Так или иначе, но до больницы я доезжаю. Нарушаю правила дорожного движения, паркуясь на тротуаре, и пробираюсь к отделению неотложной помощи на цыпочках, как и предсказывалось, трогательно расставив пятки в стороны. Требуются все мои силы, чтобы сквозь сжатые до невозможного зубы объяснять приемной сестре, что мой доктор сейчас приедет сюда, и что он обещал обо всем позаботиться, и что я начал бы заполнять бумаги, если бы она мне их дала, пожалуйста, немедля, спасибо большое.
Она глядит на меня с откровенным недоверием, но все же протягивает скрепленный клипсом набор обычных бумаг, требующих заполнения.
Через несколько минут влетает доктор, белый врачебный халат поверх обычного костюма, берет у меня бумаги, помогает мне подняться со стула, со знанием дела машет рукой приемной сестре и охраннику (Откуда взялся охранник? До этого его здесь не было. Неужели эта недоверчивая медсестра позвала его?) и ведет меня прямо в отделение неотложной помощи. Из-за слабости я плохо помню короткий разговор между ним и дежурным врачом. Слава богу, эта ночь в Святом Франциске выдалась спокойной, и есть свободная одноместная палата.
Снимай-ка штаны, спокойно говорит доктор, надевая резиновые перчатки.
Солдатские ботинки, носки и брюки поочередно быстро падают на пол. А я осторожно карабкаюсь на тележку-кровать, придерживая рукой бедного сморщенного Орделла.
Ух, святой боже! поворачиваясь в мою сторону, восклицает он. Времени у нас в обрез.
Интересно, этот парень в самом деле лицензированный врач или он часто смотрит телевизор?
Он выжимает полтюбика К-Y желе на руку в перчатке с таким звуком, что в любой другой ситуации я заржал бы по-молодецки. Он осторожно приподнимает мой умирающий член, но, наверно, не достаточно осторожно, поскольку я теряю сознание. На самом деле я пытаюсь потерять сознание. Но, в тон теме сегодняшнего вечера, мне это не удается. Он обильно наносит содержимое второй половины тюбика смазки на Орделла. Я чувствую себя на съемочной площадке самого бездарного из всех когда-либо снятых порнофильмов на гомосексуальную тему. В моменты, когда он что-то делает с кольцом или каким-то образом просто прикосновением определяет его наличие, я бьюсь в агонии, тем самым еще больше беспокою Орделла и раздражаю доктора. А он спокойно смотрит на меня и произносит лучшее из того, что я слышал в последнее время:
Тебе нужно уколоться.
Аминь, брат.
Мой доктор выходит. Я молю каждое божество, о котором когда-либо слышал. Я даже выдумываю нескольких и молю и их тоже. Я слежу за ненормально большими часами на стене. Его нет уже четыре минуты.
Ну вот он возвращается, ведя за собой женщину, медсестру. Она открывает рот. С громким вздохом. Как и медсестра в кинофильме «Человек-слон», которая, несмотря на предупреждения врача, не может справиться с собой. Она глядит мне прямо в глаза, улыбаясь:
Привет, я Сюзи.
Я отвечаю гримасой.
Да у нас этого здесь достаточно, говорит она доктору, вонзая иглу для внутривенной инъекции мне в руку.
Несмотря на то что это чертовски болезненно, я приветствую эту больэто хоть что-то, что отвлекает меня от происходящего там внизу. Поначалу я очень тревожусь, когда мне кажется, что к моим венам что-то подключили. Но сразу же сдаюсь. Вокруг меня профессионалы. Что бы им ни пришло в голову сделать со мной, мне от этого будет не хуже. Эту битву я проиграл.
Пока она устанавливает мне капельницу, у нее с доктором происходит оживленный разговор на непонятном мне языке. В этом разговоре я практически ничего не понимаю, кроме того, что мне собираются ввести внутривенно восемь миллиграммов морфия и один миллиграмм Ативана, и это опять-таки звучит медоточиво.
Они бросаются терминами типа «приапизм» и «пенильная инкарцерация». Черт неужели мне придется сесть в тюрьму только из-за этой мелкой выходки? Они что, написали «5150» в моей карточке? Так вот поэтому у меня отдельная палата? Не опасен ли я для себя и окружающих? Пенильная инкарцерация? Не собираются ли они сослать меня в какую-то пенильную колонию, по типу колонии для прокаженных, где мне придется прожить остаток моих дней, полных бессмысленности и страдания, в какой-нибудь деревенской дыре, в стране Третьего мира, с кучкой таких же лишенных надежды, подавленных, автоматических зомби с омертвелыми членами, безжизненно свисающими с их тощих туловищ, пока они бесцельно бродят или сидят, не двигаясь, в замкнутом состоянии перманентного шока.
Сначала наложим тугую повязку на пенис, чтобы попытаться уменьшить отек.
Ледяной компресс? спрашивает мой доктор.
Я стреляю в него взглядом и представляю, как будет выглядеть его голова, надетая на кол. К счастью, медсестра отвергает его идею немедленно.
Значительное прямое давление уменьшит отечность не хуже льда в этом случае; ледэто ненужная дополнительная боль.
Да-да, съел, доктор-засранец? Эта медсестра знает больше тебя. Тысадистский наци. Мне хочется показать доктору средний палец, но я все еще серьезно обеспокоен тем, что он может заслать меня в пенильную колонию. Очевидно, что он все-таки сердит на меня за угрозу подать на него в суд и прерванное фондю.
Пометка самому себе: Если все уладится, посвяти свою жизнь канонизации этой медсестры. Онасвятая. Святая Сюзи. Если Орделл когда-нибудь заработает вновь, то я назову своего первенца Сюзи. Даже если это будет мальчик.
Мой доктор вертит в руках систему для внутривенных инъекций, заряжая ее морфием, Атива-ном и другими вещами, из которых сделаны счастливые мальчики. И боль затихает медленно, тихо почти как звук, уносящийся вдаль уходит уходит и всем наплевать. И мне в том числе. Я сейчас плыву на облаке введенного внутривенно блаженства. Моя челюсть, равно как и мышцы шеи, плеч и спины, которые последний час или около того были прочно сжаты вместе, таинственным образом расслабляются. Все будет хорошо. Все хорошо.
Затем меня вырвало полностью на себя и святую Сюзи. Все, кажется, принимают это за большое достижение, и особенно я сам. Я в прекрасном настроении. Теперь святая Сюзи держит Орделла в руке ласково и очень осторожно, затягивая его плотной и довольно приятной повязкой из хлопковой ткани. У святой Сюзи замечательные руки. Святая Сюзи довольно привлекательна. Возможно, я сделаю ей предложение. Я мог бы и сейчас, если бы было кольцо. Но у меня есть кольцо. Она должна просто снять его с подножия моего однажды и навсегда Короля. Мммм да, она с успехом снимет кольцо, восстановит Орделла в его прежней славе, а в награду за это я попрошу святую Сюзи выйти за меня замуж. И она, конечно же, ответит «да». Поскольку какая женщина сможет устоять перед предложением провести остаток от «навеки» с парнем, которого она повстречала в отделении неотложной помощи, куда он заявился однажды ночью с солидным куском сушеной маринованной индейки на том месте, где имел свою резиденцию Пенис, ранее известный как Король, и чья рвота до сих пор стекает с ее рук на пути к умывальнику, куда она направляется почти бегом, чтобы смыть с себя это?
Она добирается до основания, где в настоящее время выставлено кольцо, которому суждено скоро быть обручальным, и туго фиксирует повязку.
Затем обильно смазывает один из пальцев резиновой перчатки смазкой изнутри и ловко надевает этот палец на обмотанного хлопковой тканью Орделла. Это требует какого-то усилия и длительного давления и, кажется, должно причинять боль, но я совсем ничего не ощущаю. Я так хорошо себя чувствую по отношению ко всему, что могу спокойно наблюдать за тем, что делается на моем Южном полюсе со сторонним интересом, подобно прохожему на месте дорожной аварии. Это почти смешно: он похож на маленькую мумию.
Стойте, подождите минуточку! Это не смешно! Они мумифицируют Орделла! Он мертв, и они консервируют его для выставки в каком-нибудь будущем музее медицинского идиотизма! Века спустя дети на внешкольных уроках будут гуськом проходить мимо мумифицированных останков моего отчлененного члена и смотреть с благоговейным ужасом и недоверием. Девочки будут наигранно вскрикивать и, прикрывая рты руками, отворачиваться в притворном отвращении. Мальчики, которым не исполнится еще тринадцати, будут вести себя тихо, несмотря на желание пошутить, поскольку что-то внутри их, еще не понятое ими, заставит их замолчать.