Льеф тоже был уже в плечах, чем здоровяк. Но в глазах его стоял хищный блеск, от которого по позвоночнику Кадана пробежала дрожь.
Хочешь, чтобы я убил тебя, Сайпфер?
Губы раба скривились, но он все же произнес:
Простите господин и не переставая сжимать поврежденную руку, склонил голову.
В следующий раз в моей руке будет меч, а не нож. Передай это всем.
Да, господин
Вон.
Сайпфер торопливо скрылся за дверью скотного двора, а Льеф остался стоять неподвижно, только теперь смотрел он на Кадана. И Кадан тоже смотрел на него.
Ему казалось, что еще секундаи Льеф обнимет его, прижмет к себе, как это было несколько ночей назад. Но время шло, а между ними стояла неподвижная тишина.
Льеф прошептал Кадан внезапно охрипшим голосом, но как продолжитьне знал.
Он видел, как проскользнул по горлу северянина кадык, но тот заговорил не сразу.
Приходи завтра после ужина к реке.
Кадан кивнул.
Льеф молниеносно наклонился к нему и шепнул в самое ухо:
Я жалею, что не взял тебя.
В животе Кадана вспыхнул пожари тут же погас.
А в следующую секунду Льеф уже отшатнулся от него и двинулся прочь.
Льеф не знал, придет к нему галл или нет.
Он в самом деле жалелчто упустил единственную возможность, которую теперь отобрал у него отец. Он мог убить раба, работавшего в полеконечно, эрл отругал бы его, но не более того. Но он не мог взять галла теперь, при всех. И не мог зайти за ним на скотный дворпотому что уже к утру об этом говорили бы все.
Оставалось ждать, когда появится возможность застать Кадана одногоно откуда бы ей взяться, когда тот ел, работал и спал вместе с другими рабами.
Льефа постепенно охватывала нестерпимая, тягучая обида и злость. Бесцельная, она заполняла его до краев, потому что Льеф не мог получить то, чего хотел.
Теперь, когда он утратил власть над собственным рабом, отдав его семье, ему оставалось только ждать, что галл сам придет к немуа Льеф отлично понимал, что у того нет ни малейших причин делать подобную глупость.
Льеф не спал всю ночь, пытаясь представить, что произойдет, когда следующим вечером он отправится к реке, но как ни старалсяне мог.
В голове его мелькали контуры стройных бедер Кадана, которого он прижимал к земле. В которого входил как в девушку, заставляя стонать от боли и признавать его, Льефа, господствои тут же, представив исполненные боли и страха глаза, прогонял видение прочь. Чтобы уже через секунду, перевернувшись на другой бок, представить, как нежно целует егоконтур безбородого лица, маленькую выемку под подбородком и мечущийся кадык. Сухие губы, которые казались такими нежными, когда Льеф увидел Кадана в первый раз.
Льеф тут же ругал себя за глупость и начинал рисовать сновидение сызнова, но так и не смог угадать, что произойдет.
Он пришел к реке сразу, как только смог. Журчала вода в ручье, еще не затянувшемся льдом. На берегу стояла тишина, и никого не видать на много миль вокруг, а сам берег от полей и пахотных земель отгораживал небольшой холм.
Какое-то время Льеф стоял в одиночестве и смотрел на воду, чувствуя, как поднимаются в сердце обида и злость от мысли, что Кадан не пришел.
Кадан, приблизившись к реке, замер, рассматривая плечистый крепкий силуэт. Льеф не был самым крупным викингом из тех, кого он видел здесь, и все же напоминал молодой дуб, прочно укоренившийся в земле.
Кадан не знал, как начать разговор и потому просто стоял в отдалении и молчал.
Он упустил момент, когда Льеф повернулся к нему лицом, а когда встретился взглядом со взглядом голубых северных глазноги сами бросили его вперед. Он рухнул на грудь северянина и уткнулся носом ему в плечоа в следующий миг Льеф уже прижимал его к себе, как Кадан видел только во сне.
Кадан испустил рваный вздох и плотнее зарылся носом в меховой плащ, пахнущий свежеубитым зверем и дубленой шкурой.
Льеф прошептал он.
Льеф стоял, вдыхая запах его волосизменившийся, потерявший свою прелесть, но все равно родной. И чувствовал, как напряженный член Кадана упирается ему в бедро.
Он не мог поверить в то, что Кадан тоже хочет егоно иначе быть не могло.
"Все это не вовремя", подумал он.
Не выпуская Кадана из объятий, Льеф огляделся по сторонам. Кругом не было людей, но еще не стемнело, и вдалеке уже звучал первый тоскливый женский напев.
Льеф осторожно погладил Кадана по спутавшимся волосам.
Тот помешкал в нерешительности, а затем опустил руки на плечи северянину и тоже обнял его.
Они долго стояли так, не глядя друг другу в глаза, и, если и думая, то только о тепле, окутавшем их плащом.
ГЛАВА 7. Предзимье
Льеф не смог оставить Кадана при себено кое-что он все-таки смог отстоять.
Всех трелей в доме Хальрода, как и в любой северной усадьбе, коротко стриглипотому что длинные струящиеся волосы отличали благородных людей от рабов.
Вскоре после того, как Кадан попал в общий барак, постричь было приказано и его. Льеф ждал этой минуты. Он не мог представить Кадана лишившимся его роскошных, огненно-рыжих волос. И стоило цирюльнику приблизиться к галлу, Льеф пригрозил ему мечом.
Есть закон, попытался возразить щуплый старичок с инструментом для стрижки овец в руках.
Есть закон, и по закону это мой трель. Я хочу видеть его таким, как сейчас.
Поспорив немного, цирюльник сдался. И в каждую встречу Льеф продолжал любоваться огненными волосами своего раба. Не укрылась эта вольность и от взглядов других.
Кадан продолжал приходить на берег каждый вечери каждый вечер находил Льефа там.
Если поначалу северянин был единственным добрым человеком, и кроме него никто здесь, на чужой земле, не думал о нем, то теперь их встречи значили для Кадана все больше. В тусклой серости осенних дней только они становились тем, чего стоило бы ждать.
Льеф по-прежнему наблюдал за галлом, когда не имел собственных дел. И хотя его жизнь была немного разнообразней, он тоже каждый день ждал наступления вечера, а садясь за стол, каждый раз выискал глазами Кадана за столом для рабов.
Тот неизменно смотрел на него, и хотя они совсем не говорили днем, между ними протянулась невесомая нить, которая, казалось, каждому позволяла в любую минуту знать, где находится и что делает другой.
Кадан в первые недели был мрачен. Когда Льеф прижимал его к себе, он дрожал, и не раз еще слезы наворачивались на его глаза.
Ты, наверное, считаешь меня слабым? спросил Кадан однажды вечером, когда в очередной раз с трудом удержался от слез.
Они сидели на берегу реки, расстелив на земле меховой плащ Льефа, и Льеф разглядывал руки Кадана, покрывшиеся мозолистыми наростами. Теперь ему еще больше хотелось их целоватьи хотелось вернуть время вспять, чтобы снова увидеть Кадана таким, как в ночь битвы на британских берегах.
Так и есть, сказал Льеф и прижал к щеке загрубевшую ладонь.
Кадан отвел взгляд.
Ты проиграл, и значитты слаб, пояснил он.
Тогда зачем я тебе?
Льеф не знал. Его тяга к Кадану была глупой, и он не мог объяснить ее даже себе.
Ты слаб как мужчина, после долгой паузы сказал он, но я не вижу в тебе мужчины. Ты что-то еще.
Кадан сглотнул. К тому времени он уже знал, что значат столь любимые местными уничижительные слова "женоподобный галл". Лишь три ругательства в земле викингов считались столь оскорбительными, чтобы за них причиталась смерть: назвать мужчину кобылой или женой, сказать мужчине, что его использовали как женщину, и обвинить его в том, что он, как женщина, родил дитя.
Галл этой странной обидчивости не понимал. В его земле учитель часто брал ученика, а юноша, желавший покровительства мужчины, мог предложить ему себя.
Если ты хотел обидеть меня, то не смог.
Я не хочу тебя обидеть. Ты задал вопрося ответил на него.
Льеф притянул Кадана к себе, и тот не стал противитьсятолько чуть повернул голову, удобнее устраивая ее у северянина на плече.
Я все время вспоминаю дом сказал он.
Льеф не ответил, и Кадан, который никогда в жизни не молчал так долго, как в эти несколько недель после гибели семьи, продолжал:
Мне все время снится та ночь.
Вы первые напали на нас, перебил его Льеф. Ему становилось неуютно при мысли, что Кадан, всегда такой тихий и мягкий, возможно, до сих пор видит в нем врага.