Мы уходим все дальше от ворот школы, и с каждым шагом становится все более жутко. Может быть, мы все передвигаемся в пределах прицелов людей, с удивлением наблюдающих за нами?
Последние лужи возле начинающегося асфальта саперы осматривают спешно, несколько нервозно.
Все! говорит кто-то из них, и мы возвращаемся.
Скрипят ворота, шмыгаем в проем. Переводим дух, улыбаясь. Тискаем очень довольного Филю.
Блаженно выкуриваем в школе по сигарете. Пацаны уже поднялись и собираются.
Переталкиваясь, получаем пищу, завтракаем.
Подтягиваем берцы и разгрузки. Черная Метка подгоняет нас.
Плохиш, похожий одновременно на бодрого пенсионера и на третьеклассника-второгодника, сидя на лавочке у школы, дурит.
Саня! зовет он выходящего Скворцова. Может, исповедуешься Монаху?
Я безгрешен, буркает Скворец.
Ну конечно... строго смотрит Плохиш. А кто рукоблудием ночью занимался? Ну-ка быстро руки покажи!
Да пошел ты...
Ладно, брат, до встречи! примирительно говорит Плохиш.
Следом за Саней выходит Дима Астахов.
До встречи, брат! говорит Плохиш и ему.
За Димкой топают братья-близнецы ЧертковыСтепан и Валентин.
Давайте, братки, аккуратней. Смотрите, не перепутайтесь...
Берегите спирт, дядя Юр! напутствует Плохиш и нашего доктора, и всех идущих за ним, говорит, улыбаясь:До встречи! До свидания, братки!... А ты, Семеныч, прощай...
Тьфу, дурак! говорит Семеныч без особого зла и три раза плюет через плечо.
...Машины прогревают моторы, водители суетятся, поправляют броники, висящие на дверях.
Наши пацаны рассаживаются по одному в кабины, оставшиесяна броню пригнанных бэтээров.
Выбираю себе место на броне ровно посередине, спиной к башне.
«Если расположиться полулежа, то сидящие с боков в случае чего прикроют меня», цинично думаю я.
Приходит Шея, сгоняет меня, усаживается на мое место. Огрызаясь, перемещаюсь к краю.
Солнышко начинает пригревать, хорошее такое солнышко.
Семеныч лезет на наш бэтээр, мы пойдем замыкающими.
На первом бэтээре сидит Черная Метка, его, как выяснилось, Андрей Георгиевич зовут, смотрит на пацанов внимательно.
Открываются ворота, бойцы, стоящие на воротах, салютуют нам, нежно ухмыляясь. Урча, выползает первый бэтээр, следом выруливают машины. Мягко ухая в лужи, колонна выбирается на трассу...
Я уже люблю этот город. Не видел более красивого города, чем Грозный.
«Первые руины Третьей мировой источают тепло...»констатирую я, впав в лирическое замешательство. Птиц в самом городе нет. Наверное, здесь очень чистые памятники. Если они еще остались.
Ближе к выезду из Грозного начинаются сельские постройки. За деревянными некрашеными заборами стоят деревья, подрагивают ветки. Как, интересно, чувствуют себя деревья во время войны?
Задумываюсь о чем-то... Прихожу в себя, обнаружив, что я неотрывно смотрю на Монаха, сидящего неподалеку. Так неприятно, что он едет с нами!... Вот Саня Скворец рядом, это хорошо. Андрюха Конь держит в лапах пулемет. Женя Кизяков, Степка Чертководин из братьев-близнецов (Шея до сих пор Степку путает с Валькой, поэтому отправил Валю в кабину одной из машин), Слава Тельманохранник Семеныча, Кеша Фистов косит себе, Дима Астахов «Муху» гладит... все такие родные. Семеныч опять же, доктор дядя Юра... и тут Монах. На кой хрен он поехал в командировку?
«А чего я взъелся на него? думаю тут же. Может, он... может, он меня от смерти спасет». Ну чего я еще могу подумать.
Трасса лежит посреди полей. Поля вызывают умиротворенные чувстваздесь негде спрятаться тем, кому вздумалось бы стрелять в нас.
Какое-то время я смотрю на одинокое дерево посреди поля, почему-то мне кажется, что там, на дереве, сидит снайпер. Пытаюсь его высмотреть.
«Что за дурь, смеюсь про себя. Так вот он и сидит в чистом поле на дереве, как Соловей-разбойник...»
Хочу прикурить, но колонна идет быстро, ветер тушит первую спичку, и я откладываю перекур на потом.
Поля сменяются холмами. Мы выезжаем на мост.
Это Терек? спрашивает у Хасана Женя Кизяков.
Сунжа, отвечает Хасан. Терек далеко, и неопределенно машет рукой.
Сунжа медленно и мутно течет. До воды не доплюнуть. Повертев слюну во рту, сплевываю на дорогу. Плевок уносит ветром.
«Еще будет высыхать моя слюна на дороге, а я уже буду мертв и холоден», думаю я. Постоянно такие глупости приходят в голову. Неприятно дергаюсь от своих размышлений, хочется провести рукой по голове, по лицу, как-то смахнуть эту ересь... Морщу лоб, хочу еще раз плюнуть, но передумываю.
Солнце стоит слева. Кончается асфальт, начинается пыльная проселочная дорога, выложенная по краям щебнем.
Скворец толкает меня в плечо: впереди горы. Надвигаются на нас, смурных, поглаживающих оружие. Даже не горы, а очень большие холмы, жухлой травкой покрытые.
Наверху одного из холмов вырыты окопы, они видны отсюда, с дороги. Кто вырыл их? Наши? Чичи? Для чего? Чтобы контролировать дорогу, наверное. Все эти вопросы могут свестись к одному: был ли здесь бой, убивали ли здесь людей, вот из тех, видных нам окопов, таких же людей, как мы, так же проезжавших мимо.
«Нет, вряд ли засада может выглядеть так, решаю про себя, окопы на самом виду... А с другой стороны, ну сидят в тех окопах человек пять, сейчас они дадут каждый по несколько очередей и убегут. Что, мы на холм полезем за ними? До этих окопов метров двести...»
Окопы между тем исчезают за поворотом. Все пристально глядят на горы. Каждый хочет первым увидеть того, кто будет целиться в нас, блеснет прицелом снайперской винтовки, выстрелит...
К общему удивлению горы вскоре кончаются, сходят на нет. Снова начинаются равнины. Иногда проезжаем тихие малолюдные села. Дорога однообразна. Становится теплей.
Спустя пару часов проезжаем знак «Чечня», перечеркнутый красным. Пацаны оживляются.
Останавливаемся у рыночка, покупаем пиво, я еще и воблу. Здесь такая хорошая сладкая вобла. Измазываясь пахучим маслом, рву рыбу на части, отделяю от нее большой красный кус икры, сочащиеся ребра, голову выбрасываю. Заливаю в глотку половину бутылки пива. Еще не отняв пузырь ото рта понимаю, что бутылки мне будет мало, разворачиваюсь, иду к лотку с пивом, покупаю еще бутылку. Наскоро куснув мясца с рыбьего хвоста и пригубив икры, допиваю первую бутылку и открываю вторую. Уж вот ее-то потяну, понежусь с ней.
Лезем на броню. Нет, на ходу пить будет неудобно. Допиваю и вторую, отбрасываю. Хорошо, что мочевой пузырь крепкий, до следующего перекура досижу. Рыба остается в кармане. Не брезгую ни карманом, могущим испачкать рыбу, ни рыбой, пачкающей карман.
...Во Владикавказе, куда мы благополучно прибыли, доедаю рыбу. Разглядываю город... Похож на все российские города, только горбоносых много.
Идем в кафе. Суетимся возле менювсе голодные. Хасану очень хочется показать, какая кухня на Кавказе, он рекомендует выбор блюд. Покупаем суп харчо, манты. Хасан перешептывается с Семенычем, тот кивает. В итоге на столах каждого взвода появляется еще и по бутылке водки.
Как суп? спрашивает Хасан щурясь.
Чудесный суп, отвечаю, отдуваясь обожженным специями ртом.
Разгрузкой и загрузкой машин занимаемся сами. В машинахмешки. Что в мешкахнеясно. Пацаны, скинув куртки, оставшись в тельниках, работают. Красивые, добрые тела. Закатанные рукава, вздувающиеся мышцами и жилами руки. Хасан опять куда-то убрел.
Выхожу на улицу, перекурить. По двору складов прохаживается незнакомый хмурый подполковник.
Выбредает откуда-то Хасан, хитро щурясь, громко спрашивает у Семеныча, стоящего неподалеку от меня:
Разрешите обратиться, товарищ полковник!
На Семеныче надет серый рабочий бушлат без знаков различия. Семеныч довольно улыбается одними глазами. Хмурый подполковник, услышав обращение Хасана, тут же куда-то уходит. Семеныч довольно смеется. Умеет Хасан подольститься.
Заканчиваем разгрузку, ночевать едем в вагончики, размещенные на краю города. Перед сном как следует выпили. Пацаны полночи пели поганые кабацкие бабьи песни. Семеныч подпевал. Тьфу на них.
Я лежал на верхней полке, разглядывал полированный в трещинах потолок. Даша...
Разбудил меня Женя Кизяковмоя очередь идти на улицу, дежурить.
Ночь теплая, мягкая. Посмотрел на звезды, закурил.
«Хоть бы завтра что-нибудь случилось, и мы бы в Грозный не поехали...»подумал.
Три раза обошел поезд, еще, с неприязнью, покурил. Разбудил смену и снова улегся.
«Даша, Дашенька...»
Вылезай, конечная! Выход через переднюю дверьпроверка билетов!
Открываю глаза, утро. Язва идет с полотенцем, перекинутым через сухое плечо, голосит неприятным скрипучим голосом.
Пацаны жмурят похмельные рожисолнечно. Умылись, похмелиться Семеныч не дал. Хмуро загрузились в машины, на бэтээры.
Где-то посередине города зачем-то остановились. И здесь мы впервые увидели вблизи девушку, в юбке чуть ниже колен, в короткой курточке, беленькую, очень миловидную, с черной папочкой. Так все и застыли, на нее глядя.
Я бы ее сейчас облизал всю, сказал тихо, но все услышали, Дима Астахов.
Честное слово, в его словах не было ни грамма пошлости...
Девушка обернулась и взмахнула нам, русским парням, красивой ручкой с изящными пальчиками.
Некоторое время я физически чувствовал, как ее взмах осеняет нас, сидящих на броне. За городом подул ветер, и все пропало.
Дорога немного развлекла. Когда долго едешь и ничего не случается, это успокаивает. Как же что-то может случиться, если все так хорошо? Солнышко...
Остановились на том же рыночке, что и по дороге во Владикавказ. Пацаны разбрелись. Я иду на запах шашлыков. Девушка торгует, сонные глаза, пухлые ненакрашенные губы.
«Поесть шашлычков?»думаю.
Сколько стоят?... Дорого...
Закуриваю, решаю философский вопрос: «С одной стороны, дорого. С другойможет, меня сейчас убьют на перевале, и я шашлыков не поем. С третьейесли меня убьют, чего тратиться на шашлыки? С четвертой...»
Чего смотришь? спрашивает девушка-продавец. Скоро твои глаза не будут смотреть... Дада, не будут, речь ее серьезна.
Улыбаюсь, достаю деньги, покупаю порцию шашлыка. Не верю ей. Совершенно ей не верю.
Вкусный шашлык, свинина. Хватаю здоровый горячий кусок зубами, одновременно отдуваюсь, чтоб не обжечься. Жадно ем. В середине шампура попадается особенной большой кус. Попробовал откуситьон какой-то жилистый. Сдвинул его к краю шомпола, изловчившись, весь цапнул, начал жевать. Долго жую, жилу никак не могу раскусить. Скулы начинают ныть. Решаю заглотить кусок, делаю глотательное движение, и мясо застревает у меня в горле. Пытаюсь усилием горловых мышц втянуть его в себя, не могу. Смотрю обезумевшими глазами вокруг: что делать? В голове начинает душно, дурно мутиться. Сейчас сдохну, а...
Лезу пальцами в рот, хватаю торчащую из глотки, не проглоченную до конца мясную жилистую мякоть, тащу. Спустя мгновенье держу в руке изжеванное мясо, длинный, изукрашенный голыми жилами ломоть. Отбрасываю его в пыль. На глазахслезы.
Покупаю пива, пью. Так дышать хорошо. Очень приятно дышать. Какой славный воздух. Как славно чадит бэтээр, как чудесно пахнут выхлопные газы машин.
Забравшись на броню, пою про себя вчерашнюю кабацкую ересь, под которую заснул...
На подъезде к горам настигаем автобус, везущий детей. Автобус еле едет. Чеченята смотрят в заднее стекло и, кажется, кривляются.
Семеныч, давай за автобусом держаться? предлагает кто-то.
Семеныч хмуро молчит, жадно смотрит на автобус. Но по рации с первым бэтээром не связывается.
«Надо в заложники их взять! думаю я. Что же Семеныч...»
Я смотрю на автобус, еле тянущийся впереди первого бэтээра. Пацаны тоже смотрят. Горы уже близко. Уже началась песчаная, выложенная по краям щебнем дорога. В этом щебне легко прятать мины. Мы будем спрыгивать с горящего бэтээра, кувыркаясь лететь на обочину, и там из-под наших ног, упрятанных в берцы, будут рваться клочья огня.
А сверху нас будут бить в бритые русые головы, в сухие кричащие рты, в безумные, голубые, звереющие глаза.
Мы въехали в опасную зону. По обеим сторонам дороги вновь расползлись апокалиптически освещенные холмы. Пацаны вперили взоры в овражки и неровности холмов, но в самом краю зрачка многих из нас благословенно белел, как путеводная звезда, автобус.
«Все...»подумал я, когда автобус свернул вправо, на одну из проселочных веток.
Оглядываю пацанов, кто-то смотрит автобусу вслед, Семеныч смотрит на первый бэтээр, Женя Кизяковна горы, причем с таким видом, будто никакого автобуса и не было.
Солнце печет. Я задираю черную шапочку, открывая чуть вспотевший лоб. Несмотря на то, что автобус свернул, освободил дорогу, колонна все равно еле тянется. Одна из машин едет очень медленно. Из-за нее первые машины колонныбэтээр и один грузовичокуходят метров на тридцать вперед.
«Восемьсот первый»! раздраженно кричит Семеныч по рации, вызывая Черную Метку. Назад посмотри!
Первый бэтээр сбавляет ход.
Дышим пылью, взметаемой впереди идущими. Слышно, как натужно ревет мотор третьей, замедляющей ход колонны, машины.
Переношу руку на предохранитель, аккуратно щелкаю, перевожу вниз; еще щелчок, упортеперь, если я нажму на спусковой крючок своего «калаша», он даст злую и, скорей всего, бестолковую очередь. Кладу палец на скобу, чтобы на ухабе случайно не выстрелить. Упираюсь левой ногой в железный изгиб бэтээра, чтобы было легче спрыгнуть.
Как долго... Едем долго как... Хочется слезть с бэтээра и веселой шумной мускулистой оравой затолкать машину на холм. Хочется петь и кричать, чтобы отпугнуть, рассмешить духов смерти. Кому вздумается стрелять в настаких веселых и живых?
Третья машина, наконец, взбирается на пригорок, вниз катится полегче. Уже виден мост. А окопы-то я просмотрел... С другой стороны ехал потому что.
В Грозном всем становится легко и весело.
Не расслабляйтесь, ребята! говорит Семеныч, хотя по нему видно, что он сам повеселел.
Въезжаем на какую-то разгрузочную базу, грузовички там остаются, мы на бэтээрах с ветерком катим домой. Петь хочется...
Подъезжаем к базе, а там сюрпризмаленький рыночек открылся, прямо возле школы. Дородные чеченки, числом около десяти, шашлыки жарят, золотишко разложили на лотках, пиво баночное розовыми боками на солнце отсвечивает.
Мужики, мир! Торговля началась! возвестил кто-то из бойцов.
Бэтээры притормозили.
Водка! Вобла! Во, бля! шумят пацаны.
Возле торговок начштаба шляется с двумя бойцами, виновато на Семеныча смотрит, переживает, что не успел в школу спрятаться до нашего приезда, засветился на рынке.
Солдатики подъехали, наверное с Заводской комендатуры, водку покупают.