Противники и их сопровождающие осмотрели оружие друг друга, чтобы быть уверенными, что на него не было наложено заклятий, и вступили в пределы рубежа.
Законоговоритель огласил законы. Соперники договорились о правилах боя и назначили виру.
Будешь выкупать живот? не сдержав усмешки, спросил Льеф.
Рун осклабился зло и качнул головой.
У каждого противника в придачу к обнаженному мечу был еще один, привязанный за рукоятку к правой рукена случай, если сломается или будет выбит первый меч.
Оба противника заготовили по три щита, и ими они могли прикрываться по очереди. До тех пор, пока хоть один из щитов был цел, бойцы не могли сойти с плаща, но могли отступить до "столбов". Когда же все три были бы разбиты, сходить с места было уже нельзя.
Рун начинал бой. Меч его опустился с силой на щит Льефа сверху, но скользнул вбок.
Теперь наступила очередь Льефа нанести ударно и щит Руна выдержал напор.
Так бились они до тех пор, пока все три щита каждого не оказались разрублены.
Когда же распался под ударами последний щит, сражающиеся по правилам боя больше не могли сойти с плащей и на шаг и отбивали нападения оружием. С этого момента они сражались уже только мечами, а для самого поединка наступал ключевой этап. Даже случайное касание ногой граничного столба принималось за отступление, если же боец задевал столб обеими ногамито признавали его сбежавшим с поля боя.
Оба наносили удары один за другим.
Обычно бой длился до того момента, когда один из бойцов получал ранениеи кровь его стекала на плащ. Но ни Рун, ни Льеф не оставили поединка, даже когда оружие уже падало из их рук.
Бой длился уже несколько часов, а у Льефа кровоточило плечо, когда Рун ударил его с такой силой, что куртка оказалась прорублена насквозь. Тело Льефа пронзила боль, и он вскрикнул, но устоял. Через всю его грудь тянулся глубокий порез.
Льеф понял, что долго не выстоит. Бой подходил к концу, и только один выйдет из него живым.
Он рубанул изо всех сил. Рун закричал протяжно и горестно, обида и разочарование слышались в его голосе.
Будь ты проклят прошептал он и рухнул на землю. А в следующую секунду и Льеф стал оседать.
Кадан с коротким вскриком бросился к любимомуникто не останавливал его. Кадан подхватил Льефа на руки, хотя тот был намного тяжелее его, и быстро-быстро зашептал:
Льеф, Льеф, Льеф только не умирай. Не оставляй меня одного. Куда бы ты ни ушел, я последую за тобой. В Вальхаллу или в Сидмне все равно
Эрик медленно подошел к телу сына. Он не наклонился к нему, потому что даже издали видел, что Рун уже мертв.
Будьте вы прокляты, прошептал он, было у меня два сынане осталось ни одного. Жизнь Руна не оплатить серебром.
Сигрун стояла в толпе, зажав рот рукой. Как никогда ей хотелось броситься вперед и обнять Рунано она не была ему ни невестой, ни женой. Слезы душили ее, но ни одна не выступила на щеке.
Будьте вы прокляты прошептала она одними губами, будьте прокляты, Льеф и Рун. Будь проклят и ты, Эрик, не сумевший их остановить. Пусть души ваши вечно скитаются в пустоте и одиночестве, на какое обречена я.
ГЛАВА 15. Бесприютные
Какое-то время никто не знал, выживет Льеф или умрет. Никто, впрочем, и не стремился сохранить ему жизнь: Эрик отрекся от него, родня Льефа осталась далеко, да и не стала бы вступаться за пасынка, попавшего в немилость к владыке местных земель.
Даже Сигрун дичилась первое время, так что первую ночь Льеф пролежал у костра, разведенного возле частокола, куда Кадан кое-как дотащил его. Костер вышел неровным, да и разжигать его времени толком не былоКадана куда больше занимало то, как обработать рану, потому что хоть он и знал немного заговоры этих и чужих земель, но куда лучше ведал песни, чем целебную траву.
Каждую секунду опасаясь оставить Льефа одного, он все же собрал в окрестностях кое-что из лекарств. Измолол в ступке, которую выпросил на кухне, и нанес на рану, чтобы не допустить воспаления.
Льеф не приходил в себя несколько часов. Только метался во сне и звал Руна, которого сам же и убил. Кадану с трудом удавалось удерживать его, чтобы Льеф не навредил самому себе.
Всю ночь он не спал, сидел около него, готовый поднести к губам Льефа целебный отвар, снимавший боль.
Так прошло три дня.
На третий день Льеф открыл глаза и увидел склоненное над ним прозрачное лицо, в обрамлении червонного золота волос, и ему показалось, что это валькирия явилась забрать его с собой.
Он протянул руку, чтобы коснуться этого лица.
Кадан тут же перехватил ее и поднес к губам.
Льеф прошептал он, и слезы навернулись ему на глаза.
Льеф хотел ответить, но голос не слушался, и он закрыл глаза опять. А Кадан все сидел, прижав к губам его большую руку, и уже не пытался скрывать слезего все равно не видел никто. Он забыл о брате и об отце, забыл о своем племени, оставшемся в чужой земле Весь его мир сузился до исхудавшего, потемневшего лица Льефа и раны, на которую время от времени приходилось наносить мазь.
Он сам в конце концов погрузился в сон, а проснулся от того, что Льеф гладил его по волосам.
Кадан приподнял голову и улыбнулся сквозь слезы, встретившись взглядом с усталыми, но ясными глазами Льефа.
Бедный мой прошептал тот, я так и не защитил тебя.
Кадан закусил губу и покачал головой. Наклонившись, он легко поцеловал Льефа в губы, силясь выразить то, на что ему не хватало слов. Решиться повторить те слова, что выкрикнул, когда думал, что Льеф уже не выживет, он не мог.
Кадан Льеф облизнул потрескавшиеся губы, я должен освободить тебя. На тинге.
Кадан непонимающе смотрел на него.
Если я умру, а ты останешься моим рабом, сказал он, ты достанешься моей семье. Если так случится, Кадан, беги на юг.
Кадан рвано выдохнул.
Если так случится, сказал он, но голос его дрогнул, я последую за тобой. Как рабы и наложницы древних времен следовали в костер за своим царем.
Не время для сказок, Кадан Льеф устало прикрыл глаза.
Самое время, упрямо сказал Кадан, потому что в сказках те, кто любитнаходят друг друга. А я хочу найти тебядаже за чертой.
Льеф снова посмотрел на него и, приподняв руку, погладил Кадана по щеке.
Я люблю тебя, сказал он, мне жаль, что эта любовь была такой недолгой. Жаль, что я так мало смог тебе дать. Если бы у меня был другой шанс, Кадан, я бы подарил тебе целый мир. И никогда не позволил бы тебе оказаться рабом.
Кадан молчал, не зная, что сказать. Ему не нужен был мир, он хотел только одного: чтобы Льеф поправился и в этом мире остался с ним.
Поспи, наконец произнес он, я дам тебе отвар, что снимает боль. Тебе нужно больше спать, Льеф.
Не хочу. Хочу успеть еще немного побыть с тобой.
И все же, несмотря на боль во вспоротой груди, через некоторое время Льеф погрузился в сон.
Когда в очередной раз рассвело, Кадан поднял голову с плеча Льефа, протер глаза и сел. Он увидел стройную фигуру Сигрун в паре шагов.
Как он? сухо спросила ведовка.
Льефу лучше, тихо и устало ответил Кадан, он уже приходит в себя. Если бы ты только позволила ему
Я принесла лекарств, перебила его Сигрун, если сможешь доставить его в мой домя позволю ему находиться там.
Кадан благодарно кивнул, хотя за последние дни, проведенные почти без сна и еды, он настолько устал, что не знал, как смог бы доставить куда-то хотя бы себя.
Сигрун присела на корточки над раненым и провела ладонью над его губами, проверяя дыхание. Льеф дышал.
За то, что я помогу вам, сказала она, разматывая повязку, которую наложил на рану Кадан, ты отдашь мне этот браслет, она кивнула на обручье, все еще украшавшее запястье Кадана.
Тот опустил глаза. Он не любил это украшение, потому что с самого начала чувствовал, что такой огромный кусок золота может принести только беду. Но все же обручье подарил ему Льеф, и Кадан не смел принимать решений без него.
Если останется на влажной землерана загноится, и он умрет, произнесла Сигрун жестко. Кадан вскинулся и потянулся к браслету.
Хорошо, твердо сказал он.
Сигрун ушла, а он тем же вечером нашел тележку для угля и, устроив на ней Льефа, повез его к лечильной избе.