И как же пригодились эти книги, когда Пётр, присвоив Татищеву чин артиллерии капитана, послал его на Уралстроить новые заводы, поправлять старые.
России нужны были медь, чугун, железо.
Вместе с Татищевым ехали иноземные и русские мастера, ученики Артиллерийской школы и несколько солдат. Среди нихПрокофий Сталов.
До Казани плыли на струге, оттуда двинулись почтовой дорогой.
И вот уже показались на горизонте низкие лесистые предгорья. Татищев смотрел на их синеватую цепь и улыбался. Перед ним лежал Рифейтак древние греки называли далёкий и загадочный Уральский хребет.
Дорога шла на восток.
Однажды с шумом порхнули над возком два громадных чёрных глухаря. Разлапистые ели подступали к самой обочине. Под вечер лошади испугались и понесли, заслышав, как ломится сквозь чащу медведь.
На привале Прокофий наловил в маленькой чистой речке вёртких хариусов, обернул каждую рыбку листом лопуха и испёк на угольях. В Германии Татищев пробовал нежную форель: у хариуса был тот же вкус.
И снова в путь.
В июле 1720 года посланцы Петра прибыли в старинный город Кунгур, расположенный на слиянии рек Ирени и Сылвы.
В КУНГУРЕ
Бледный стоял перед Татищевым кунгурский комендант Афанасий Усталков.
А под окнами собралась толпа горожан. Опустел торг, закрылись лавки. Не стучат молоты в кузницах. Сухо прогремела барабанная дробь, всё стихло, и с высокого крыльца офицер прочитал указ.
Объявлено было: всем купцам, и посадским людям, и крестьянам, знающим, где лежат медные и железные руды, копать их и привозить для осмотра в Кунгур. А кто не укажет рудных мест, станет утаивать, те ослушники биты будут кнутом нещадно.
Слышишь, комендант? грозно сощурился Татищев.
Усталков молчал.
У Строгановых кто взятки брал? спрашивал Татищев. Кто на заставах караулы учредил, чтоб рудоискателей ловить? Кто у них горные снасти отнимал?
Усталков всё ниже клонил голову.
Отвечай, комендант, отчего на Мазуевском заводе медь не плавят?
Там плотина развалилась, шахты затопило, сказал Усталков.
Что же не починил?
Работников нет. Все разбежались.
А почему разбежались? Ты крестьянам на заводах деньги платил? Нет. Себе в карман клал. Ты им заводскую работу за подати казне считал? Тоже нет. Какой же ты после этого России слуга? Изменник ты, вот кто. Отдай шпагу!
Рухнул Усталков на колени. Завопил:
Смилуйся, Василий Никитич!
Встань, поморщился Татищев. Не срами российский мундир.
Шагнул к коменданту и вырвал у него из ножен шпагу.
ГДЕ ХОЗЯИНОМ КУПЕЦ ДЕМИДОВ
Ирень впадает в Сылву, Сылвав Чусовую, Чусоваяв Каму. Ирень, Сылва, Чусовая, Каматаким был путь Татищева.
В Соликамске Татищев приструнил воеводу, а Строгановы за своих приказчиков спрятались: те, дескать, своевольничают.
И опять струится за кормой бурая камская вода.
На Чусовой Татищев пересел на коня и поскакал дальшев Невьянск.
Всё отвеснее становятся скалы, по-уральски«камни». Кедры стоят на горных вершинах. Обнажённые корни змеятся над обрывом, над крутизной, но прочно переплелись ветвями могучие кедры, поддерживают друг друга, не дают упасть. Скачут по их стволам рыжие белки.
Возле дороги путники приметили дымок. Подъехали ближе: на краю поляны поставлен шалаш из еловых лап, в стороне пригорок дымом курится. Это углежоги сложили дрова в кучу, покрыли дёрном и подожгли. Под пластом земли поленья не горят, а медленно тлеют. Потом снимут дёрн, погрузят готовый древесный уголь в короба и на телегах увезут на завод. От угля в доменной печи жар сильнее, чем от дров.
Владелец Невьянского завода купец Акинфий Никитич Демидов показал гостю свои домнывысокие, до пяти саженей. У печей мальчишки-рудотолки пестами дробят в ступах куски железной руды. Работнички мал мала меньше. Один вовсе маленький, лет шести. Татищев остановился перед ним, спросил:
Как звать тебя?
Петьшей.
Ого! Самому государю тёзка Грамоте учиться хочешь?
Да на что ему? вмешался Демидов.
Петьша сердито сверкнул глазёнками:
Батьке письмо напишу.
А где твой батька? Татищев погладил мальчика по вихрастой голове.
Со шведом воюет.
Неподалёку скрипели дощатые наклонные мостки. По ним рабочие везли в тачках измельчённую руду наверх, засыпали в домну. Слой угля, слой руды, затем снова уголь. И так на всю высоту печи. Будто пирог слоёный. После закроют печь, огромными мехами станут накачивать в неё воздух, чтобы уголь жарче горел, и через много часов по каменным желобам потечёт из домны жидкий чугун.
А в особых кричных горнах выплавят из чугуна железо. Потом раскалённый докрасна слитоккрицу положат под кузнечный молот. Сеются вокруг слепящие брызги. Нестерпимым жаром пышет в лицо.
Мастеровые здесь носят войлочные шляпы с широкими полямикатанки. Они сберегают глаза от искр. Пропитанная соляным раствором рубаха и кожаный фартук-запон защищают тело. На руках суконные рукавицы, с ладони подшитые кожей. А ноги обуты в огнестойкие лапти, плетённые не из лыка, а из конопляных жгутов.
Тяжела, страшна огненная работа!
Гудит, полыхает пламя в печах и горнах, стучат молоты.
Выделывают на демидовских заводах железо кубовоетолстое и листовое, крестьянские косы и наконечники для сох, обручи, цепи, конские подковы, гвозди, крюки дверные и воротные, мотыги, топоры, тазы, чугуны, салотопенные котлы, якоря четырёхрогие и двурогие, печные заслонки, капканы волчьи и лисьи и множество других нужных вещей.
С каждым годом богатеет Акинфий Никитич, отправляет караваны и обозы с товаром в Казань, в Нижний Новгород, в Москву и Петербург. Даже англичане и голландцы покупают демидовское железо.
За ужином, отведав золотистой стерляжьей ухи и жареной лосятины, Татищев спросил у хозяина, почему на его заводах не все домны пущены.
Совсем обеднел, вздохнул Демидов. Нечем работникам платить.
Но Татищев понимал: хитрит Акинфий Никитич, боится, как бы чугун и железо в цене не упали. Вот и плавит металл в полсилы.
Малые ребятишки у тебя руду толкут, продолжал Татищев. Надо бы для них школу открыть, грамоте и цифири учить.
На эти слова хозяин лишь рукой махнул: ни к чему, мол. А гость опять спрашивает:
Если мастеровой на работе увечье получит, ты ему деньги заплатишь или нет?
Помрачнел Акинфий Никитич, взъерошил окладистую купеческую бороду.
Странны мне, капитан, такие вопросы. То всё моё дело, а не твоё!
Но и Татищев глядит исподлобья, с угрозой.
Не прогневайся, купец, но заводы твои на российской земле построены. И придётся к ним надёжного человека приставить. Будет он смотреть, чтобы ты казну не обманывал и работных людей не обижал.
А на другое утро одинокий всадник простучал копытами по мосту через Нейву и скрылся вдали, за холмами.
Догадлив был Акинфий Никитич, быстро настрочил донос в Петербург: дескать, Василий Татищев простой люд смущает и заводчиков притесняет.
Но в кафтане у демидовского гонца ещё одно письмецо зашито. В нём немалые деньги обещаны столичным покровителям, если помогут отозвать с Урала дотошного и неподкупного артиллерии капитана Василия Татищева.
ГОРОД НА РЕКЕ ИСЕТЬ
Ох и опечалился же Татищев, приехав на казённый Алапаевский завод: иссякают запасы руды. Только одна домна работает, да и та еле-еле.
Что делать?
Возить сюда руду с речки Исети, где нашли недавно богатое месторождение? Или лучше там построить новый завод?
Собрал Татищев совет. Думали, толковали: и так нехорошо, и этак худо. Наконец поднялся со своего места заводской механик Селиван Долгих, родом из крестьян, и сказал:
Ты, Василий Никитич, пожалей мужицкие головушки. Ведь возить мужикам руду, не перевозить. И по весне, когда пахать надо, и осенью, когда урожай убирать. А как же крестьянину без лошади?
И решил Татищев ставить завод на Исети.
Место удобное, к тому же поблизости, в горах, добывают горновой камень, идущий на доменные печи. Такой камень выдерживает самый сильный жар, не крошится и не лопается. И леса кругом нетронутые, можно уголь жечь. А то под Алапаевском лес весь вырубили, реки мелеют.