Конахт был жив, он все понимал и мог дышатьно в то же время был уже мертв, потому что самый искусный лекарь не смог бы его спасти. Наверное, он желал смерти, скорого забвения и лунной дороги, ведущей к богамКадан не знал, но боялся, что это было так.
Его собственные последние часы затянулись дольше. Приходя в себя на корабле, Кадан со страхом думал о том, что смерть настигнет и егоно смерть никак не шла, и вот теперь северяне выходили его, чтобы сделать рабом.
Глядя снизу вверх в бледно-голубые, как у всех у них, глаза "хозяина", Кадан все более убеждался в том, что внешность его обманчива, и он, должно быть, такой же, как все здесь. Льеф стоял среди тех, кто терзал тело Конахта. Среди тех, кто пронзил сердце его отца.
Ненависть просыпалась в сердце галла.
"Я убью его, думал Кадан, пусть только наступит темнота Я сниму с его пояса нож и убью сначала его, потом Кадан сглотнул, потом себя. Или нет. Лучше сбежать. Вокруг пустынная земля. Никогда северяне не смогут меня отыскать".
Ждать до темноты оставалось не так уж долго. Слева и справа тянулись бесконечные леса и каменистые скалы. Кадан не знал, как еще держится на ногах, потому что солнце уже клонилось к закату, и он бежал много часов.
Льеф с трудом заставлял себя не смотреть на галла, перепрыгивавшего с камня на камень по правую сторону от крупа коня. "Какой же он слабый", думал северянин и не знал, что сильнее в немпрезрение или жалость, которой Льеф до тех пор не испытывал никогда и даже имени которой не знал.
Галл тяжело дышал, и взгляд Льефа то и дело спускался к его горлу, напряженно дрожавшему в вырезе льняной рубахи, к бешено метавшемуся кадыкуи снова к палево-синим, как воды Северного моря, глазам. Волосы южанина метались всполохами пламени, и Льеф с трудом справлялся с желанием запустить в них пальцы, поднести к лицу и вдохнуть аромат. Там, на корабле, южанин пах прелой травой. Чем он пах теперьЛьеф не знал, но само то, что подобные мысли посещают его, Льефа пугало.
"Почему тебе не возжелать женщину, Льеф? спрашивал он сам себя. Красивую и свободную, как Сигрун. Она бы хранила твой дом, когда ты уходишь в поход. Она бы любила тебя и однажды стала твоей женой". Но женщин Льеф не желал никогдадо последних пор считал, что слишком молод и силен, чтобы привязывать себя к земле и камням, а теперь начал понимать, что сердце его все это время искало чего-то еще.
"Ка-дан", перекатывал он на губах. Имя подходило южанину как нельзя хорошо. В нем тлело пламя его волос, и отражались льдинки глаз.
Отказ, данный конунгу, дался Льефу нелегко. Как и любой северянин, он жаждал славыа разве можно заработать ее больше, чем будучи королем?
Эрик хотел видеть его рядом с собойи Льеф знал, что получит при дворе больше, чем мог бы пожелать. Для Эрика он стал сыномкаким никогда не был для отца. И хотя Льеф не знал до конца, что такое любовь, ему часто казалось, что Эрик на самом деле любил егокак не любила, может быть, даже мать.
Галл стал наваждением, вклинившимся в привычное, как смена времен года, течение жизни Льефа, и хотя они не обмолвились еще и словом, уже менял что-то в нем самом.
"Это только на зиму, сказал Льеф конунгу, мне нужно отдохнуть от войны".
"Весной твое место может занять кто-то другой".
Льефу не оставалось ничего иного, кроме как сжать зубы и принять как данность то, о чем говорил Эрик. И все же он решил вернуться домой.
Время уже близилось к закату, когда Льеф остановил коня.
Умеешь разжигать костер? спросил он.
Кадан покачал головой.
Что ты за бесполезное создание? спросил Льеф.
Кадан стиснул кулаки и опустил глаза.
Льеф огляделся, задумавшись. Слишком опасно было отпускать пленника или даже оставлять его одного, пока тот не привык к положению раба.
Слушай меня, сказал Льеф вслух, сейчас тебе кажется, что северная земля велика. Что ты легко скроешься от меня, как только я отвернусь. Но ты быстро поймешь, что это не так. Трелли, такие, как ты, не имеют никаких прав в наших краях. Тебе никогда не стать свободнымесли только я этого не захочу. Ты принадлежишь мне целиком. Я вынул твою жизнь из костлявых пальцев Хельи теперь она моя. Захочуоборву, захочусохраню и отдам тебе. Понимаешь меня?
Кадан кивнул, не глядя, впрочем, Льефу в глаза.
Ты пока не веришь мне. Но это пройдет. Ты узнаешь, что тебе лучше со мной, чем с кем-то еще. А пока Льеф проверил веревку, провел кончиками пальцев по розовеющим следам на тонких запястьях, которые хотелось целовать, но не стал развязывать ее. Жди пока я найду еду и соберу валежник. Если потревожишь Брюненаон понесет и протащит тебя по камням. Понял меня?
Кадан кивнул еще раз. Плечи его опали, спина ссутулилась. Кадан не слишком рассчитывал сбежать прямо сейчас, и все же слова Льефа достигли целибезысходность теперь обволакивала его, как по утру обволакивает людей и животных туман.
Хорошо, сказал он тихо, сам не расслышав собственного голоса, и остался стоять, хотя ноги с трудом держали его.
Льеф уложил часть снаряжения на землю и, оставив при себе один только лук, углубился в лес. Его не было достаточно долго, чтобы Кадан успел хорошо осознать то, что Льеф сказал только что и по-настоящему возненавидеть его.
"Я никому не принадлежу, мрачно повторял Кадан про себя, наблюдая, как фигура Льефа появляется из сумрака и приближается. Я убью тебя. А потом, если нужно, убью себя. И Конахт будет отомщен".
Наблюдая, как Льеф скидывает со спины сухие ветки и раскладывает на земле, как разжигает костер и как подвешивает над ним кроликов, Кадан представлял, как острое блестящее лезвие ножа, расчерченного рунами, который сейчас находился у Льефа в руках, вспарывает горло северянина, как выступает на смуглой коже и светлом металле алая, горячая кровь.
Наконец, Льеф вспомнил про пленника. Закончив с костром, северянин легким движением распутал узел, удерживавший руки Кадана привязанными к коню, и усадил рядом на земле. Одной рукой прижав к себе Кадана, будто опасался, что тот может сбежать, другой Льеф повертел тушку животного над огнем.
Потом повернулся к пленнику и, взяв в ладони его кисти, осмотрел сначала с одной, потом с другой стороны. Крови на запястьях не было.
Пройдет, сказал Льеф и отвернулся к огню.
За весь вечернедолгий, потому что они лишь поели и стали укладываться спатьЛьеф не сказал треллю почти ничего. Только разрывая на части кролика, спросил:
Спинку или бедро?
Кадан хотел огрызнуться, но передумал. Бедрышки он не любил. Он сказал об этом вслух, и Льеф почему-то усмехнулся.
Что? обиженно спросил Кадан, принимая более нежную часть кролика из рук северянина и осторожно примериваясь к ней.
Ничего, ответил Льеф, а про себя подумал, что галл все-таки женоподобен. Даже мясо предпочитает понежней. Но решил его не оскорблятьслишком интересно было наблюдать, как тот ест. Пальцы у галла были тонкие, а зубы белые, как будто он не знал сладкого. Кадан старательно отрывал от тушки маленькие кусочки, как будто сидел за королевским столом, а не у походного костра. Как будто был сыном жреца, а не рабом.
Льеф, впрочем, не стал спрашивать, кто он такой. Это уже ничего не могло изменить.
Когда же трапеза подошла к концу, северянин скинул плащ и указал галлу на место рядом с собой.
Кадан колебался с секунду, а потом быстро нырнул под плащ и прижался к нему. Впервые Льеф ощутил его настолько близкоруками, плечами и животом. Тело мгновенно откликнулось, в паху потяжелело, а следом и к щекам Льефа прилила кровь. Он уже жалел, что положил галла рядом с собой, хотя и не знал, как еще мог бы его согреть.
Сердце Кадана замерло. Он поднял на Льефа опасливый взгляд, начиная понимать. Напряженная твердая плоть викинга прижималась к его бедругорячая, как котел Дагды, и твердая, как копье Кухулина.
Нечитаемым взглядом Льеф смотрел на раба.
Рука Кадана уже лежала в нескольких дюймах от ножаоставалось только нанести удар.
Как тебя зовут? почему-то шепотом спросил Кадан.
Льеф, поколебавшись, ответил тот.
Льеф повторил Кадан, все еще вглядываясь в подернувшиеся дымкой желания голубые глаза. Он думал. И ты хочешь, чтобы я тебе принадлежал?