимо Дома культуры, успела увидеть, как сама себе подмигиваю с фото на газетной витрине, а ведь за Алькиной бедой я про свою начисто забыла! И только мелькнуло в голове, как пожарная лампочка красная мигающая: опровержение! опровержение! опровержение! и уже совсем до первого производственного корпуса добежала, как навстречу мне с той же газетой проклятой в руке и с улыбочкой своей полунасмешливой во все лицоГошка; конечно же, кому еще мне на пути в самой неподходящей ситуации попадаться!
Семен! кричит еще издали и газетой над головой размахивает. Тоня!
А яноль внимания, несусь мимо на третьей космической скорости.
Только настырнее его человека нет во всем мире, припустился следом на своих ходулях семимильных, япять шагов, онодин.
Ты куда? Ты газету сегодняшнюю видела?..
Я молчу, сдерживаюсь. Только наперед знаю: надолго моей железной выдержки не хватит.
Да ты хоть прочитала статью-то? Куда ты бежишь?
Тут она и лопнула, моя выдержка.
Уйди! кричу и еще кулаком размахиваю перед его носом. Все ты! Кто тебя просил? Кто дал право?! Уйди, я за себя не ручаюсь!..
Он даже опешил, даже шаг назад сделал, а я наступаю на него, машу кулаком, хоть мне ему и до груди не дотянуться, такой он длинный и нескладный, жердь полосатая!
У-у!.. Ненавижу! кричу ему снизу вверх, задрав голову. И не смей больше ко мне подходить! Я тебя не знаю, ты меня не знаешь! Еще раз подкатишьсяпеняй на себя! И уже вслух его обругала от всего сердца:Верста коломенская!
Изловчилась, прыгнула вверх, схватила газету, которую он держал над головой, ибегом, бегом от него к административному.
А он, чувствую спиной, стоит окаменело и смотрит мне вслед, ничего не соображая. И вдруг мне его даже стало жалко, хоть он вполне свое заслужил!
Но эти мысли я продумать до конца не успела, взлетая одним духом на третий этаж, в директорскую приемную, а там очередища дожидается, по стульям вдоль всех стенок товарищи сидят и молчат.
Япрямо к двери кабинета, берусь за ручку, но тут наперерез мне бросается секретарша, Валя Цветковая уже упоминала про нее, Алькина соседка по койке, наманикюренная вся и в мини-юбке в обтяжку, а ведь, что характерно, из ткачих вышла из обыкновенных, как все наши девочки, Валька мне наперерез кидается, расставленными руками дверь защищает.
Приема нет! говорит своим служебным голосом. Запишитесь на понедельник.
Валька! говорю. Валька, это же я!
По какому вопросу? спрашивает она по привычке, как автомат, что на вокзале справки дает, но потом все-таки узнала меня, и глаза у нее ожили, потеряли официальную строгость. А, Семен Тебе чего?
Я к Макарычу, говорю и киваю на дверь. Мне позарез нужно!
А что? спрашивает она с любопытством. Видишь, очередь какая!
И тут я на секретность перехожу, шепчемся с ней, сойдясь лбами:
У Альки ребенок!
У Альки! И глаза у нее до невообразимости на лоб полезли. У моей Альки?! И скороговоркой, прямо как на пишущей машинке своей отстукала:Чей? Когда? Откуда ты знаешь? От кого? Ты видела?
Покрыто мраком, говорю. Садик нужен. Немедленно. Один Макарыч может.
Шум будет шепчет в неуверенности Валентина, оглядываясь на очередь, но потом решается:Ладно, иди, только сначала покричи на меня понахальнее. И сама опять на официальность перешла:Я вам говорю, товарищ, приема нет. Ждите до понедельника.
И я тоже голос меняю на визгливый:
А мне срочно, может быть! У меня время не казенное! Кому делать нечего, пусть дожидается, а я от станка! И дверь на себя, влетаю в кабинет.